Алинка смеялась над подругой, называла ее уткой, потом — птицей, потом — цыпленком. И хотя цыплята обычно не имеют никакого отношения к воде, за Эрикой так и осталось это ласковое «чикен».

В общем, они прекрасно ладили. И в первые же каникулы Эрика пригласила Алинку к себе в гости.

Алинка с восхищением смотрела на открывшийся перед нею восхитительный вид. Панорама озера Балатон была потрясающа и великолепна. Легкий бриз перекатывал тонкие шелковые волны. Далекие горы белели снежными шапками и купались в червонном золоте солнца. Снег лежал на лапах елей искрящимися пуховыми шарами. Медленные снежинки кружились и падали на темный ворс Эрикиной шубки.

Алинка с благодарностью посмотрела на Эрику.

— Ну как? — поинтересовалась та, чувствуя волнение подруги.

— Потрясающе! — ответила Алинка. — Ты знаешь, у меня дома, где я родилась, почти такой же пейзаж. Те же горы, покрытые снегом зимой и летом, такой же снег на елях, и дети… Такие же дети на лыжах… Ты знаешь, — сказала она с тоской, — я очень соскучилась по дому.

— А почему же ты не едешь туда? — поинтересовалась Эрика, но тут же смущенно улыбнулась. — Нет, я не это имела в виду, ты приехала ко мне в гости, и я очень хочу, чтобы ты подольше здесь задержалась. Но у нас ведь была свободная неделя в ноябре. И ты могла съездить по молодежной визе. Билет вдвое дешевле… Но ты осталась.

— И ты ведь осталась? — Алинка сверкнула светлыми глазами и отвернулась от подруги, осматривая дальние пики гор.

— Ты же знаешь, у меня были хвосты.

— А мне некуда ехать.

— Как же? Ты ведь сказала, что хочешь домой.

— Домой — это туда, где я родилась, и… где похоронена моя мама. И еще… — Алинка словно раздумывала, стоит ли ей говорить об этом, — где живет мой любимый.

— Любимый?! — Эрика радостно всплеснула руками. — У тебя с ним было? — она понизила голос до шепота, и глаза ее сделались лукавыми, как у лисы.

— Что «было»? — опешила Алинка.

— Да ладно, ты же знаешь, о чем я.

— А, — поняла Алинка и покачала головой. — Нет, не было.

— Но зато вы, наверное, целовались! — Эрика вытянула губки, изображая поцелуй, и рассмеялась. — До упаду. Так?

— Нет, — снова покачала головой Алинка.

— Ну как же, — огорчилась Эрика. — И ты никогда не целовалась? Врешь ты все. Скрываешь, наверное, а?

Алинка хотела объяснить все подруге, но не знала, с чего начать. Она с трудом подыскивала английские слова, ведь Эрика не знала русского, а Алинка не знала венгерского. Как сложно рассказать о любви на чужом языке. Тут и на своем не знаешь, как выразить собственные мысли, а на чужом… Алинка посмотрела в темные большие глаза Эрики. «До чего у нее густые ресницы», — подумала она и улыбнулась. Ей показалось, что у Витьки ресницы очень похожи на Эрикины. Такие же длинные, густые и загнутые кверху. Как приклеенные.

В ответ на ее невольную улыбку засветились глаза и у Эрики.

— А у меня было, — доверительно прошептала она. — Я думала, все, конец! Думала — пропала насовсем. У него такие сильные и умелые руки. О! Такие красивые ноги. А попка!

Алинка прыснула в кулачок. Эрика обиженно надула губки.

— Да что ты понимаешь, а? Ты еще не видела, какие бывают у ребят восхитительные попки!

— Попки? — переспросила Алинка. — Я правильно тебя поняла, это та часть туловища, на которой обычно сидят?

— Да ладно тебе, — Эрика бросила многозначительный взгляд на проходящих мимо молодых мужчин. Мужчины и без того заглядывались на разговаривающих по-английски девчонок. Что и говорить, обе они были хороши, каждая по-своему. Эрика — жгуче страстной и дикой энергией вольной пантеры. Алинка — милой и теплой женственностью среднерусской сдержанной красоты.

— Пойдем, — перехватила Алинка заинтересованные взгляды незнакомых мужчин.

— Пойдем, — на удивление легко согласилась Эрика, но все же еще раз призывно зыркнула из-под густых ресниц на раздосадованных ребят.

В этот же день они сидели в одном из многочисленных пабов города. Низенький бар, в котором подавали только пиво. Алинка не любила пиво, но ей совершенно некуда было пойти. В паб ее пригласил брат Эрики — Джон. Эрика же взяла с собой соседа и друга детства Тоби. Тоби и Джон отпивали из высоких бокалов густое темное пиво, а Эрика и Алинка из пластиковых стаканчиков прихваченную с собой колу.

Джон был настолько привлекателен, что женщины наверняка падали от одного его взгляда. Джон смотрел на Алинку и облизывал полные губы темным, как пиво, шершавым и по-кошачьи узким языком. Алинка смущенно отводила глаза, но, чувствуя на себе пристальный взгляд Джона, в конце концов перестала бороться с собой. Что и говорить, Джонни был парень что надо. Чувств она к нему особых не питала, но почему бы и не провести время так, как это делают все ее сверстники и сверстницы.

Алинка улыбнулась Джону, и тот просиял. Они не знали языка друг друга и потому разговаривали только взглядами. Как красноречив и выразителен был взгляд Джонни, Эрика что-то сказала ему, и тот, ответив ей, счастливо улыбнулся Алинке.

— Джонни хотел бы тебя пригласить на танец, — сказала Эрика. — Он будет очень рад, если ты ему не откажешь, — добавила она, и, подхватываемая с места Тоби, поднялась и закружилась в вальсе. Играли скрипки. Три старых цыгана терзали инструменты так, что те рыдали и стонали, словно измученные тоской и страстью женщины.

Джон поднялся и нежно взял Алинку за руку. Они вышли в центр танцевальной площадки, на которой могло бы уместиться и танцевать не более пяти-шести пар, а танцевало уже около десяти, тесно прикасаясь бедрами, животами, спинами друг к дружке. Алинка вообще заметила, что венгры очень любят веселиться — петь, танцевать, смеяться. Они целуются и обнимаются там, где это только возможно. Они плачут от счастья и смеются от горя, и всегда поют прекрасные, чарующие, звонкие песни.

— Эти глаза сведут меня с ума, — сказал Джон и прикоснулся, как бы невзначай, к векам Алинки.

Алинка ничего не поняла из того, что он сказал, но все поняла из того, что он сделал. Сердце ее забилось, Джонни почувствовал, как она поддалась ему, и нежно, но сильно привлек ее гибкое тело. Он жарко открыл губы, и его горячий шершавый язык заскользил у нее во рту сводящей с ума очаровательной жадной волной. Алинка беспомощно открыла рот и обмякла. О, нет, это не Антошкин нежный, но все-таки неумелый поцелуй. Это поцелуй сильного и страстного мужчины.

Танец пролетел, как один восхитительный миг. Алинка, запрокинув голову, с восторгом прислушивалась к тому, что происходило с нею. А нежность, которую она испытывала к Джону, и вовсе не поддавалась описанию. Все ее тело пропитывалось опрометчивой сладкой страстью. Алинка запустила свои длинные тонкие пальцы в густую шевелюру Джона и перебирала его жесткие локоны.

Джон почти что на руках кружил ее по площадке, и, когда кончилась музыка, Алинка вдруг обнаружила, что никого из танцующих нет рядом с ними. Все стояли большим плотным кольцом и, держась за руки, вели странный хоровод. Их лица светились таким счастьем, словно это каждого из них кружили на руках и целовали, и ласкали, и шептали им нежные слова на непонятном, но очень красивом и страстном языке.

Алинка растерянно опустила голову, а сияющий Джонни повел ее к месту.

— Ну как? — спросила Эрика.

Алинка ничего не ответила, она только густо покраснела и поднесла к губам стаканчик с шипящим холодным напитком.

— Только я тебя предупреждаю, — Эрика заговорщицки приблизилась к Алинке. — Это такой кот! Держись, не успеешь оглянуться, как окажешься в его власти. И еще, — она даже прикрыла рот ладошкой, будто кто-нибудь из сидящих в баре мог понять то, что она скажет сейчас на английском языке. — Он клинический холостяк. Он еще ни одной женщине не делал предложения, а совратил — ууу! — Она выпрямилась, посмотрела на Джона, что-то живо обсуждающего с Тоби, потом отвела взгляд от его профиля и добавила: — Он хоть и мой брат, но я считаю своим долгом предупредить тебя, не верь ему, ясно?