— Странно, — отметил он про себя. — Наверное, там что-то случилось.
К тому времени, когда он добежал до бара, в котором работала Нонна, там уже никого не осталось. Только впереди мелькало несколько человеческих фигур.
13
В голове все перемешалось. Алинка осталась совершенно одна. Собачатники в сопровождении своих четвероногих друзей разошлись в разные стороны. Прохлада весеннего вечера давно превратилась в неприятную тяжесть дождливой ночи. Идти было недалеко, но до сих пор Алинке никогда не приходилось ходить одной в столь поздний час. Она прислушивалась к шелесту листьев, к сонному дыханию парка, к тихому пощелкиванию Вечного огня. Он оставался немного позади нее, но если чуть-чуть повернуть голову, можно было увидеть голубоватое пламя и мраморную стелу.
Алинка пыталась отогнать от себя детские страхи о привидениях, кровавых вампирах и вурдалаках. Она даже вспомнила песенку из мультика «Крошка енот» и улыбнулась, напевая про себя незатейливый мотивчик.
Потом она вспомнила отца. Как несколько дней назад они гуляли по парку. Тогда здесь стоял цирк-шапито. Палаточный городок с аттракционами, комнатой смеха и комнатой страха. В комнате смеха ей показалось совсем не смешно. Пыльные зеркала и искаженные неприятные отражения в них. А в комнате страха как раз оказалось очень весело. Как в детском кукольном театре — кощей, гремящий пластмассовыми костьми, баба-яга на растрепанном венике, горящие зеленью кошачьи глаза… Смех да и только!
Когда они возвращались с отцом домой, он сказал, что этот парк расположен на месте старого еврейского… кладбища.
«Мамочка», — испугалась Алинка. Мистический ужас обуял ее с ног до головы. Она вжала голову в плечи. Темная дождливая ночь, ни зги не видать. Фонари погашены, окна в домах, как черные бельма. Только латунный отблеск влажной травы и отлакированный дождем асфальт тротуара. Самая что ни на есть разбойничья ночь. В такую ночь только бандитам шастать.
Алинка ускорила шаг. Сердечко ее билось птичкой в клетке. Вот сейчас кто-нибудь ударит ее по голове и куда-нибудь утащит. При этой мысли ей стало страшно. Она готова была побежать и даже пошла как-то вприпрыжку, переходя с шага на бег и задыхаясь от волнения.
Вдруг она услышала тяжелые шаги за спиной. Ей хотелось оглянуться, но страх сковал ее волю. Алинку охватил неимоверный ужас. Картины, одна страшнее другой, рисовались в ее фантазии. Ветер подхватил лист бумаги и, внезапно оторвав его от мокрой земли, с шелестом и хрустом поднял выше головы. Алинка вздрогнула и, вслушиваясь с нарастающим беспокойством в тяжелые приближающиеся шаги за спиной, побежала. Она бежала и плакала. В панике она ничего не видела перед собой. Ничегошеньки, сплошная пелена из слез и туманной мороси.
Вот невдалеке показался ее дом. Оставалось совсем немного — добежать до своего подъезда и нырнуть в квартиру. Она надеялась, что ее выйдет встречать отец. Он всегда выходит встречать дочь, когда та немного задерживается, а уж в такое-то время! Должно быть, он уже где-то рядом, высматривает ее в ночи, поджидает. Хорошо бы пошел навстречу.
Алинка бежала и плакала, в груди ее застрял крик. Она уже стала задыхаться и, с отчаянием вслушиваясь в то, как бежит неизвестный за ее спиной, понимала, что еще чуть-чуть, и он настигнет ее.
Вдруг ее нога попала в канализационный колодец. Когда Алинка шла на день рождения к Антону, она заметила сдвинутую крышку люка. Колодец был обнесен веревкой. Тоненькой веревочкой с красными флажками по периметру. Должно быть, она не заметила этого чисто символического ограждения. А может, его сорвало ветром. И надо же было так влипнуть!
Алинка пыталась удержать равновесие и вытащить так неудачно подвернувшуюся ногу. Но шлепнулась в лужу, смешно вскинув руки и успев крикнуть:
— Помогите! Помогите!
От угла ближайшего дома отделилась фигура отца. Он кинулся к ней, присел на корточки и пробормотал:
— Ну надо же! Что ж ты так неаккуратно, доченька? Давай помогу, поднимайся.
Успокоенная присутствием родного сильного человека, Алинка наконец-то осмелилась оглянуться. Действительно, сквозь слезы она увидела бегущего. Но почему-то он показался ей до боли знакомым. Размазывая кулаком слезы и грязь по влажным щекам, она огорченно взглянула на отца.
— Я испугалась… Там кто-то бежит, видишь?
— Вижу, — отец поднял голову. Рядом с ними уже стоял мокрый и взъерошенный Витька.
— Простите, я не хотел напугать. Я просто торопился… Я даже не знал, что она убегает от меня, а то бы окликнул.
Витька растерянно смотрел то на Алинку, то на ее отца.
— Честное слово, Николай Иванович… Честное… Простите…
— Ну, вы даете, — усмехнулся Николай Иванович, поддерживая дочь за плечо и помогая ей встать. — Ты как? Больно? — он заботливо наклонился к ногам дочери и осмотрел ссадину на колене. — Пойдем… Можешь идти?
Алинке вдруг стало стыдно. Побежала, как заяц трусливый. Целый вечер думала о Витьке. Целый год ждала его появления. Думала о том, как увидит его, улыбнется ему. Она миллион раз перед зеркалом отрабатывала специальную улыбку. Чтобы все в ней было — и любовь, и нежность, и радость. Чтобы ничего не говорить словами, но все было понятно. Может, хоть тогда он обратил бы на нее внимание.
Алинка мельком взглянула на Витьку и отвела смущенный взгляд.
— Ничего, мне не больно. — Она попыталась встать на ушибленную ногу, но нога снова подвернулась, пронзив ее нестерпимой острой болью. — Ой! — вскрикнула Алинка непроизвольно.
— Витек, подсоби, — попросил Николай Иванович.
— Секундочку. — Витька подхватил Алинку на руки, и та даже не успела охнуть от смущения, как он внес ее под прикрытие автобусной остановки и усадил на скамейку. — Я ножку ощупаю, можно? — словно бы извиняясь за произошедшее, сказал он. А сам уже, не дожидаясь ответа, сильными, но мягкими пальцами обхватывал лодыжку.
— Здесь больно? А здесь? А здесь?
— Больно, — охнула Алинка снова, и на глаза ее навернулись высохшие уже было слезы.
— А мы сейчас… Ррр-аз! Ну вот и все, принимайте дочь, Николай Иванович.
— Ну что, дочунь?
Алинка всхлипывала. Процедура вправления оказалась мгновенной, но такой болезненной, что у Алинки даже дыхание перехватило.
— Предупреждать надо, — наконец произнесла она сквозь слезы и улыбнулась.
— А в том и секрет, что если предупредить, то человек напрягается. Мышцы зажимает… Ну, ладно тебе…
Алинка осторожно попыталась встать. Нога чуть-чуть ныла, но идти было вполне возможно. Отец заботливо поддерживал ее под руку. Раскрытый зонтик мешал, к тому же дождь кончился. Они приостановились. Николай Иванович сложил зонт и повесил его на предплечье.
Воздух благоухал. Алинка вдыхала его полной грудью и исподтишка рассматривала Витьку.
Красивая стройная фигура сводила ее с ума. Длинные ноги и узкий таз, словно влитые в джинсы, рубашка, отливающая каким-то синеватым цветом. Цвет этот казался неестественным и таинственным. Алинка погрузилась в мучительные раздумья. Потом вдруг очнулась, встрепенулась вся и натянуто засмеялась.
— Пошли, что ли?
— Ты где так долго-то, негодница? — полушутя-полусерьезно поинтересовался Николай Иванович.
— Пап, я потом объясню. — Алинка смутилась. Не станет же она рассказывать при Витьке, что находилась на дне рождения у одноклассника и была с ним вдвоем. Правда, о Нонне можно было бы рассказать, но стоит ли?
— Смотри мне, чтоб так поздно больше ни-ни, ясно?
Николай Иванович почему-то сказал это ошарашенному Витьке, видимо, предположив, что он тоже имеет какое-то отношение к позднему возвращению Алины. — Тут Заилова твоя обзвонилась. Каждые полчаса спрашивала, вернулась ты или нет. Вы же вроде бы вдвоем собирались куда-то, нет?
— Собирались, — ответила Алина и снова попросила, — ну, папа, потом, а? А что ей надо было? — вдруг спросила она после некоторой паузы.
— Не знаю, — ответил Николай Иванович, — видимо, хотела поделиться какой-нибудь последней сплетней.
