Длилась оргия больше двух четвертей сола. Лишь сто четырнадцатого сола Лейборист смог открыть глаза, протрезветь и настроиться на рабочий лад.

На Землю он отправился сто пятнадцатого сола, что соответствовало первому сентября две тысячи семнадцатого года.

Отчёт о действиях подчинённой ему группы спецназа полковник Михеев написал сразу же после возвращения с озера Байкал, в конце августа.

Разобраться в том, что, собственно, произошло на борту теплохода «Метрополия», являвшегося базой для глубоководных аппаратов «Мир-1» и «Мир-2», было трудно даже посвящённому, поэтому Михеев надеялся, что его объяснениям поверят, хотя и готовился к худшему – к проверке и последующим оргвыводам. Но – не со стороны служебных инстанций ФСБ и её внутренней службы собственной безопасности, а со стороны другой организации, которой он боялся куда больше – «Триэн». Только там, по его мнению, могли узнать, что он завербован эмиссарами АПГ и работает на Поводырей. В данном случае – на российского Поводыря по кличке Кочевник, который был известен в миру под именем министра образования и науки Фурсенюка.

Сначала он был воодушевлён раскрывающимися перспективами сотрудничества с пришельцами (смейтесь, кому смешно), поскольку ему обрисовали такое захватывающее дух будущее, какое не снилось ни одному полковнику земных спецслужб. И начиналось всё прекрасно: он получил доступ к секретной информации АПГ, стал контролировать внутренние структуры ФСБ России, добился власти, купил коттедж и виллу в Италии. Однако события на Байкале показали, что не всё так просто, что существует система, противостоящая АПГ, которая называется «Триэн» и является не только неким символом свободы и независимости, но реально борется с силами Ассоциации, а главное – может организовывать секретные операции не хуже ФСБ и той же Ассоциации. Во всяком случае, сбой подготовленной акции по ликвидации лемурийской Колыбели на дне Байкала хорошо продемонстрировал возможности «Триэн». И Михеев задумался, не пора ли ему покинуть растревоженный муравейник, которым стала российская Федеральная служба безопасности.

Первого сентября он вышел на работу с твёрдым намерением уволиться, а если не получится – бежать за границу.

В десять часов утра его вызвал к себе начальник оперативного Управления генерал Зворыкин.

Михеев инстинктивно почувствовал некое неприятие вызова. Защемило сердце. Экстрасенсом он не был, однако хорошо «нюхал» негативные токи, потянувшиеся к его персоне. К тому же он понимал, что после всего случившегося на Байкале и особенно после захвата группой Афанасия Вьюгина тела Фурсенюка к нему у руководства найдутся дополнительные вопросы. Но разработчики алиби из числа помощников Фурсенюка обещали ему нормальное функционирование, а главное – просчитали способы бегства за рубеж, и он им поверил. В сущности, возможности свободного перемещения по стране и за её пределами у Михеева оставались, стоило только дать команду кому следует. В любой момент он мог сменить фамилию, паспорт, трансформировать внешность и воспользоваться одним из каналов, какими уже пользовался не раз.

Что касается семьи, то она его волновала мало. Жену он не любил, детей тоже, привязанности к ним не ощущал и о будущем не беспокоился.

На всякий случай он позвонил деятелю АПГ в посольстве Англии и попросил наметить «план Б».

– Когда? – спросили его.

– Сегодня, – ответил он.

– Больше по этому номеру не звоните, – сказали ему. – Мы сами вас найдём.

– Хорошо, – согласился он и отправился к начальнику Управления, взяв с собой двух оперативников, капитана Семера и лейтенанта Голышева. Оба негласно опекали его, играя роль телохранителей, хотя абсолютно не имели понятия, кем на самом деле является полковник.

Не увидев в приёмной генерала каких-либо людей, Михеев успокоился.

– Кто у него? – кивнул он на дверь кабинета.

– Игорь Дмитриевич один, – ответил адъютант Зворыкина, спокойный, уравновешенный капитан Невельской; у него были цепкие серые глаза и ёжик светлых волос. – Проходите, Михаил Васильевич.

– Ждите, – посмотрел Михеев на сопровождавших его парней.

Расправил плечи, поправил галстук, сдержал желание повернуть обратно, вошёл в кабинет начальника Управления, небольшой, но кажущийся просторным, так как в нём не было ни шкафов, ни книжных полок, ни какой-либо другой мебельной продукции кроме двух столов, составленных буквой Т. Лишь по стенам были развешаны стенды с наградами Зворыкина: до службы в «конторе» он был великолепным стендовым стрелком, неоднократным чемпионом Москвы, России, Европы и мира.

– Садитесь, – бросил генерал, плотный, крепкий, похожий на адъютанта точно таким же ёжиком волос, но больше уверенностью и внутренней силой. – Сейчас подойдёт один человек и начнём.

За дверью, в приёмной, что-то бахнуло, словно со стола упал графин с водой.

Михеев подтянулся, помедлил, глянул на дверь.

– Может, я в другой раз зайду?

– Садитесь, – повторил генерал, продолжая писать. – Петя сегодня с утра роняет вещи.

– И всё же я зайду… – Михеев споткнулся.

Зворыкин оторвался от своего занятия, поднял голову. Глаза у него были такие же серые, как и у Невельского, и стыла в них такая мрачная угроза, что Михеев невольно сделал шаг назад.

Открылась дверь, в кабинете появился мужчина в строгом тёмно-синем костюме, без галстука.

Михеев хорошо знал его, это был заместитель начальника Управления «Т» Войнович, получивший среди сотрудников службы прозвище Профессор. Он бросил взгляд на Михеева, но не поздоровался, перевёл глаза на Зворыкина.

– Всё подтвердилось, Игорь Дмитриевич.

– Понятно.

Оба с одинаковым выражением жалости посмотрели на полковника.

– Сами расскажете, Михаил Васильевич, как всё было? – начал Зворыкин. – Или предпочитаете выслушать доказательную базу?

– К-какую базу? – заикнулся Михеев, покрываясь по́том. Во рту пересохло, голос стал хрупким. Он уже всё понял, но всё-таки надеялся, что ошибается.

– О чём вы, товарищ генерал?

Войнович сел за второй стол, упиравшийся в генеральский торцом, достал из непонятно откуда появившейся папки какие-то бумаги и фотографии.

– О своей роли в истории на Байкале, – сказал он. – И обо всём остальном.

– Я всё написал в докладной…

– Не будьте идиотом, полковник, – поморщился Войнович. – Мы не дети. Кто и где вас завербовал?

Михеев покачал головой, лихорадочно соображая, что делать, оглянулся на дверь.

– Они не помогут, – спокойно сказал Зворыкин.

Полковник дёрнулся к двери, но остановился, потому что дверь приоткрылась и в кабинет заглянул адъютант генерала. Изучающе глянул на побледневшего Михеева, закрыл дверь.

Михеев обернулся. Оба генерала молча смотрели на него, не делая никаких движений. Они были так уверены в себе и в правильности своей позиции, что не приходилось сомневаться: они знают, с кем связан подчинённый.

– Будем беседовать как нормальные люди или вы предпочитаете другие варианты? – спросил Зворыкин.

– Я… вас… не понимаю…

Генерал нажал клавишу селектора:

– Петя, пусть войдёт.

Дверь открылась, в кабинет вошёл Афанасий Вьюгин.

Несколько минут они смотрели друг на друга: полковник бригады спецопераций и начальник Центра психофизических исследований. Потом Афанасий стиснул зубы, явно сдерживая какое-то слово, и отвернулся.

– Слушаю, товарищ генерал.

– Присаживайся, рассказывай.

Вьюгин сел напротив Войновича.

– Погибли пять человек. Двое из нашей группы, трое – ваши. По вине этого человека… с позволения сказать. Если бы я знал раньше…

– Оставьте лирику, полковник.

– Полковник Михеев завербован.

– Доказательства?

Вьюгин достал из кармашка серебристую «конфетку» флешки, передал Войновичу.

– Здесь всё.

Тот повертел флешку в пальцах, протянул Зворыкину.

– Я уже изучил.

Генерал воткнул «конфетку» в гнездо компьютера под столом, внимательно прочитал текст предложенных документов, проглядел фотографии, поднял глаза на Войновича: