Обыденный ритуал разнообразится праздничным. В известные дни бог, поставленный на колесницу, меняет свое местопребывание, и сотни, тысячи верующих, споря и ругаясь за места, впрягаются в этот тяжелый нескладный экипаж. Колесницу возят несколько раз (чаще семь) вокруг озера или пагоды…

Певицы и танцовщицы, девадаси, то есть служанки бога, составляют необходимую принадлежность как крупных святилищ, так и этих особых празднеств. Этот своеобразный институт, аналогичный иеродулам древней Передней Азии или (отчасти) гетерам Греции, сохранился в Индии до наших дней и особенно ярко представлен на ее Юге. Девадаси частью посвящаются богу с детства, частью набираются, и нередко насильно, во время празднеств. Их основную задачу можно было бы назвать служением богу, если бы этот сухой термин исчерпывал их гораздо более сложную роль. Свои религиозные обязанности они сопрягают с проституцией, внешне носящей религиозный характер, но отмеченной печатью очень тонкой, сложной и практически хорошо рассчитанной профессии. Если учесть, что индусское воззрение не только на эротику вообще, но и на ее формы и публичность резко расходится с нашим, то долю красивых и изящных служанок бога надо признать в высокой мере привилегированной, особенно по сравнению с судьбой обыкновенной индуски. К тому же девадаси обычно грамотны, знают несколько языков (иногда и санскрит), опытны в танцах и музыке, остроумны и живы, всегда красивы. Но когда они становятся старыми или безобразными, когда им выжигают на бедре или на груди раскаленным железом символический знак Шивы — их неблагодарного супруга — и, выдав патент о долгом служении, выбрасывают за дверь, поручая общественной благотворительности, тогда, живя милостыней, блуждая по деревням и празднествам, одинокая и всеми забытая былая девадаси несравненно более несчастна, чем обыкновенная старуха, доживающая дни в кругу огромной семьи.

У индусов как народа южного и темпераментного празднества играют в жизни крупную роль: обычно эти празднества пропитаны религиозным колоритом. Всякая местность, чем-либо знаменитая теперь или славная теми или иными воспоминаниями, с нею связанными, непременно имеет свой праздник, свою мелу. На этой меле всегда найдется свое святилище, которое окажется центром внимания и потребует ряда духовных церемоний; сектантский оттенок последних не помешает, однако, окрестному населению прибыть на мелу независимо от принадлежности к той или иной секте. Среди таких празднеств имеются крупные, которые уже теряют местный характер и собирают народ с больших территорий. В зависимости от местности или провинции, а главное, традиций празднества они имеют свои особенности, в иных случаях некоторые из праздников исчезают, но те из них, которые носят печать издревле установленного обычая, оказываются очень прочными и соблюдаются почти всеми.

Праздники последней категории мы находим подробно описанными в некоторых пуранах; их хронология установлена особым, объединяющим учетом времени. На них стекается слишком пестрая в религиозном отношении народная масса, усиливающая светскость происходящего; молитва здесь является иногда только придатком к веселью. Например, весь народ участвует в увеселении холи (в марте, праздник Кришны), при этом дни, предшествующие и завершающие празднество, посвящаются посту и воздержаниям в честь душ усопших. Больше религиозного чувства мы найдем в празднике Дурга-пуджа (в сентябре), когда вся Бенгалия проводит десять дней в непрерывных процессиях, мимических представлениях и т. д. В Междуречье (пространство между Джамной и Гангом) торжества заменяются празднествами в честь Рамы и Ситы, также общенародного характера, причем народ увеселяется пантомимой, изображающей перипетии знаменитой брачной пары.

Рядом с великими праздниками надо поставить паломничества, которые с далеких дней истории Индии занимают большое место в религиозной жизни народа и составляют характерную особенность быта страны. Местами, вызывающими благочестивые путешествия, являются отдельные районы, озера, скалы, но преимущественно и главным образом реки. В ведийской литературе мы найдем лишь намек на путешествия к рекам, но уже в «Махабхарате» они упоминаются с полной отчетливостью; великая поэма перечисляет и описывает немало священных мест в Северной Индии, в Декане и даже на крайнем севере у священных озер Кайласа, по ту сторону гималайских снегов. В пуранах мы найдем как общий очерк этой своеобразной священной географии Индии, так и полные топографические описания этих местностей, перемешанные с легендарными дополнениями. Пураны — настоящие «путеводители» для паломников.

Число центров богомолий значительно. Индия покрыта сетью привилегированных святилищ. Главное место в этой священной географии принадлежит Гангу, который является предметом почитания со времен глубокой древности^[46], а со времен Будды представляет собою предмет одного из главных культов Индии. Начиная с Ганготри в Гималаях, где когда-то священная река сошла с неба, до острова Сагар у моря река покрыта святыми местами; из этих мест первейшее принадлежит Варанаси — «лотосу мира», городу с двумя тысячами святилищ и с пятьюстами тысячами идолов. Едва ли есть в мире другой город, в котором богопочитание началось столь давно и удержалось непрерывно до последних дней. Число паломников в любой момент года редко бывает менее тридцати тысяч. Они стекаются сюда со всех углов Индии, а буддисты идут сюда из Непала, Тибета и Бирмы. Умереть и быть сожженным на берегах Ганга, особенно в Варанаси, — это пламенная мечта каждого индуса, почему сюда приносятся старики, тяжко больные, умирающие, и приносятся нередко из далеких углов. Восхваляется даже подвиг ускорения часа смерти, дабы найти себе могилу в очистительных водах реки богов.

Такой же святостью отмечены реки Нарбада, Годавари (с притоками), Каверн, Кришна, а особенно приток ее Тунгабхадра. Как антипод этих священных и целительных рек имеется приток Ганга — река Карманаса (Карамнаса), «губительница дел благочестия»; эта река считается проклятой, и одной капли ее вод достаточно, чтобы смыть заслуги многих лет.

Мусульманство нашло себе доступ в пределы Индии очень рано — например, на Малабарский берег или в Синд в начале VIII века, но первое массовое наступление ислама, а вместе с этим и столкновение его с индуизмом имело место на закате X века Набеги Махмуда Газневи[47], хотя они в конце концов ограничились захватом лишь Пенджаба, имели целью не столько, может быть, захват территории, сколько сокрушение предметов богослужения (идолов, скульптуры, храмов) и ограбление святилищ и городов. А в конце XII столетия Мухаммеду Гури[48] удалось свергнуть индусские династии Дели и Канауджа, чем он и открыл дорогу мусульманскому владычеству. Для истории религии наиболее важным результатом этого завоевания было то обстоятельство, что временное сокрушение раджпутских государств вызвало расселение кланов по всей Индии, из которых некоторые переселились в Раджпутану, которая сделалась потом цитаделью индуизма в Северной Индии. Другие кланы были оттеснены вниз по долине Ганга и сделались старшинами деревень, или волостей, или даже крупных районов, которыми и поныне владеют их потомки в Ауде, Бихаре и низовьях реки.

В течение пяти веков, протекших между рейдами Махмуда Газневи и окончательным установлением империи Великих Моголов, буддизм и индуизм понесли тяжелые потери, поскольку суровые воины из Средней Азии признавали для себя богоугодным делом убивать служителей чужих алтарей и разрушать храмы неверных. Но систематический прозелитизм, по-видимому, был чужд этим завоевателям, исключая, конечно, фанатиков вроде Сикандара Лодхи[49]. Положение ранних мусульманских династий было еще слишком ненадежно, чтобы решиться на широкую пропаганду. Даже в пору первых Моголов императоры были слишком индифферентны к духовным вопросам, слишком были поглощены задачами завоевания. Их власть в значительной мере зависела от связи с раджпутскими владыками; туземные принцессы, на которых они женились, способствовали терпимости к индуизму. И только в последние годы существования империи, когда власть оказалась в руках фанатичного Аурангзеба[50], начались преследования и насильственное обращение в мусульманство.