Внезапно словно кто-то дунул на свечи – две из них погасли, а пламя третьей уменьшилось до того, что в кумирне воцарился мрак. Человек у алтаря страшно закричал и упал ничком, лицо его исказилось гримасой страдания и ужаса. «Может быть, дух уже поразил его?» – пронеслось в голове учителя. Он занес над головой короткий меч – духи явно не приняли ученика к себе, а ведь в этом и заключен мистический смысл всей церемонии инициации. И миссия учителя – решительно отказаться от недостойного ученика, и только смерть может быть единственным подтверждением такого отказа. Но он все еще колебался – а вдруг духи изменят свое решение, вдруг они еще ведут ученика по пути мучений, боли и страданий, испытывают его страстями и искушают богатством? И тогда удар его меча окажется вопреки решению духов, а значит, и он сам умрет. Но две свечи были уже мертвы, а третья готова была вот-вот угаснуть, унеся с собой остатки жизни ученика.

А затем вдруг свечи вспыхнули все разом, и очень ярко! И язычки пламени их засветились потусторонней зеленью.

И в ушах наставника загремел могучий голос, который не был голосом.

И те мгновения, пока он рек свои истины пораженному магу, показались тому бездной времени.

А когда все кончилось и погасли свечи, уже ничто не занимало его – ни возможность, что сюда вдруг нагрянет стража, время от времени прочесывающая места с дурной славой в поисках адептов зла, ни тем более остывающее тело ученика…

Скоро, очень скоро невидимые преграды, подточенные, словно водой, искусными чарами, рассыплются в прах. Древние оковы будут разбиты, потайные двери – сорваны! И тогда настанет время исполнить великий, поражающий воображение замысел предков! Отдать этот мир во власть его законного владыки – великого господина Предвечной Тьмы!

Город был опоясан довольно высокой крепостной стеной серого цвета. Даже с расстояния нескольких миль были различимы основательные силуэты башен и укреплений. Красные и зеленые черепичные крыши возвышались над крепостной стеной. Столица Темии производила впечатление даже издали.

Путники не жаждали привлекать к себе внимание и остановились неподалеку от стены в ожидании каравана, смешавшись с которым можно было незаметно проскользнуть внутрь. Примерно через час на дороге послышался топот приближающегося множества копыт и скрип колес огромных фургонов – «биндюг».

Ловко проскользнув между фургонами, всадниками и пешими, они вошли в город. Похоже, их опасения и, как следствие, долгое ожидание возле стен были напрасными. Стража абсолютно не обращала внимания на караван, на телеги и на людей, беспрепятственно проходящих через ворота и разбредающихся по узким улочкам.

На всякий случай они спешились и повели лошадей в поводу.

На первый взгляд столица княжества ничем не отличалась от того, что они видели в других городах: те же домишки, стоящие вплотную друг к другу, те же узкие улочки, по которым с самого утра сновал туда-сюда городской люд. Судя по всему, его сюда привлекали дешевые кабаки и веселые дома, от грязных замызганных вывесок которых буквально пестрело в глазах.

(Или, что вернее, они забрели в соответствующий квартал.)

Вид аборигенов говорил, что они не бедствуют, в воздухе витал дух достатка и уверенности. Даже представители городского дня выглядели куда сытнее, чем их собратья в том же Корге.

И это было вполне объяснимо, ибо княжество это было богаче иного королевства.

Причиной была, конечно, не особая любовь богов к местной династии Эгиров – кстати, по происхождению не темийской, а геркоссийской, ведущей родословие от степных владык старины. Все дело было в немалых деньгах, что приносили местным владыкам горные промыслы.

Нет, в Темии не было ни золотых, ни серебряных рудников, тут не имелось рубинов с изумрудами. Подданные князей Эгиров добывали дешевые самоцветные камни – бирюзу, малахит, лазурит с нефритом. Но в том-то и дело, что куда больше, чем покупателей изумрудных и рубиновых колье, тех, кто может себе позволить колечко с сердоликом или порадовать любимую малахитовыми бусами.

Кроме того, темийские гончары прославились своей посудой едва ли не на половину Логрии. Тут она была весьма дешевая и прочная, ибо на обжиг не жалели топлива – печи обжигальщики топили горным углем, который выкапывали из неглубоко залегающих пластов. Мастера делали из местной белой глины посуду, мало уступающую изредка попадающей в Логрию белоснежной звонкой посуде с далекого востока – почти мифических Хатая и Ксан-Чан. Именно тут первыми научились делать фаянс, и до сих пор местный фаянс был лучше того, что лепили подражатели в других местах. А местная черепица славилась красотой и качеством.

Вдобавок именно в Темии было единственное по эту сторону Рихея крупное месторождение наждачного камня, как известно, незаменимого для оружейников, кузнецов и ювелиров. Так что сие не очень большое княжество не бедствовало.

Понятно, что доходами с рудников, копей и гончарен знать и хозяева не очень-то делились с простолюдинами. Но этот источник дохода исправно наполнял казну и давал возможность не гнуть подданных налогами, мудро ограничиваясь одной шкурой там, где другие сдирали семь.

Проплутав еще какое-то время по закоулкам, улочкам и подворотням, они вышли на площадь – и чуть не открыли рты от удивления.

Никогда прежде Торнан не видел таких роскошных дворцов. Над оградой розового кирпича возвышался пятиэтажный фасад, выложенный разноцветными изразцами и белым полированным – аж глазам больно – мрамором. Башенки, лепнина, колоннады, портики…

Полюбовавшись, они двинулись дальше и через полчаса наткнулись на гостиницу. Надпись на вывеске гласила: «Семеро козлят».

– Интересно, кого это они козлят? – простодушно спросил Чикко.

– Кто? – удивился Торнан.

– Семеро. Кого они козлят, что-то не пойму?

Соль шутки до Торнана не дошла. Зато ее вполне оценила амазонка.

– Ты от своих воровских шуточек-то отвыкай, – посоветовала Марисса. – В приличные люди выйти собираешься.

Бросив поводья конюху, они вошли внутрь. Внутри постоялый двор оказался на вид весьма приличным, так что фомор даже забеспокоился:

– Слушай, а у нас денег-то хватит?

– Должно… – нашарив тяжелый кошель, успокоил его Торнан. – Если не покупать все заведение вместе с хозяином.

Помянутый всуе хозяин, немолодой сырой толстяк, высунувшийся в холл, недоверчиво осмотрел трех путников, изучая их запыленную одежду. При виде пригоршни монет, со звоном грянувших о стойку, он, однако, превратился в само радушие. Комната нашлась моментально, причем большая, уютная и с видом на площадь. Приятные запахи, долетавшие с кухни, сразу возбудили аппетит. Вследствие чего ближайший час гости провели за столом, отдавая дань мастерству здешнего кухаря. Нет, они и в дороге, ясное дело, не голодали. Однако разве может сравниться вяленое мясо и похлебка из дичи с горячей, только что приготовленной искусным поваром бараньей печенкой, а сухари – с нежным молодым сыром?

Увлекшись поглощением снеди, они и не заметили, как чувство легкого голода ушло, уступив место тяжести в желудке и легкой сонливости. С трудом оторвавшись от скамьи, они пошли туда, куда вели ноги: в номер, где растянулись на койках.

Марисса, пользуясь случаем, поведала историю местного правителя. К концу рассказа Торнан уже заметно меньше завидовал ныне правящему князю Бэлиргэру X. Лет двадцать с чем-то назад князь Темийский не имел оснований жаловаться на жизнь – богатое и сильное княжество, отсутствие войн и смут, богатство, обширное семейство – три сына и пять дочерей. Но, как известно, боги и демоны бывают мстительны и завистливы (если это, конечно, не Тиамат Всеблагая и не Дий Вседержитель), и радость жалких смертных вызывает у них раздражение и злобу. В княжестве возникло моровое поветрие. Не чума и не холера, и уж тем паче не гнойная горячка. Так, лихорадка, от которой умирала лишь половина заболевших. И возникла-то она лишь в столице и двух ближних провинциях. И продлилась недолго. И жатву собрала не такую большую. Но вот только среди умерших оказались дети князя и все его внуки. А спустя полгода и супруга Бэлиргэра покинула сей мир, не перенеся смерти родных… Тут не обошлось без слухов – говорили о древнем проклятии, о совращенной и покинутой им в молодости ведьме и о храме невообразимой старины, раскопанном при проходке шахты личных рудников князя, с какими-то ужасными идолами и угрожающими надписями.