— Отцеубийство.

Натан качает головой:

— Самозащита.

— Audaciores sunt semper qui inferunt bellum.[47] Я хорошо усвоила урок, Сахар. На этот раз смелая я.

И она разряжает обойму, не сводя глаз с пораженного Сахара, который вдруг понял, что умрет.

А она выживет.

Краткий миг тишины.

Новые удары в дверь.

Потсдамер Платц, 7.

Тексье.

Камилла, Натан и мои дочери.

Срочно.

Иезавель хватает зажженную свечу и бросает на алтарь. Как только ткань загорается, она срывает ее и кидает на груду скамеек, которыми Натан завалил входную дверь. Дерево сухое, огонь вспыхивает мгновенно. От пылающих досок идет густой дым. Пламя поднимается все выше.

Потом она хватает Натана, который отбивается, выкрикивая имя двоюродной сестры, и тянет его назад.

— Камилла мертва, Натан. Я отомстила за нее. Мы еще можем спастись.

Иезавель ведет его вглубь, к лестнице. Проходя мимо тела Сахара, Натан плюет на него.

— Куда мы идем?

— Все выходы заблокированы. Если разобьем витраж, попадем прямо на крышу ризницы, с которой можно спуститься на кладбище. Там они нас ждать не будут, а внизу как раз припаркована машина Сахара.

Она показывает Натану ключи от «Мерседеса».

— Взяла в сейфе.

За их спинами с зловещим скрежетом рушится входная дверь, и в проеме появляется Тексье. Вид у него угрожающий как никогда. Потолок церкви уже лижут языки пламени.

Два десятка подручных, рассеявшихся по залу вокруг этого громилы, действуют поразительно точно и эффективно. Натан понимает, что они, несмотря на огонь и исходящий от него жар, почти инстинктивно оптимизируют свои передвижения, концентрическими кругами сходясь к клиросу.

Иезавель ускоряет шаг и одним махом взбегает по лестнице. Пятеро головорезов, среди которых Тексье, бросаются за ними, остальные вытаскивают наружу тело Сахара и сейф, который был у него за спиной. Их преследователи — здоровяки, они несут на себе килограммы обмундирования так, словно оно ничего не весит. Лица скрыты под черными масками.

Самый проворный из них оказывается на одной высоте с Натаном и с невероятной силой ударяет его в спину, а потом в лицо. Разбивает ему нос и верхнюю губу. Воспользовавшись тем, что подручный на миг потерял равновесие, Иезавель подпрыгивает и ударяет ногой, чтобы повалить его на остальных.

Натан поднимает голову.

За их спинами раздается голос Тексье:

— Ну что, повеселилась, сучка? Дальше ты не пойдешь!

Вместо ответа Иезавель быстро запирает за собой дверь на ключ. Так они выгадывают еще несколько секунд.

В лицо пышет жаром. Сверху открывается впечатляющий вид на объятую огнем апсиду.

А в центре — тело Камиллы, распростертое на полу.

— Труп Сахара они уже вынесли.

Но не успели прихватить пульт управления, расположенный слева от алтаря.

Иезавель берет предназначенный для молитвы стул и изо всех сил кидает в ближайший витраж. Смахивает осколки стекла тыльной стороной ладони, вскакивает в оконный проем и прыгает.

— Давай, Натан!

Он бросается к окну, чтобы посмотреть, — Иезавель прокатилась по засыпанной снегом крыше ризницы, двумя метрами ниже. И уже скользит по шиферу, направляясь к кладбищу. Справа подбегают подручные, дверь за его спиной открывается, и Натан тоже прыгает.

Иезавель и Натан на полной скорости выезжают из ворот Ком-Бабелии на черном «Мерседесе», оставляя позади десятки трупов.

Взрыв.

Иезавель кладет руку Натану на предплечье.

— Пульт управления ближнего действия.

Последствия взрыва не заставят себя ждать.

— Вирус выпущен.

Натан догадывается, что происходит.

Нановирусы, которыми напичканы подопытные, множатся и расползаются, как пырей. Кровь, вытекающая из безжизненных тел, дает им нежданную возможность для распространения.

Вирус перекидывается с клетки на клетку, с одного тела на другое, вступает во взаимодействие с мебелью, с ползающими по земле насекомыми.

У него предостаточно органической пищи. Наконец-то освободившись от оков, он с жадностью пожирает человеческую плоть.

В том числе и плоть Камиллы.

ТИН,

3 января 2008

Двадцать минут спустя благодаря двойной дозе морфина боль исчезла почти так же быстро, как и появилась.

Она осмелилась в него выстрелить.

«Ноги».

Краткого проблеска сознания хватает, чтобы слабым голосом отдать последние распоряжения Тексье.

«Я их больше не чувствую».

— Иезавель.

Тексье безразлично смотрит на сухощавое тело Сахара и машинально отвечает ему.

— Уехала на «Мерседесе» вместе с Сёксом. Они от нас оторвались, мы ничего не смогли сделать.

«Средь бела дня мы бессильны».

— Слишком много машин, свидетелей на дороге. Наверное, они уже возле Обена.

Ее дочери!

«Я знаю, куда она едет».

Один из врачей, занимающихся Сахаром, подходит к кровати, наскоро обустроенной в лаборатории.

— Нужно оперировать, не теряя ни секунды.

Сахар еле-еле приподнимает правую руку.

— Тексье, еще кое-что.

Амбал склоняется над ним, в нескольких сантиметрах от его рта.

— Иезавель.

— Да.

— Она…

Сахар с трудом сглатывает.

— Берлин.

Потом:

— Живую… или мертвую.

Он указывает пальцем на дверь.

— Бумаги… бумаги в сейфе…

Тексье кивает.

— Задача номер один.

Сахар теряет сознание.

Врач не церемонясь выталкивает Тексье.

— А теперь уходите. Давление очень низкое, мы можем потерять его.

Он послушно отходит в сторону.

Берлин, задача номер один.

Прежде чем выйти, он окликает врача:

— Он выкарабкается?

Задача номер один для него.

— Не знаю… задет позвоночник… зато, кроме селезенки, не поврежден ни один жизненно важный орган, настоящее чудо…

Не слушая дальнейших объяснений, Тексье открывает дверь и выходит в коридор. Он узнал то, что хотел. Он уверен, что раз ни один жизненно важный орган не затронут, Сахар будет цепляться за жизнь, пока не отправит на тот свет Иезавель.

«Живучий, как вошь».

Ситуация ясна. Либо он прикончит Сахара и смотается со всем, что только может унести.

Несколько тысяч евро, которые заперты в сейфе.

Либо сделает ставку на безумие старика и подчинится приказу. Джон Манкидор.

Правая рука Сахара. Да и все остальные паразиты никогда не позволят ему распоряжаться здесь без позволения Хозяина.

Вариант номер два.

Решение принято.

«Сейф».

В ОКРЕСТНОСТЯХ ДИЖОНА,

3 января 2008

«Мерседес» Сахара мчится по трассе А39 в сторону немецкой границы. Сидящие в нем Иезавель и Натан ни словом не перекинулись с тех пор, как бежали из Ком-Бабелии.

Камилла.

Иезавель достает из кармана деньги, чтобы заплатить за проезд по трассе и заправиться.

Отомстить за Камиллу.

«И что я делаю здесь, с Иезавелью, которая собирается разыскивать своих дочек по всей Европе?»

Клоны ее дочерей, клочки окровавленной плоти, утыканные трубками и плавающие в емкостях с амниотической жидкостью.

Вместо того, чтобы пойти в полицию.

Просто-напросто.

Так сделал бы любой, у кого есть хоть капля здравого смысла.

«А что потом?»

Камиллу уже не вернешь.

Языки пламени, лижущие ее тело.

Вопрос срывается сам собой:

— Куда мы едем?

Иезавель, сидящая за рулем, не сводит глаз с дороги.

— В Берлин.

— Почему в Берлин?

— Это единственная зацепка, которая у меня есть.

— То есть?

— Потсдамер Платц, семь.

Некоторое время Натан переваривает информацию.

— Это еще что?

Она словно колеблется, потом повторяет:

— Единственная зацепка, которая у меня есть.