— Очередной бэббидж? — спросил он.

— Намного больше. Это мое будущее, — ответил ученый. — И, соответственно, будущее Британской империи.

Бёртон оперся на трость, мысленно попросив детектива-инспектора Траунса и его людей поторопиться.

— То есть?

— Это мое последнее создание, — сказал престарелый ученый, нежно погладив устройство, — вероятностный калькулятор, предназначенный для информации из электрического поля.

— Какой информации? — не совсем понял Бёртон.

— Вот этой, — ответил Бэббидж, касаясь своего черепа костистыми пальцами.

Королевский агент тряхнул головой:

— Нет. Электрическое излучение мозга крайне слабо — его невозможно измерить. И потом, мозг — смертный орган, не механический: после его смерти поле исчезает.

— Что касается измерений, вы ошибаетесь. Что касается смерти, вы безусловно правы. Однако кое-что вы даже не приняли во внимание. Брюнель, не будете ли вы так добры показать нам, пожалуйста?

Изамбард Кингдом Брюнель опустился пониже и поставил ящички с драгоценностями на пол. Их было ровно шесть, все из сейфа Брандльуида. Руки Парового Человека согнулись: зажимы обхватывали один ящичек за другим, тонкие пилки скользили в замочные скважины, ящички открывались — и механические руки переходили к следующему. Наконец тиски обхватили шестой и извлекли из него пять больших черных камней.

— Поющие Камни из Камбоджи, — объявил Бэббидж.

— И что это такое? — с раздражением спросил Бёртон. Его веки налились тяжестью, ноги дрожали.

— Самая большая техническая проблема, сэр Ричард, вовсе не в том, чтобы собрать информацию и потом распределить, самое трудное — ее сохранить. Создать машину, которая думает,относительно легко, однако создать машину, которая помнит, — совсем другое дело! Передайте камни нашему гостю, Брюнель.

Знаменитый инженер подчинился и уронил камни в протянутую руку Бёртона. Королевский агент внимательно осмотрел их, одновременно стараясь не уснуть.

— Вы держите в руках решение проблемы, — сказал Бэббидж. — Один французский лейтенант, Мари-Жозеф-Франсуа Гарнье, украл эти бриллианты из храма в Камбодже. Их было ровно семь. Во Франции их знают как Поющие Камни: в 1837 году обнаружили, что они испускают слабое мелодичное жужжание. Два камня Франсуа Гарнье отдал своему коллеге Жану Пеллетье, а оставшиеся сохранил для себя. Но Пеллетье оказался активным технологистом. Он знал, что мы ищем такие камни. Мы слышали, что подобные вещи существуют, и подозревали, что они обладают уникальными свойствами. Когда Пеллетье принес мне эти два камня, я исследовал их и был заинтригован возможностями, которые кроются в их весьма необычной кристаллической структуре. Я даже создал прототип устройства, которое использует эти камни. К сожалению, Пеллетье умер от сердечного приступа прежде, чем я закончил работу, и в его доме камней уже не оказалось. Нет никаких сомнений, кто-то из домашних продал их: этим низким типам невозможно доверять! Без камней мой прототип оказался совершенно бесполезен, и я отдал его Дарвину, а тот вставил его в человека, с которым вы хорошо знакомы: в Джона Спика.

Бёртон охнул от изумления.

— Без этих двух камней устройство работало не так, как я планировал, но оно всё же позволяло Дарвину управлять бедным парнем, — продолжал Бэббидж. — Хотя я до сих пор не знаю, почему он хотел этого. Впрочем, мне всё равно.

— Но он же должен был хотя бы намекнуть вам, почему Спик так важен для него? — спросил Бёртон.

— Может быть. Я забыл. Не имеет значения. Важно лишь то, что пять из семи бриллиантов недавно появились в Лондоне. Правдами или неправдами, но я долженбыл получить эту коллекцию Франсуа Гарнье.

— И вы выбрали неправдами.

— Я выбрал самый быстрый и эффективный метод, — ответил Бэббидж. — Видите ли, сэр Ричард, эти черные бриллианты могут запоминать состояние электрического поля, даже очень слабого. Вы понимаете, что это означает?

— Не очень.

— Я объясню как можно проще. В момент смерти в человеческом мозгу происходит всплеск электрической активности, можете назвать это передачей. Поющие Камни настолько чувствительны, что в состоянии уловить и сохранить эту передачу, если, конечно, они находятся достаточно близко. Память, сэр, они сохраняют память! Я собираюсь умереть в их присутствии, и мой интеллект будет запечатлен в них. Брюнель вставит камни в этот вероятностный калькулятор, который, как и его предшественник, может обрабатывать информацию, записанную в их структуре. Другими словами, сущность Чарльза Бэббиджа будет жить или, скорее, думатьв этом устройстве.

Бёртон грустно улыбнулся:

— Вы собираетесь достичь бессмертия?

— Я собираюсь сохранить мой интеллект.

— А душу?

— Фу! — раздраженно закудахтал Бэббидж. — Я верю в эту суеверную чепуху не больше, чем вы! Я имею в виду мои процессы мышления! Квинтэссенцию меня!

— Вздор! Человеческое существо совершенно не сводится к электрическому полю, сгенерированному или содержащемуся в губчатом веществе его мозга. А что с сердцем, сэр? Что с эмоциями? Как насчет того, что человек чувствует,вспоминая свои победы и поражения?

Теперь пришел черед засмеяться старому ученому:

— Во-первых, нет абсолютно никаких эмпирических свидетельств, что эмоции находятся в сердце, — презрительно сказал он. — А во-вторых, даже если и так, они постоянно исчезают! Да и что хорошего нам дают эмоции? Они мучат нас, раздражают, ослабляют и вообще восходят к самым примитивным животным желаниям людей. Вы же не собираетесь читать мне лекцию о величии любви, верно?

— Нет, конечно нет. Однако я осмелюсь сказать, что иногда человек принимает решения вопреки доводам рассудка.

— Ерунда! Просто бывают ситуации, с которыми слабый интеллект справиться не в силах: тогда он сдается и подчиняется эмоциональным импульсам. Я же создал машину, которая выбирает лучшее решение, основываясь на логике.

Голова Бёртона клонилась на грудь. Он с трудом сдерживался, чтобы не уснуть; в теле бушевал жар. Комната крутилась, голос Бэббиджа доносился издалека. Брюнель, похоже, стоял в нескольких шагах позади.

— Нет, сэр Чарльз, это не будет лучшим решением, — проскрипел Бёртон. — Вы не заметили того простого обстоятельства, что мозг, отделенный от сердца, становится полностью аморальным. Взгляните на то, что вы с Брюнелем совершили сегодня ночью. Вы украли! Вы сделали то, что вам казалось логически обоснованным, и даже ни на секунду не представили себе последствий для мистера Брандльуида! Через несколько часов он проснется и обнаружит, что его бизнес полностью разрушен. Пострадает его репутация. Он лишится дохода. В результате ваших действий он и его семья тяжко пострадают.

— Не имеет значения, — резко бросил Бэббидж. — Этот человек ничто, простой торговец.

— А что с его сыном или дочерью? Вы знаете их судьбу?

Бэббидж облизал губы.

— О чем вы вообще говорите? Я даже не знаю, есть ли у него сын или дочь. Я вообще ничего о нем не знаю.

— Вот именно! Вы ничего о нем не знаете — и тем не менее сочли его ничтожеством. А что, если один из его детей откроет лекарство от гриппа, тайну вечного двигателя или систему, которая уничтожит бедность? На каком основании вы лишили нас всех этих открытий?

Старик выглядел расстроенным.

— Всё это очень неопределенно, — запротестовал он, — и, поскольку речь идет о работающих людях, в высшей степени маловероятно.

— Ваша неприязнь к рабочему классу хорошо известна, сэр Чарльз. Возможно, именно поэтому вы и пытаетесь заменить его думающими машинами. Но ваше презрение не в состоянии уничтожить саму возможность того, что семья Брандльуида способна сыграть критическую роль в нашей социальной эволюции.

Королевский агент подавил рвоту. Гигантские молоты били его в череп изнутри.

— Очень простое уравнение, — пробурчал Бэббидж: — вопрос вероятности. Мы вправе утверждать, что, может быть,дети Брандльуида окажут значительное влияние на будущие поколения. Но мы так же вправе утверждать и то, что я, Чарльз Бэббидж, ужеоказал и еще окажу весьмазначительное влияние на империю.