Зарплата у него долларов пятнадцать в месяц.

— За такие деньги я тебя увешаю стволами с головы до ног. Будешь как Жан-Клод Ван Дамм, — улыбается Женька, а я его поправляю:

— Ван Дамм — каратист.

— Не важно!

— Важно, — говорю серьезно, отдаю аванс и ухожу.

— Я тебе мелкашных патронов достану даром, — кричит мне в спину Женька.

— Достань, — отвечаю я, не оборачиваясь.

Наконец я еду в Симферополь, чтобы приглядеться, одевшись, как рядовой отдыхающий. На мне потертые джинсы без наворотов и светлая рубаха с коротким рукавом. На плече сумка, а на переносице темные пластмассовые очки — мэйд ин юэса. Возле вокзала торможу частника — тридцатилетнего розовощекого хохла, — и он катает меня по городу. Я приглашаю хохла перекусить в кафешке, и водила соглашается. Парень языкастый, всех и все в городе знает — кто заправляет в Симферополе рэкетом, какие тачки у крутых и где их особняки. Я же ему рассказываю про себя всякий бред — из Московской, мол, я области, небольшой бизнес у меня, дела идут, но не очень… На прощание договариваемся, что если я опять приеду в Симферополь, то он меня покатает по городу. Нравлюсь я ему. Он мне тоже — интересную информацию выбалтывает и денег за это не берет.

Возвращаюсь в Евпаторию в хорошем расположении духа и на следующий день нахожу в гаражах Женьку, который с гордостью настоящего мастера показывает мне новый барабан и ствол.

— Круто! — говорю я.

— Может, запрессовать ствол? Или сделать его сменным? — Мастер по-настоящему завелся.

— Сделай несколько сменных стволов, — решаю я. — Вот тебе еще тридцать баксов за срочность.

Я достаю три десятидолларовые купюры. Женька забирает их и начинает нахваливать ствол — как отлично он нарезан, как пришлось повозиться с металлом; говорит, что это будет не какое-нибудь фуфло, а классная боевая машина.

Хорошо, что парень любит не только деньги. Так и охотник должен любить не только мясо… А Женька, вижу, просто балдеет от работы с оружием. Почти час он рассказывает мне о том, какое оружие изготовлял до «посадки». Мне оставалось только кивать и соглашаться — я ведь в этом деле полный профан. Я охотник, а не оружейный мастер. В конце монолога Женька вдруг заявляет:

— Слушай! Я тебе сделаю глушитель. Просто так. Бесплатно.

Мы договариваемся встретиться через три дня. Это время я провожу в Симферополе, катаюсь с хохлом по городу, болтаю с ним, подыгрываю, сговариваемся слетать в Ялту. Уже и две девчонки с нами, которых мне приходится снять, чтобы не выглядеть странным отдыхающим в глазах хохла. Я не должен выглядеть ни гангстером, ни педиком… Девочки такие длинноногие, блондинки — Оля да Марина. Я так сразу и забыл, кто из них кто. А водила заерзал, и в штанах у него, похоже, зашевелилось. Я тоже делаю вид и болтаю анекдотами, но мысли мои далеко… В Ялте жарко и солнечно, синее море чуть шевелится перед горизонтом, девчонки жуют шашлыки, хихикают и глотают противозачаточные таблетки… Водила показал между делом — и я запомнил — дом рыночного барыги в Симферополе: двухэтажный особняк с черным «мерседесом» во дворе. Мысленно я ходил возле дома и примерялся к забору…

— Девочки! — воскликнул с напором. — А не выпить ли нам еще по бокалу кахетинского?!

Девочки быстро нажрались ликера с водкой, и хохол уволок их в тачку трахать по очереди и вне очереди. Я сказал, что перегрелся, остался лежать под пыльным кустом, представляя, как повезу вечером эту колоду обратно. Из машины доносятся повизгивания и хриплый бабий стон:

— Милый, милый, милый…

Я встал из-под куста и пошел прогуляться, подумать. Вернувшись через час, обнаружил тачку оттраханную, а компанию заснувшую и без штанов. Мне тоже следовало поспать, и я как-то пристроился под кустами.

Утром хохол разбудил меня и спросил:

— Как головка-то?

— А у тебя?

— У меня две и обе болят.

— Одну можно вылечить. — Я достал из сумки пару бутылок пива, и хохол обрадовался.

Я отвез девочек и хохла в Симферополь, остановился возле гостиницы, и девочки, желая продолжения, стали зазывать нас к себе. Хохол очухался и готов был валять их снова, а я, сославшись на солнечный удар, отвалил.

Женька достает оружие и два сменных ствола к нему. Мы забрались в лесополосу, и нас здесь никто не потревожит. Пусть попробуют. Я прикрепляю тетрадный лист на дерево, и Женька делает семь пробных выстрелов с глушителем. Отлично! Разброс у пуль небольшой, а звук — так кошка, наверное, пукает. Женька объясняет конструкцию глушителя — в нем одна толстая мембрана, а остальное пространство занимает проволочная спираль, берущая на себя тепло и завихряющая пороховые газы. Теперь я знаю все об устройстве глушителя. Плевать мне на глушитель. Главное, чтобы глушил… Теперь я пробую револьвер сам — отстреливаю весь барабан. Глушитель глушит.

— Молодец, Женька, — говорю, а он:

— Старался, — отвечает довольно и протягивает запасные мембраны для глушителя.

Сразу же меняю мембрану, а Женька дает мне еще и две коробочки с патронами. Отдаю Женьке обещанные деньги. Теперь Женька будет сыт, а я вооружен, но насколько опасен, пока сам не знаю.

— Еще сможешь сделать? — бросаю я.

— Какие вопросы! — отвечает Женька. — Только засветиться боюсь на продаже.

— Продавать ты не будешь. Вот тебе половина за следующий. — Я протягиваю ему деньги, и мы, довольные, расходимся.

Теперь я все знаю, и хохол мне не нужен. Что такое я есть со стороны? Отдыхающий в рубахе навыпуск, болтающийся без дела. Может, с похмелья, может, ему через час на свиданку. Ходит глазеет на дома. И что же видит отдыхающий? Он видит дом местного барыги, у которого забор, конечно, солидный и калитка на замке, но для того, кто несколько лет пытался пробежать по стене, как герой из фильма «Гений дзюдо», да так и не пробежал, только копчик отбил, короче, перескочить через забор дело плевое. Овчарка, правда, немецкая на длинной цепи, но для того Женя ствол и точил, чтобы собак мочить направо и налево. А вот и толстая бабища на толстой цепи тоже. Только цепь золотая на ней. Жена? Интересно, есть ли в доме дети? С детьми сложнее…

Болтается отдыхающий по сентябрьским улочкам, а его тормозят менты, гады, и требуют документы. У меня под рубашкой на поясе газовый пистолет, и волокут отдыхающего, то есть меня, в пикет, падлы. В пикете шмонают в полный рост и находят еще мелкокалиберный патрон. Классный натюрморт на ментовском столе — пачка долларов, патрон и газовик. Менты-уроды аж вспотели при виде баксов.

— Пишем, значит, акт, — говорит один из уродов в погонах.

— Дайте закурить, — отвечаю я и беру сигарету из ментовской пачки без разрешения, прикуриваю, стряхиваю пепел на пол, беру пачку баксов и отсчитываю половину.

— Разделим вину на двоих, — проговариваю спокойно и кладу триста «зеленых» обратно.

Мент смеется, я шучу, не помню о чем.

— Если в Питере все такие жулики, то вам весело живется, — радуются уроды, а я делаю ручкой и сваливаю.

Денег убыло. Тем лучше. Тем тщательнее я наблюдаю за домом барыги. День, второй, третий. Чтобы глаза не мозолить, прохожу мимо особняка каждые три часа. То, что должно случиться, для меня уже случилось, и я прокручиваю мысленно случившееся, словно боевик из видика…

Вечером лежу на кровати и стараюсь заснуть. Не выходит. Нащупываю под матрацем книжку и достаю ее. Автора зовут Поль Валери. Что еще за француз? Стараюсь читать, но читать скучно. Почти засыпаю, однако не получается. Надеваю джинсы и отправляюсь на вокзал, где покупаю билет до Джанкоя на четыре утра. Так проходит ночь и почти так же — день. Электричка бежит в Симферополь, сухое золото осени за окнами…

Забираю из тайника оружие и спортивный костюм, который надеваю поверх джинсов и рубашки. Хотя улицы и пустынны, но фонари горят ярко, и я заметен издалека. Если менты… Нет, не стоит думать об этих уродах. Вот и нужный забор, скрываюсь в тени и крадусь неслышно. Натягиваю перчатки, маску и навинчиваю глушитель. Овчарка зашевелилась на цепи, унюхала. Оглядываюсь еще раз и выбираю точку на заборе. Короткий разбег, толчок — и я на заборе. Спрыгиваю с него, стараясь не подвернуть ногу, — овчарка с рыком летит на меня, но Женька знает свое дело, а я знаю свое… Пес валится на бок и больше не дышит. Вынимаю стреляные гильзы и заменяю их на целые патроны. Замираю и вслушиваюсь — тишина. Одно окно приоткрыто. Что же ты, барыга? Перепрыгиваю через подоконник и чуть не падаю на скользком паркете. Душно в доме и пахнет иностранным сортиром. Привыкают глаза к темноте, и теперь ясно, где я. Зал, уставленный тяжелой мебелью, с похожим на чемодан телевизором в углу. Смотрю на часы — начало третьего. Я не вор, а грабитель, и мне не шмотки нужны, а хозяева. Быстро скольжу по паркету — еще три комнаты, кухня в кафеле. Хорошо ты живешь, барыга. Я тоже хочу так. В носу зачесалось, но чихать нельзя — не чихаю… В спальню дверь приоткрыта, не иду туда. Обегаю другие комнаты. Детей нет и охраны тоже. Везет молодым и красивым! В спальне кровать, как однокомнатная квартира. Людовик Не Помню Какой называется. Кто из них баба на золотой цепи, а кто мужик! Вот арбуз сиськи вывалился — это баба и есть. Если проснется, то заорет и работу испортит. Взвожу курок и прицеливаюсь ей в лоб. Не могу нажать скобу спуска, не могу… Вспоминаю дикую птицу в тайге и себя с рогаткой в руке. Но она же не птица, а жирная гадина! Ненавижу!!! Нет, не могу… Женщина неожиданно открывает глаза и начинает поднимать свою монстроподобную башку. Нет, это не дикая птица. Спускаю курок — черная клякса расползается под глазом. Она валится в подушки, и я спускаю курок снова. Новая клякса на щеке. Почему, блядь, в лоб не попасть?! Перевожу ствол на мужика, он спит. Спит, сволочь, как убитый. Не убитый еще. Сдергиваю его с кровати, и он тыкается мордой в пол. Бью барыгу рукояткой по мозжечку и волоку его в другую комнату. Связываю руки и переворачиваю лицом вверх. Вижу вазу на столе, выбрасываю цветы на хер. Лью мужику воду на морду. Барыга приходит в себя, и я говорю ему, стараясь казаться спокойным: