Девушка, пожав плечами, пошла вперед. Бессмысленно стоять подле него и пытаться спорить. Он опять вползал в одно из своих дурных настроений, сопровождавшихся беспричинной раздражительностью и словесной агрессивностью. Такое настроение, как правило, предвещало очередной приступ головной боли, и Серена не могла не тревожиться. Райан пребывал в возбуждении уже несколько дней — с тех самых пор, как провел утро в компании Джорджа, помогая старику чинить голубятню, как он объяснил ей.

Она подозревала, что Райан тогда просто переутомился, не рассчитав свои силы. Однако и в поведении его отмечались странности. Ей неоднократно случалось наблюдать в последние дни, как он выходил из дому, пересекал дорогу и направлял бинокль на противоположную скалу.

— Что ты там высматриваешь? — однажды поинтересовалась она, тихо приблизившись к нему сзади.

— Неужели обязательно надо так подкрадываться? — сердито бросил он, резко обернувшись к ней. — И потом, я что, должен спрашивать у тебя соизволения на все, чем мне вздумается заняться?

Его оскорбительный тон отзывался в душе болью, но Райан потом каждый раз извинялся. Да Серена и сама прекрасно понимала, что при нормальных обстоятельствах он никогда не стал бы срывать на ней свое раздражение.

Она зашагала вниз по склону, запрещая себе оглядываться, хотя ее так и подмывало проверить, следует он за ней или нет. На ум опять пришла Кирстен — возлюбленная Райана. Серена была в немалой степени заинтригована, когда Мари сообщила ей, что в Уинтерсгилл звонила девушка по имени Кирстен, и с того момента все время ждала, что та вот-вот появится на пороге их маленького домика в Кейндейле.

Но дни текли, а Кирстен так и не давала о себе знать. Ни стука в дверь, ни письма, ни открытки. Серена каждый божий день спрашивала у Мари, не звонила ли Кирстен, но та неизменно отвечала, что загадочных телефонных звонков больше не было.

За спиной послышались шаги, но девушка продолжала идти не оборачиваясь. Райан догнал ее и пошел рядом. Чувствовалось, что к нему вернулось хорошее настроение.

— По-моему, мне удалось сделать несколько потрясающих снимков, — радостно поделился он. — Прямо настоящий праздник, да? Освящение лодок?

— Коблей, — с улыбкой поправила его Серена, пряча руки в карманах своей длинной шерстяной куртки. — Это кобли, а не лодки. Церемония освящения действительно собирает много народу. Наверно весь Кейндейл сходится на берег, а также жители окрестных поселков.

Райан начал насвистывать какую-то нестройную мелодию. Серена резко оборвала его.

— Не свисти. Нельзя свистеть так близко у берега.

— О Боже!.. Свист моей голове не вредит. Ну что ты за человек? Лишь бы только настроение испортить.

— Свист сулит беду, — объяснила девушка, останавливаясь и поворачиваясь к Райану. — По крайней мере, так рыбаки говорят. Они не любят, когда свистят возле их коблей. Предупреждаю тебя ради твоего же блага. — Она натянуто улыбнулась. — Тебя просто растерзают, если ты какой-нибудь неловкостью испортишь церемонию.

— Прости, Сера, — тихо извинился он, смущенно улыбаясь ей в ответ.

— Райан, я думаю, тебе надо показаться местным врачам, — сказала она. — Ты должен провериться. Ты ведь ни разу не обследовался с тех пор, как мы покинули Квинсленд.

— С какой стати я должен проверяться?

Он упрямо выпятил подбородок.

— Ты знаешь, с какой. Наверное, и сам видишь, что временами с тобой просто нет сладу. За что, например, сейчас наорал на меня?

— Прости. Тысячу раз прости. — Он смотрел на нее загнанным взглядом, щеки впалые, лицо бледное. — Нелегко мне, Сера... смириться с тем, с чем я должен смириться.

— Знаю, любовь моя. — Она хотела дотронуться до него, но вовремя опомнилась и отдернула руку. Он, скорей всего, неправильно истолковал бы ее жест. В последнее время он самым непредсказуемым образом реагировал на любой незначительный знак внимания или безобидное слово.

— Эй! — Райан шагнул к ней и, взяв за плечи, притянул к себе. — Ты — ангел. А я иногда — зверюга зверюгой, веду себя так, словно с поводка сорвался. Я на твоем месте уже давно бы меня возненавидел.

— Не с поводка, а с цепи. По-моему, так говорят, — поправила она и заулыбалась ему во весь рот.

Райан несколько секунд смотрел на нее и вдруг спросил:

— Ты ведь много пословиц и поговорок знаешь, да?

— Я? — удивилась девушка.

— Хммм! Во всяком случае, больше меня. Я сам в таких делах ни в зуб ногой. В школе по литературе хуже всех был в классе.

— Да я как-то об этом и не задумывалась никогда...

— А знаешь ли фразу, которая начинается словами: «Небеса милосердны...»?

Ее словно изо всей силы ткнули кулаком в живот. Серена на мгновение закрыла глаза, ожидая, пока к ней вернется дыхание, потом сдавленно прошептала:

— Где ты это слышал?

— Да так, где-то. — Его рука упала с ее плеча. — Где — забыл. Засело в голове откуда-то.

— Мой отец любил приударить за женщинами, — глухо проговорила девушка, — но, подозреваю, он их ни чуточки не уважал. К слабому полу, как он выражался, отец всегда относился покровительственно, свысока, и при этом часто повторял: «Небеса милосердны в сравнении с любовью, обратившейся в ненависть; ярость ада ничто пред гневом отвергнутой женщины»[2]. То же самое он и мне процитировал напоследок, когда узнал, что я категорически против его намерения привести в Уинтерсгилл Мари.

Серена тревожно смотрела на Райана, но тот не знал, что ей ответить. И прятал глаза. Он отвернулся и, задумчиво покусывая губу, устремил взгляд на толпу народа, скопившуюся на берегу.

— Райан, — тихо окликнула она, — Райан, скажи, где ты это слышал и при каких обстоятельствах.

Он медленно повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Я же сказал, не помню. А если бы и помнил, какое это имеет значение?

С этими словами он кинулся вниз по склону, наобум щелкая фотоаппаратом, снимая все, на что падал взгляд. Серена осталась стоять.

Слова Райана ее не обманули. Он что-то знает, думала девушка. Может быть, кто-то рассказывал ему о Максе. Иначе зачем стал бы он упоминать это язвительное изречение, столь живо воскресившее в ее памяти события прошлого?

Серена поежилась. Она словно услышала голос из могилы, увидела призрак, неотступно преследовавший ее по пятам. Освободится ли она когда-нибудь от человека, которого боготворят все жители долины? И опять в голове зазвучали слова: «Небеса милосердны в сравнении с любовью, обратившейся в ненависть...»

Подходящая эпитафия на могилу Макса. Такую могла выбрать только дочь, отказавшая отцу в прощении. Ибо ни с чем не сравним был тот гнев, который вспыхнул в ней испепеляющим пламенем, когда отец предал ее, без сожаления променяв на Мари.

Темноволосая загорелая девушка смешалась с толпой людей, собравшихся на берегу у маленькой красной речки, которая, перекатываясь по камням, несла свои воды в море.

Ее взор то и дело обращался в сторону далекого южного склона, застроенного серыми домиками, и, когда она увидела его — он вышел из крайнего дома вместе со светловолосой девушкой, — ее губы дрогнули в улыбке.

Это был все тот же Райан, которого она знала и любила, и сейчас, наблюдая за ним, даже с такого расстояния, она чувствовала, как по телу разливается тепло. Он стоял, глядя на толпу, на лодки, и возился со своим фотоаппаратом. В этом весь Райан, думала она. Педант до мозга костей. Даже делая самый обычный снимок, он неизменно стремится добиться безупречно четкого изображения.

Она была уверена, что ее он не заметит. На таком расстоянии ее трудно выделить в толпе людей. Однако, если он спустится на берег, ей следует держаться настороже. Она не будет выпускать его из виду и тут же улизнет, едва он попытается приблизиться к ней.

Райан что-то говорил Серене. И, похоже, прогонял ее от себя. Странно. Совсем не в его натуре. Он всегда такой выдержанный. Она хмурясь наблюдала за ним. Райан, сделав несколько снимков, поспешил за Сереной. У нее болезненно защемило сердце, когда он, догнав светловолосую девушку, что-то сказал ей и притянул к своей груди. Но Серена смотрела ему в лицо и, как показалось Кирстен, давала ему хорошую отповедь.