Современников из числа недругов России в «грозу 12-го года» поражало казачье войсковое товарищество, взаимовыручка и взаимопонимание. Они основывались на вековых традициях казачества. Можно взять тому в пример такие слова. Вызывая донского генерал-майора И. К. Краснова в действующую армию, атаман Матвей Платов писал ему: «Вы мой соотечественник; надеюсь иметь в Вас и доброго помощника».
Объединившиеся воедино две русские Западные армии, прикрывшись сильным арьергардом под начальством атамана Платова, отступали все дальше и дальше от Смоленска к Москве. А. П. Ермолов писал в «Записках»:
«9-го числа вся 1-я армия, соединясь за Днепром, пришла к селению Усвятье. Днем прежде 2-я армия расположилась недалеко от Дорогобужа. В состав арьергарда поступили многие егерские полки и кавалерия. Им командовал генерал-майор барон Розен, состоя в полном распоряжении генерала от кавалерии Платова, которому приказано оставаться у самой переправы долее, дабы собрались люди усталые. Сильные партии должны отправиться вверх по Днепру, наблюдая, чтобы не беспокоил неприятель отправленные из Смоленска обозы и транспорты чрез Духовщину на Дорогобуж. Все прочие тяжести и все раненые отправлены из Духовщины в Вязьму и были вне опасности».
…Русские 1-я и 2-я Западные армии продолжали отход к Москве. Все это вызывало глухой ропот в войсках, от нижних чинов до генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона. Но Барклай де Толли, военный министр России, был неумолим в своем решении как можно глубже заманить врага на территорию России, растянуть до невозможности его коммуникации, а потом нанести ему поражение в полевой битве. Собственно говоря, назначенный главнокомандующим М. И. Голенищев-Кутузов одобрит такой план ведения войны против императора Наполеона и его действительно Великой армии.
Роптали против отступления и в казачьих полках. Там тоже видели вину за отступление в «немце» Барклае де Толли, и в тех «немцах», которых было немало в его окружении. Начальник барклаевского армейского штаба А. П. Ермолов в своих мемуарах рассказал о том, как относился к ним атаман Матвей Платов, который уже не единожды с началом войны брал со своими «степными осами» «поверхность» над вражеской кавалерией, то есть громил ее, начиная от славного боя под Миром:
«Атаман Платов сказывал мне о показании взятого в плен унтер-офицера польских войск, что будучи у своего полковника на ординарцах, видел он два дни сряду приезжавшего в лагерь польский под Смоленском нашего офицера в больших серебряных эполетах, который говорил о числе наших войск и весьма невыгодно о наших генералах.
Разговорились мы с генералом Платовым о других, не совсем благонадежных и совершенно бесполезных людях, осаждавших главную квартиру и, между прочим, о флигель-адъютанте полковнике Вольцогене, к которому замечена была особенная привязанность главнокомандующего. Атаман Платов в веселом расположении ума, довольно смешными в своем роде шутками говорил мне:
– Вот, брат, как надобно поступать. Дай мысль поручить мне обозрение французской армии и направь его на меня, а там уже мое дело, как разлучить немцев. Я дам ему провожатых, которые так покажут ему французов, что в другой раз он их не увидит.
Атаман Платов утверждал, что знает других, достойных равной почести…»
…Участники Русского похода в своих воспоминаниях о том, как Наполеон преследовал армию противника, писать о казаках не забывали. Правда, при этом порой приводились весьма курьезные случаи, реальность которых вызывает сомнения. К числу таковых, к примеру, относится такой «дорожный случай». Главный квартирьер Главной квартиры императора Наполеона бригадный генерал Филипп-Поль де Сегюр в своих мемуарных воспоминаниях «Поход в Россию. Записки адъютанта Наполеона I» рассказал эпизод, вполне достоверный, из преследования русской армии после Царева-Займище:
«Со времени прибытия Кутузова передовые части наших колонн постоянно объезжали казачьи отряды. Мюрат раздражался тем, что его кавалерия вынуждена была развертываться перед таким ничтожным препятствием. Уверяют, что в тот день, повинуясь своему первому импульсу, достойному времен рыцарства, он бросился один вперед и, подъехав к казачьей линии, вдруг остановился в нескольких шагах от нее. И вот, с саблей в руках, он с таким повелительным видом и жестом сделал казакам знак удалиться, что эти варвары повиновались и в изумлении отступили».
…Еще на дальних подступах к Бородинскому полю наполеоновские войска стали нести заметные потери от действий армейских партизанских отрядов, которые рассылали казачьи партии и, при поддержке местных жителей, «теснили неприятеля». «Запаленная» казаками «малая война», с которой столкнулись французы в России, грозила им большими бедами, чем такая же «малая война» в Испании.
Показательны здесь действия отдельного летучего (армейского партизанского) отряда генерал-майора Ф. Ф. Винценгероде, действовавшего севернее Смоленской дороги. Командир отряда 19 августа доносил из местечка Белый в Санкт-Петербург императору Александру I следующее:
«…Положение неприятельской армии, на левом фланге и в тылу коей находится уже несколько недель мой малый корпус и которую храбрые казаки мои обеспокоивают и день и ночь, конечно, не очень блистательно…
16-го числа сего месяца послал я слабый отряд, состоящий из 15-ти казаков, под командою офицера Перикова для наблюдения за корпусом генерала Пино, которой отряжен был с пехотною дивизиею и 3-мя конными полками из Смоленска к Витебску и которой, следуя за мною, взял свое направление на Поречье. Храбрый сей казацкий офицер начал тем, что сорвал неприятельский пикет, состоящий из 10-ти рядовых, и присоединился к жителям города Поречья, которые по приближению неприятеля оставили город и бросились в близлежащие леса; потом, когда неприятельские колонны проходили через город, то казаки вместе с жителями напали на ариергард и взяли 105 человек в плен, которых они привели ко мне; с нашей стороны при сем случае ранили только двух мужиков и убили лошадь у казака…»
Командир армейского партизанского отряда «испрашивал Высокомонаршего воззрения» на награждение Георгиевским крестом (орденом Святого Георгия) командира казачьей партии офицера Перикова. Он также доносил, что партизанами был перехвачен адъютант генерала Пино с бумагами, из которых стало ясно, что неприятель определяет численность летучего отряда генерал-майора Ф. Ф. Винценгероде в 6 тысяч человек (половина из них – казаки), тогда как он состоял всего из 1300 человек.
Молодой французский офицер Мишель Комб пишет о печальной участи полков саксонской и баварской легкой кавалерии, входивших в состав его дивизии. Он сообщает, что у командиров полков союзников уже не было возможности посылать далеко от дороги на фуражировку сильные отряды. Комб свидетельствует, что когда саксонцы и баварцы приходили в деревню и хутор, то находили их уже в огне. Казаки покидали опустошенные и подожженные селения на глазах у неприятельских кавалеристов. Мемуарист сетует, что при этом они разбивали бочки с пивом и овсяной водкой, «которая в большом количестве употребляется в этой стране».
…Арьергардные бои не утихали на столбовой Смоленской дороге до самого дня Бородина. Подобные дела начинались и заканчивались, как правило, казачьими партиями, которые бдительно стерегли зыбкое спокойствие походного марша. По свидетельству многих очевидцев, прежде всего чинов Великой армии, «степные осы» своими действиями превзошли все ожидания своего и чужого командования.
На подходе к Бородинскому полю итальянский вице-король Эжен Богарне, его генералы и офицеры корпусного штаба стали свидетелями тревожной картины. Стоило только вице-королю со своей пышной свитой и конвоем драгун отъехать на версту от походного лагеря, как он увидел, что «впереди вся долина полна казаков». Полководцу Великой армии пришлось прервать свое знакомство с местностью. При этом он лично убедился в том, что окрестные леса «запружены казаками», устрашить которых на самое малое время итальянским войскам корпуса Богарне становилось с каждым днем все труднее.
