Изобретательность казаков в придумывании способов для поражения врага, нанесения ему любого урона (в том числе морального), казалось, не имела пределов. При этом на вооружение брался богатый подобный опыт из прошлого, вчерашнего и далекого.

Такой пример. В истории Лейб-гвардии Казачьего полка, в 1812 году называвшегося Казачьим Лейб-гвардии полком, с Черноморской казачьей сотней вписана такая история, случившаяся в самом начале войны, когда 1-я Западная армия генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли отступила к реке Западная Двина:

«Лейб-казаки стояли постами по реке Западной Двине. Против них были посты французской кавалерии. Командир Лейб-гвардии Казачьего полка граф Орлов-Денисов заметил, что один французский пикет слишком выдвинулся вперед и стоит в удалении от прочих войск. Он вызвал охотников снять этот пикет. Вызвалось двадцать пять удальцов, с поручиком Венедиктом Коньковым во главе.

Казаки разделись донага, забрали с собой только пики, потихоньку прошли к реке, переплыли ее, поднялись на кручу левого берега и стремительно бросились на пикет. Французы не успели даже дать выстрела, как были частью поколоты, частью забраны в плен. Отправив пленных на свой берег, Коньков выстраивает голых казаков и кидается с ними на самый лагерь. Там он колет все, что попадается под руку. Во всем кавалерийском стане поднимается тревога. Целый полк вылетает, чтобы покончить с отчаянными лейб-казаками.

Коньков несется к берегу. Перед ним крутой обрыв. Плотно обхватили голыми ногами бока своих умных коней казаки, отдали повод – и смелые степные лошади сползли по круче в воду и уже плывут стаей, и только верхи их морд видны над водой, раздуваются храпки, блестят черные глаза, да подле машут белые руки саженками загребающих казаков».

Казачий историк и писатель В. Н. Краснов в «Истории войска Донского. Картины былого Тихого Дона» так рассказывает об одном из казачьих набегов в расположение наполеоновских войск в самом начале Отечественной войны 1812 года «12 июля атаману Платову было поручено произвести набег в тыл неприятелю. Разделивши свой отряд на небольшие партии, – бесконечно гибкой линией лав казачьих – Платов прошмыгнул в тыл неприятелю и явился одновременно повсюду. В занятых французами Могилеве и Орше, в Шклове и Копысе – везде хозяйничали донские казаки. Пленных не брали. Некуда было их девать, да они и не поспели бы за казаками. Как рой мошек налетели казаки на тыл французской армии.

Под их ударами гибло все: отдельные партии, посланные за фуражом, были рассеиваемы, горели продовольственные магазины и запасы фуража. Вдруг, сразу, за спиной у французов поднялись зарева пожаров, черный дым потянулся к небу, отовсюду шли донесения с просьбой о помощи, и, когда утомленная французская конница примчалась, – никого уже не было в тылу.

О! казаки знали, как делать набеги! Их учили этому черкесы и татары, и набег казачий был быстр и внезапен. 15 июля рассеявшиеся по всему тылу французов казаки стали собираться в Дубровну, где перешли Днепр и соединились с 1-ю армией. За этот набег казаки истребили более 2000 неприятелей, взяли в плен 13 офицеров и 630 человек…»

Военачальники наполеоновской кавалерии писали о тактических приемах казаков, которые в бою постоянно озадачивали их: «Не знаешь как против них действовать; развернешь линию – они мгновенно соберутся в колонну и прорвут линию; хочешь атаковать их колонною – они быстро развертываются и охватывают ее со всех сторон…»

В бою казаки, будь числом в отдельную сотню или целый полк, или в отряд из несколько полков, действовали, как прирожденная иррегулярная конница, лавой. Это не кавалерийский строй, а «самобытный казачий способ воевать», отточенный в деталях веками и поколениями степных конных воинов.

Лава была живым, не имеющим шаблона, тактическим приемом казачьей конницы. Она в бою строилась в зависимости от обстановки на поле боя, черт неприятеля, собственных возможностей и числа бойцов, «географии» местности, по которой предстояло атаковать. Целями построения лавой были две – или атаковать врага, или заманивать его в засаду. То есть в зависимости от желания сотенного командира или полкового начальника. Команды для действий в лаве не устанавливались – их заменяли свист, «лай» или особые крики, понимаемые только среди своих, среди самих казаков.

Регулярная кавалерия могла наступать развернутым строем на поле брани, в походных, сомкнутых или разомкнутых (на флангах) колоннах. То есть кирасиры и драгуны, гусары и уланы, карабинеры и конные егеря, конные гренадеры и пикинеры всегда в бою, на учениях, в походной жизни старательно держали строй. Таких строев «регулярства» казаки на войне никогда не знали.

В эпоху Наполеоновских войн (и до того) перед атакующим движением вперед казачий полк выходил на начальную позицию посотенно или «общей кучей». Какое-то равнение не соблюдалось или соблюдалось довольно относительно. Если места по фронту было достаточно, то тогда расположение полка напоминало развернутый строй. Если места было мало, то полк со стороны больше всего напоминал походную колонну.

В этой «куче» казаки строились по давно усвоенному правилу: каждый рядовой искал глазами своего урядника-одностаничника и пристраивался к нему сбоку или за ним. Урядник, соответственно, имел в виду своего хорунжего (младшего сотенного офицера) или сотника. Все одновременно следили глазами за полковым командиром, за полковым (станичным) знаменем.

Если неприятель был еще не на виду, то вперед от полка или сотни высылался быстроконный разъезд. Он и приносил первые вести о приближении врага, его силах, направлении движения, каких-то видимых особенностях. Получив такую весть, командир полка сразу же собирал к себе сотников. Он говорил им о том, как собирается атаковать или заманивать в засаду, под огонь сзади находящихся пушек или пехоты. При этом обязательно говорилось, с чего начнется атака, кому и как вести огневой бой (стрелять) – с коней или спешившись. Объявлялось об условных знаках, которые будут подаваться в предстоящем бою.

Сотенные командиры, в свою очередь, передавали весь этот разговор в деталях младшим офицерам, те – урядникам и всем казакам. То есть каждый боец знал о замысле боя и свое место в нем, «свой маневр» в предстоящем смертном деле. Именно этого требовал в знаменитой «Науке побеждать» генералиссимус А. В. Суворов-Рымникский, князь Италийский.

Часто на поле боя, когда неприятель был уже на виду, в казачьем полку наблюдалась такая картинка. Полковой командир обращался к подчиненным при распущенном знамени со «словом» (то есть держал короткую, но выразительную в словах речь) и просил их убедительно, чтобы они шли вперед храбро и тем самым не устыдили своего начальника. Казаки в таких случаях в один голос громко отвечали, что или погибнут, или составят славу родному полку и всему Войску. Иначе говоря, воодушевление перед боем было общее.

Полк для устройства лавы обычно разъезжался по полю версты на две. Естественно, что казаки могли только видеть, но не слышать подаваемые командиром полка команды. Да и сотники во многих случаях находились далековато. В таких случаях «управление было немое». Казаки неустанно следили за своими сотенными офицерам, «как рой за маткой», и все повороты (маневры), перемена аллюра, сама атака (от ее начала и до самого конца) происходили по «немому знаку» шашкой, рукой или движением (поворотом) коня.

Знатоки действий казачьей конницы, к примеру, описывают конный бой с применением лавы так. Пускай она, к примеру, заняла две версты, тут есть и небольшой ручей и маленький овраг. Казаки хотят «заманить» неприятеля (иррегулярную его конницу) на стоящую в четырех верстах и прикрытую скатом возвышенности, поросшим мелким кустарником, артиллерийскую или пехотную позицию, то есть под картечные или ружейные залпы в упор.

Лава начинает наступление шагом. Дойдя до ручейка, все всадники, которым приходится через него переходить, по знаку старшего, «падают» с коней, которые отдаются казакам, остановившимся скрыто сзади. Спешившиеся «примащиваются» на своем берегу ручья, держа ружья наизготовку для стрельбы.