Каган принял Константина милостиво. Драгоценные подарки из Византии ему понравились. Войско он поселил в специальных домах, приказал хорошо кормить воинов, а заодно и присматривать за ними.

Диспут начался во время пира.

Каган поднял кубок и провозгласил тост во имя бога, создавшего всю тварь.

Константин тоже поднял кубок и в ответ сказал о том, как в Византии понимают своего бога.

Диспут продолжался три дня.

Даже арабские историки писали потом о диспуте.

Каган прислушивался к спорам, поворачиваясь в сторону говорившего, и щелкал пальцами от удовольствия.

На третий день всем стало ясно, что победил Константин.

Но каган был хитер.

С одной стороны с ним соседствовали мусульмане, с другой — христианская Византия. На северных границах стали беспокоить дружины славян и варягов, с запада подступали венгры.

— Я остался доволен твоей верой, — сказал каган Константину после окончания диспута. — Я повелю так: пускай те, кто исповедует вашу веру, продолжают исповедовать ее. Притеснения им от меня не будет… И твоей верой я тоже остался доволен. — Каган повернулся к мусульманскому проповеднику. — Пусть твои люди исповедуют ее дальше, им тоже не будет притеснения. Пусть каждый верит в своего бога и не мешает молиться соседу, — закончил каган речь. Потом он снова повернулся к Константину.

— За мудрость твоих речей, за огненность твоих слов я хочу наградить тебя особо. У меня уже приготовлены подарки для императора Михаила, а сейчас внесут подарки тебе.

Он хлопнул в ладоши, и слуги, низко кланяясь, внесли золотой поднос с драгоценностями.

Константин вежливо поклонился, но не прикоснулся к подносу.

— Я знаю, что в твоей столице содержатся невольниками двести моих сограждан. Разные народы взяли их в плен в войнах и продали твоим людям в рабство. Прикажи освободить их — и это будет самая большая награда.

Каган махнул слугам рукой, они унесли поднос назад.

К вечеру все рабы-византийцы были уже свободны. Их поселили вместе с воинами Константина.

Дорога домой снова шла через степи к Херсонесу, где ждали корабли императора. Часть останков Климента Константин взял из Херсонеса с собой.

Столица была все та же — прекрасная, шумная и пьяная. Может быть, еще шумней и пьяней она стала за те полтора года, которые Константин ходил по чужим землям.

Столица праздновала новое возвышение Варды. Теперь он был уже кесарем-соправителем.

Михаил и Варда торжественно приняли Константина.

Варда предлагал всевозможные почетные должности, но Константин отказался. Фотий все понимал и не уговаривал. Мефодий к тому времени уже вернулся из Болгарии от князя Бориса, где «пленил Бориса отечественным своим языком, во всем прекрасным», — как записали современники.

Его тоже уговаривали остаться в столице. Фотий предлагал сан архиепископа. Но и Мефодий по-прежнему хотел жить в уединении.

Тогда Фотий сделал его настоятелем маленького монастыря на берегу моря, под горою Олимп.

В честь удачного посольства Михаил устроил пиршество. От этого пира Константин отказаться не мог.

После торжественного приема дворцовый служитель провозгласил имена приглашенных. Первым в списке был Константин.

По большим праздникам раз пять в году цари давали обеды в палате Девятнадцати лож. Царь обедал за особым столом на возвышении, отдельно ото всех, а за девятнадцатью столами возлежали человек двести из видных чиновников и знати.

В обычные дни цари с немногими приближенными обедали в задней части золотой палаты, в небольшом помещении под сводом.

В этот день Михаил приказал накрыть столы в середине золотой палаты под куполом.

С высоты через шестнадцать полукруглых окон, пробитых в куполе, падал яркий свет.

Столы были серебряные. Из разноцветных камней выложили художники на них всевозможные рисунки. В драгоценной посуде, золотой и серебряной, были закуски, фрукты.

Справа от Михаила расположился кесарь Варда. Между кесарем и эпархом было место Константина. Сразу вслед за эпархом Константин, к своему удивлению, увидел македонца Василия. Вдалеке, за особым столом, накрытым беднее, теснились мимы и музыканты, Им полагалось развлекать пирующих.

Константин взглянул на огромную чашу с вином и испугался — столько вина ему еще выпивать не приходилось.

Перед другими гостями стояли чаши не меньше.

— Что так на меня смотришь, Константин Философ, или не узнаешь? — спросил его Василий. — Не одному тебе от царя честь, и мне тоже — я со вчерашнего дня стал управителем всех дворцовых конюшен, и о личной страже царя тоже забочусь я.

Он увидел, что Михаил поднимает чашу, и заторопился поднять свою.

Первая чаша была выпита за Константина, за то, что по воле бога он так хорошо провел посольство.

Следующую чашу пили за самого василевса.

Перед гостями играли музыканты, мимы представляли потешные сцены.

Михаил принялся хвастливо рассказывать эпарху, как на охоте он подстрелил оленя. Василий Македонец ловил каждое слово царя и поддакивал.

— Рога у оленя вот такие, — показывал он, — никогда не видел более могучего зверя!

— Это разве большой, — говорил Михаил, — вот я в прошлом году подстрелил!

И не было им дела до удачного в дальние земли посольства, до двухсот спасенных из рабства греков.

Константин чувствовал себя чуждым на этом пиру, но надо было попросить помощи для тех спасенных, а удобнее часа он не предполагал.

— А скажи нам, Философ, у хазарского кагана пиры богаче были? — спросил Михаил.

— Куда ему до вашей царственности! — и тут успел выкрикнуть Василий. — У них небось одна чаша на всех, и та глиняная!

— И не одарил он тебя ничем, или ты подарки припрятал?

— Я уже докладывал вашей царственности, — ответил Константин, — вместо награды я попросил освободить наших граждан. Они прибыли в столицу и нуждаются в помощи.

— В какой помощи? — встрепенулся кесарь Варда.

— По дороге я их обеспечивал всем необходимым, но сейчас они остались без покровительства.

— Правильно Константин Философ говорит, — отозвался Михаил, — я буду им покровителем. А ты не скупись, — он повернулся к дяде, — выдай завтра каждому по сто номисм.

Такой щедрости Константин не ожидал. Если бы царь дал номисм по пять, и этого бы хватило для начального обзаведения.

— Может, сразу по двести, чтоб в казне одни дохлые мухи остались? — переспросил Варда.

Казалось, он пил вино одинаково со всеми, но по-прежнему оставался трезвым.

— А ты опять выплескивал вино?

— Должен же быть за столом один трезвый, — попробовал отшутиться Варда.

— Прежде, пока ты не был кесарем, так не говорил.

В словах царя даже Константин расслышал угрозу.

Михаил сдвинул к Варде несколько чаш с вином.

— Пей на моих глазах, а потом управляй.

Здесь, при посторонних, Варда не посмел сопротивляться, он лишь вздохнул обреченно и поморщился. Михаил пьяным пристальным взглядом следил, как освобождается посуда, как вино стекает уже мимо рта Варды.

— Так всегда будет, — сказал он, придвинув последнюю чашу.

Кесарь посидел несколько минут молча, потом ему стало дурно, и служители увели его из палаты.

А царь пересел еще ближе к Василию.

Под конец пира Константин услышал, как Василий тихо втолковывает царю:

— Говорю, он всю власть из рук вашей царственности мечтает вырвать. Раньше-то с утра до вечера пьяней меня ходил, а теперь все трезвый и распоряжения отдает.

Фотий попросил Константина написать книгу о путешествии к хазарам. Одновременно Константин писал несколько небольших книг по грамматике различных языков. Он сопоставлял их, выводил общие законы и правила.