Надо сказать, что телеграмма Тимошенко не была «гласом вопиющего в пустыне». Генерал-лейтенант артиллерии И. П. Камера, командующий артиллерией Западного фронта, в разговоре с членом военного совета фронта Н. А. Булганиным высказался предельно остро: «Я бы не знаю, что сделал с этим писателем, который написал эту пьесу. Это безобразная пьеса, я бы с ним разделался за такую пьесу». Булганин, поскольку имел поручение Сталина выявить мнения командного состава о пьесе Корнейчука, немедленно донес об этом Верховному[57].
Надо сказать, что среди критиков были не только военачальники старой формации. Генерал И. С. Конев, например, был также убежден, что публикация произведения, рисующего обстановку невежества, самодурства, самодовольства в штабе фронта, является грубой ошибкой газеты, в глазах красноармейской массы она дискредитирует высших командиров, репутация которых и без того была невысока.
«Если плохой командующий, – говорил Конев Сталину, который вызвал генерала специально для того, чтобы узнать его мнение о пьесе, – в вашей власти его снять, но, когда командующего фронтом шельмуют, высмеивают в произведении, напечатанном в “Правде”, это уже имеет не частное значение, речь идет не о ком-то одном, это бросает тень на всех»[58].
Но Тимошенко и другие «боевые кони», если прибегнуть к определению их литературного собрата Горлова, вообще-то, должны были обладать хотя бы минимумом проницательности, чтобы понять: не может центральная партийная газета опубликовать какое-то случайное произведение, да еще такого острого характера. «Прокола» здесь не могло быть по определению. Маршал и его единомышленники, если бы не были так разгорячены, должны были увидеть за этой публикацией нечто большее, чем стремление газеты познакомить читателей с литературной новинкой.
И в самом деле, за всей этой драматургической акцией негласно стоял сам глава партии и правительства. Для того-то Сталин лично и встречался с Корнейчуком, более того – редактировал текст, внеся в него существенную правку, и он же распорядился, не откладывая, опубликовать пьесу.
Что же заставило вождя в столь трагические для страны дни вдруг заняться редактированием пьесы Корнейчука? Сталин очень любил театр и неоднократно испытал на себе его магию. От природы он был неплохим режиссером, хорошо разбирался в таких театральных понятиях, как завязка, экспозиция, исходное событие, кульминация и, наконец, развязка. Правда, сценическая площадка, на которой он осуществлял свои постановки, несколько отличалась от традиционной – она простиралась от океана до океана. Но когда требовала политическая целесообразность, Сталин не гнушался прибегать к средствам драматургии и, в буквальном смысле слова, использовать в своих политических целях театральные подмостки.
И это был как раз такой случай. Сокрушительные поражения войск Красной Армии весной 1942 г. под Любанью, Харьковом и в Крыму, сменившие победное завершение Московской битвы, крайне болезненно ударили по самолюбию Сталина. Ведь он объявил 1942 год годом окончательного разгрома фашистской Германии – и вдруг такое фиаско его планов, могущее породить у советских людей сомнение в его способности к стратегическому управлению, к предвидению хода борьбы с противником.
Репутацию вождя можно было уберечь, лишь утвердив в общественном мнении образы конкретных лиц, которые должны были понести ответственность за тяжелые поражения на фронте. К такому средству верховная власть уже прибегала, и неоднократно.
Так, катастрофу начального периода войны удалось списать на командование Западным фронтом. Виновными за летние «котлы», в которых остались десятки тысяч наших бойцов и командиров, приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. были объявлены генералы В. И. Качалов, П. Г. Понеделин, Н. К. Кириллов, якобы добровольно сдавшиеся в плен, и другие «неустойчивые, малодушные, трусливые элементы» из числа как красноармейцев, так и начальствующего состава[59].
Теперь же, летом 42-го, срочно требовалось объяснить массам, почему, хотя война длится уже больше года, по-прежнему не удается повернуть события на фронте в благоприятное русло. Общественное сознание, с довоенных времен привыкшее, вследствие тотальной пропаганды, объяснять все провалы в стране происками «врагов» и «заговорщиков», с готовностью откликалось на простые объяснения и имена конкретных виновников.
В этом смысле Сталин сразу увидел возможности нового произведения Корнейчука. Особо было ценно то, что инициатива родилась, что называется, снизу. Судя по всему, задачу перед драматургом заранее никто не ставил, он начал писать пьесу самостоятельно. При этом воспользовался впечатлениями, накопленными во время службы в политуправлении Юго-Западного фронта. Здесь Корнейчуку пришлось немало общаться с выходцами из Первой Конной армии периода Гражданской войны – маршалами С. М. Буденным и С. К. Тимошенко, генералами И. В. Тюленевым, Я. Т. Черевиченко, Д. И. Рябышевым – военачальниками той самой старой закалки, которые по ходу войны показали неспособность воевать по-современному. Окончив пьесу, Корнейчук, безусловно, стремился подстраховаться, получить одобрение соответствующего отдела ЦК ВКП(б), куда и направил рукопись.
С большой долей вероятности можно говорить, что таким путем «Фронт» и попал в руки Сталина. Надо признать – человеком он был читающим и живо интересующимся литературными новинками. Сочинение Корнейчука ему понравилось, и не столько литературными достоинствами, сколько возможностью публично объяснить населению страны, кто должен нести ответственность за непрекращающиеся поражения. Пьеса оказалась как нельзя кстати для задуманной вождем грандиозной информационно-пропагандистской операции.
Как вспоминала Марина Федотовна, вдова Корнейчука, драматург написал пьесу в Куйбышеве. Оттуда его срочно вызвал в Москву Сталин, прочитавший рукопись.
По характеру замечаний, конкретных изменений, которые вождь внес в рукопись Корнейчука, можно достоверно судить о политической сверхзадаче – перенести направление удара на тех военачальников, которые, подобно главному персонажу генералу Горлову, уповают на опыт Гражданской войны, не умеют и не желают учиться воевать так, как диктует маневренная война, война моторов.
Так, реплику одного из героев – брата командующего фронтом Мирона Горлова: «Много еще есть у нас некультурных командиров, и в этом наша беда», Сталин своей рукой дополнил следующим фрагментом: «Войну нельзя выиграть одной лишь храбростью. Чтобы выиграть войну, кроме храбрости нужно еще умение воевать, умение воевать по-современному, нужно научиться воевать по-современному. Опыт гражданской войны для этого недостаточен».
В другой сцене, когда член военного совета фронта Гайдар, побывавший в Москве у Сталина, сообщает Огневу о его назначении вместо Горлова, Корнейчук вложил в уста свежеиспеченного командующего фронтом всего лишь восторженную реплику: «Как же это, ведь я очень молод!». Но то, что не предусмотрел Корнейчук, Сталин продумал до конца. Он целиком сочинил ответную реплику Гайдара (ничуть не стесняясь, что сам о себе ведет речь в третьем лице): «Сталин говорит, что нужно смелее выдвигать на руководящие должности молодых, талантливых полководцев наряду со старыми полководцами. И выдвигать надо таких, которые способны вести войну по-современному, а не по старинке, способные учиться на опыте современной войны, способные расти и двигаться вперед»[60].
По настоятельному совету кремлевского редактора Корнейчук также удалил из действия сцену суда над Огневым. Верховный Главнокомандующий без дипломатии выразился об иных своих подчиненных: «Дураки всё поймут однозначно и начнут стрелять всех Огневых». Наоборот, генерал-майор Огнев в пьесе был вознесен и вместо возможной скамьи подсудимых обрел пост командующего фронтом.
