останавливается, сверлит взглядом из-под нависших бровей.
- Вещи сдать в каптёрку, там же, возьмёте форму,- его трубный голос вселяет страх,-
полвосьмого всем построиться на завтрак, - с этими словами он словно теряет к нам
интерес, грузно шагая, уходит в кабинет.
У каптёрки суета, не русский парень, сержанты его называют не иначе как, Мурсал
Асварович, принимает вещи и тут же выдаёт форму. Голова у него, как чугунный казан, брови густые и чёрные, тело крепкое, внушительные мышцы перекатываются под
гимнастёркой. Он похож на боксёра, а может – борца, хотя нет, боксёр, нос характерно
расплющен.
Вот сейчас наденем форму, погоны голубые, пилотки надвинем на лоб и станем
бравыми солдатами, всех нас посещают одинаковые мысли, но не тут-то было,
оказывается форма, у всех без исключения, не по размеру, следствие этому, несуразно
болтается, вид комичный и жалкий. Смотрюсь в зеркало, но себе не нравлюсь.
Единственное отличие от всех, не стал брать ремень из кожзама, а одел чисто кожаный, мой ночной трофей. Замечаю, у всех старослужащих, именно такие ремни. А так же, мне
не достались новые сапоги, выдали, ушедшего на дембель. Эти сапожки мягкие, голенище
гармошкой, каблуки высокие. Хоть в этом повезло!
Все кто приоделся, выходит на плац перед казармой. Кто-то нырнул в курилку, я
же, прогуливаюсь с видом стороннего наблюдателя.
Не проходит и минуты, ко мне подходят несколько старослужащих:- Не фига ж
себе! Откуда ремень?
- «Дед» дал,- решил не входить в подробности.
- Раз «дед», ладно, носи, а сапоги разгладить, каблуки срезать! Понял, дух?
- Разглажу, срежу,- недовольно бурчу я.
- Бегом!!!
Остаток времени лихорадочно выглаживаю голенище утюгом, но складки, так
любовно сделанные дембелем, не хотят разглаживаться.
Завтрак в столовой проходит в полном молчании. Каша мерзкая, приправленная
комбижиром, мало кто её доел. Сержант посмеивается:- Что, воины, домашние пирожки
ещё не переварили? Ничего, скоро будете её так трескать, как чёрную икру на бутерброде.
Зло косимся на него. Он же, сытый и здоровый, кашу не ест, нехотя намазывает на
хлеб масло, один раз куснул и кладёт в тарелку, наелся.
-Закончили приём пищи, строиться!- рявкает он.
Полк, в который я попал, оказался учебным, в нем готовят спецов по
обслуживанию радиорелейных станций. Самолёты летают где-то далеко, их даже не
видим, а мы оказались обычными связистами, правда, с голубыми погонами.
Каждый день гоняют: бег подтягивание, снова бег, отжимание от пола, качание
пресса и прочее. Народ «сдыхает» от таких нагрузок, но мне наоборот их не хватает, даже
в весе стал набирать.
В один из дней, набираюсь наглости, и иду к командиру роты. Это тот капитан с
дерзкими усиками, что «купил» меня за бутылку водки.
- Разрешите, товарищ капитан!
Он отрывается от стола, смотрит на меня с удивлением:- Чего надо, рядовой
Панкратьев?
Меня всегда коробит эта фамилия, но уже почти привык.
- Можно мне…
- Можно обосрат…я,- насмешливо перебивает он.
- Извините, разрешите обратиться?- поправляюсь я.
- Обращайся.
- Разрешите тренироваться индивидуально.
- Что так?- с интересом смотрит на меня.
-Жирею, нагрузок не хватает,- опускаю глаза в пол.
Он встает, подходит, смотрит в глаза. Как и прежде, взгляд не отвожу:- Однако,-
жуёт губы,- все бойцы загибаются, а он … жиреет. Прапорщик Бондар!- завёт старшину
роты.
Тот заходит, как всегда, большой и сильный, глаза навыкате, шея покрыта
испариной, кулаки как гири - давят воздух.
- Да, Алексей Павлович?- прапорщик смотрит на меня из-под толстых век, знает, из-за
меня его вызвали.
- Что ж вы Лёня, курорт бойцам устроил? Смотри, как хлопец, зажирел.
Прапорщик удивлённо хмыкает:- Да, вроде как курёнок, ни жира, ни мяса.
- А он говорит, что зажирел. Просит индивидуальных нагрузок. Что скажешь?
- Просит, сделаем,- прапорщик окидывает меня ласковым взглядом.
- Вот и всё, рядовой Панкратьев,- разводит руками капитан, усики дерзко топорщатся над
губой,- просил, сделали. Можете идти, уверен, скоро жира не будет.
- Пойдём, касатик,- по-доброму говорит прапорщик Бондар, тихонько толкнув меня
вперёд.
Выходим. Чувствую не в сторону турников идём. Проходим котельную, у
хозяйственных построек останавливаемся. О, сколько здесь кирпича! Лежит россыпью, а
где-то сложен в аккуратные штабеля.
- Вот, боец, качайся. К вечеру кирпич сложить у стены, постарайся подогнать по оттенкам.
Не справишься, придумаем, что ни будь ещё.
Гм, инициатива наказуема, смеюсь про себя, здесь этого кирпича, неделю
укладывать. Прапорщик Бондар грузно уходит, остаюсь с этим богатством. Потихоньку
ношу к стенке, пытаюсь создать первый штабель. Всё же здесь работы не на неделю, на
месяц, с тоской взираю на бесчисленные россыпи.
Через час надоедает эта бестолковая работа. Кладу один кирпич на два других,
треск ладонью, развалился на две половинки. Понравилось. Вскоре набиваю целую кучу.
Стараюсь разбить два, три кирпича за раз, иногда получается. Эта тема меня так
захватила, что не сразу замечаю, за мной уже очень долго наблюдают.
- А четыре разобьёшь?- слышу насмешливый голос.
Оборачиваюсь и обмираю, облокотившись о забор, на меня взирает целый
полковник авиации. Он несколько коренаст, возраст неопределённый, можно дать сорок, а
можно - шестьдесят.
- Из-звените, товарищ полковник,- даже заикаюсь, вроде, никогда не страдал.
- Дела,- протяжно говорит он, подходя совсем близко.- Кто тебя надоумил до этого?- он
сурово сдвигает брови.- Как твоя фамилия?- ещё чуть-чуть и сверкнёт молния.
- Рядовой Стрельников!- выпалил я, осекаюсь и уже произношу едва не шёпотом:-
Виноват, товарищ полковник, рядовой Панкратьев.
- Что?- брови лезут на лоб.- Объяснитесь, рядовой.
Меня словно прорывает, говорю долго, страстно, в моей душе кипит боль, обида,
нереализованные силы и прочее, прочее.
На удивлении он меня слушает, не перебивает.
- Пошли!- приказывает мне.
- Мне к вечеру необходимо уложить кирпич,- пискнул я.
- Пустое,- отмахивается старший офицер,- стройбатовцев кликнем, за час всё будет стоять.
- Так чтоб, по оттенкам было,- неожиданно, что-то во мне с наглостью изрекает.
- По оттенкам разложат,- усмехается полковник.
Выходим с территории казарм, с любопытством разглядываю военный городок.
Чисто, благо солдат хватает, достаточно уютные трёх, четырёх этажные дома, магазины –
давно хотел сюда попасть.
Подходим к суровому зданию, во мне вспыхивает озарение, и ноги становятся
ватными, это особый отдел. Сколько слухов о нём ходит и один краше другого!
Дежурный прапорщик вскакивает с докладом, полковник лениво отмахивается,
заводит в кабинет. На стене висит, потрет Леонида Ильича Брежнева в маршальской
форме, грудь увешена орденами и звёздами Героя Советского Союза. Через плечо свисает
широкая лента, на которой теснятся все мыслимые и не мыслимые награды вручённые
лидерами братских стран.
- Садись. Какой у тебя домашний номер?
Очень волнуясь, называю.
- Как мать звать?
- Светлана Анатольевна, язык во рту деревенеет, неужели сейчас услышу родной голос.
Полковник снимает трубку правительственного телефона:- «Завет», девушка,
«Рябину», пожалуйста,- диктует названый мною номер.- Это Светлана Анатольевна? ... да
не волнуйтесь … именно, по поводу вашего сына … да не плачьте вы! С ним всё в
порядке. Как его полное имя и фамилия? … Стрельников Кирилл Сергеевич? … ну где-
где, рядом сидит … на, с матерью поговори,- он суёт трубку в мои дрожащие руки.
- Мама,- еле выдавливаю я.
Говорим долго, мать постоянно плачет, но чувствую, это уже слёзы радости. Не
