Глаза Нормана остановились на лице Катарин. Он выглядел очень озабоченным, и в его голосе прозвучали тревожные ноты, когда он произнес:

— Если Терри и выйдет на сцену, вся тяжесть ляжет на вас, Катарин. Боюсь, весь спектакль окажется на ваших плечах. Ему понадобится любая помощь, которую вы только сможете оказать. Вы должны будете подсказывать, вести его, покрывать промахи — в общем, буквально тащить через весь спектакль. — Он криво улыбнулся. — Это будет непросто, Катарин. Вам придется собрать всю вашу силу, способности и изобретательность, чтобы скрыть его состояние от публики.

Сердце Катарин упало, но она ответила на ровный взгляд Нормана таким же ровным и уверенным взглядом. Хотя на ее лице было встревоженное выражение, она взяла легкий и бодрый тон:

— Да, я понимаю, о чем ты говоришь, Норман. Но мы подумаем об этом позже. Пошли!

15

Превосходный беллетрист Николас Латимер очень любил себя в роли зрителя. Он откидывался на спинку кресла, погруженный в молчание, наблюдал и выносил увиденное в компьютер своей памяти для последующего использования в своей работе. Однажды, несколько лет назад, одна приятельница заявила ему, что терпеть не может иметь друзей среди писателей, поскольку они, как она убедительно заявила, «постоянно подглядывают за вами, чтобы вывести все это в своих книгах». Тогда он разразился смехом, но сейчас неожиданно вспомнил ее слова и был вынужден признать ее правоту.

В этот раз он снова был зрителем и знал, что получит наслаждение от сцены, которая вот-вот должна была разыграться перед ним. Естественно, свои впечатления он припрячет до поры до времени, а в нужное время они попадут на его машинку.

Антиподы — Виктор Мейсон и Майкл Лазарус — были блестящими соперниками, что усиливало драму. Оба они были готовы, как гладиаторы, ринуться в бой и драться до последнего. Ник улыбнулся своей изрядно мелодраматичной аналогии, сочтя ее несколько искусственной. С другой стороны, многое было поставлено на карту. Фигурально выражаясь, если ты не умеешь обращаться с кинжалом, лучше его из ножен не вынимать.

Инстинктивно он чувствовал, что Виктор одержит победу. Он улыбнулся игре слов: Виктор и виктория — победа. Детская игра, но он ничего не мог с собой поделать. Слова всегда были его наркотиком, а старые привычки нелегко ломать. Виктор одержал верх еще перед встречей с Лазарусом. Лазарус не понимал этого, потому что не знал о встрече с Элен Верно, которая передала жизненно важную для них информацию. Лазарус, по-видимому, считал, что в состязании по армреслингу он одержит победу хотя бы потому, что именно в его руке была чековая книжка.

Ник был поражен, когда Виктор сказал ему, что они встречаются с Лазарусом в холле отеля «Риц». Попить чайку. Бог ты мой, попить чайку! Когда он спросил Виктора, почему тот выбрал такое не совсем обычное место, тот сдержанно рассмеялся и заметил:

— Кажется, Наполеон как-то заметил, что если ему предстоит сражение с противником, то место и время предпочитает выбирать он сам. Он верил, что это дает ему преимущество. Так и я.

Ник кивнул, в очередной раз удивившись разносторонности познаний Виктора, и сказал:

— Да, это был Наполеон. Но почему в таком месте, где всегда полно народу, детка?

Еще один сдержанный смешок, и Виктор продолжил объяснения:

— Когда мы окажемся в тупике, а мы неизбежно окажемся в тупике, я не хотел бы выталкивать его взашей из своего номера, и в такой же степени не хотел бы, чтобы он меня выставил из своего офиса. А так, на нейтральной территории, каковой является «Риц», он вынужден будет поумерить свой пыл. В отеле он вряд ли позволит себе один из своих знаменитых; приступов ярости.

Ник кивнул и промолчал, но подумал: здесь ты ошибаешься, вполне даже может. Лазарус, насколько он слышал об этом человеке, был совершенно непредсказуем.

Итак, они сидели втроем в четыре часа пополудни здесь, в изолированном углу отеля «Риц», среди покрытой позолотой мебели, пальм в кадках и элегантных женщин в шляпках. Исключительно светские и очень цивилизованные люди, подумал Ник и подавил в себе приступ неоправданного веселья. В Майкле Лазарусе не было ничего слишком уж светского и цивилизованного, несмотря на его безукоризненную рубашку, хорошо сшитый костюм и налет благородной сдержанности. Ник никогда раньше не встречал этого человека, однако был хорошо наслышан о его репутации. Всем было известно, что он способен пойти на любую провокацию, если это необходимо для достижения его целей. Он был холоден и беспощаден.

Наблюдая за ними обоими, своим лучшим другом и его соперником, Ник вынужден был признать, что в Лазарусе было что-то необычное. Вначале он даже не знал, что именно. По крайней мере, не внешность — красавцем Лазарус не был. С другой стороны, он не был и уродом. Приземистый и мускулистый, с грубоватыми чертами лица и темными волосами, слегка тронутыми сединой. Неопределенного вида — это были бы, пожалуй, лучшие слова для его идентификации. Но по мере того как Ник изучал Майкла Лазаруса, он внезапно изменил свое первоначальное мнение. Лазарус все-таки был не таким уж неопределенным: он просто казался по всем параметрам мелким по сравнению с Виктором. «Хотя какой человек не показался бы?» — сказал себе Ник. В реальной жизни его друг излучал флюиды не менее, а, может быть, даже более мощные, чем с экрана.

Ник слегка повернул голову, и его холодные голубые глаза оценивающе остановились на Викторе, запечатлев темно-серый костюм в полоску, ослепительно белую рубашку, серебристо-серый шелковый галстук. Элегантен. Неотразим. Консервативен. По контрасту с изысканностью одежды, красивое живое смуглое лицо привлекало жесткой мужественностью. Потрясающий эффект! Вокруг Виктора была какая-то особая аура, отличавшая его от других мужчин. Успех, слава, богатство? Нет, было что-то еще. Первопричина. Его сексуальность? Частично. Еще дух искателя приключений, пирата, азартного игрока…

Глаза Ника ненадолго остановились на Майкле Лазарусе, и он определил для себя, что стояло за этим человеком. Неподдающееся немедленному анализу или неочевидное вначале, это открылось ему неожиданно. Майкл Лазарус излучал силу. Огромную силу. Он выделял ее, пах ею, она была ощутима даже в том, как он сидел в кресле, контролируя каждый мускул своего тела, как готовая выпрямиться в прыжке пантера. В его бледных голубых глазах, холодных и кажущихся безжизненными и, вместе с тем, странно притягательных и неотразимых, читался такой ум, что они казались всевидящими, и Ник неожиданно ощутил неприятное чувство, будто эти глаза, как лазерные лучи, проникают в его мозг, копаясь в его секретах. Почувствовав дискомфорт, он быстро перевел взгляд и потянулся за сигаретой.

Из всего того, что он читал и слышал о Лазарусе, он знал, что это человек строгой дисциплины, бешеной энергии и безудержных амбиций. Ник, будучи стипендиатом Родса в Оксфордском университете, изучал историю шестнадцатого века. Он думал: «Если бы Лазарус жил во времена Екатерины Медичи, он, вне сомнения, был бы принцем крови, одной из тех темных и зловещих фигур, естественно вплетающихся в сложный и замысловатый гобелен, какой являла собой Франция в шестнадцатом веке. Или бурбонским принцем, таким, как, например, Кондэ. Или, возможно, герцогом из пресловутого дома Гизов. Последнее, похоже, представляется наиболее убедительным, поскольку в Лазарусе определенно есть что-то гизовское, с его изощренным умом интригана Макиавелли, его скрытностью, склонностью к заговорам и двуличию, его алчностью и абсолютным отсутствием страха. Но он не был французом». Ник где-то прочитал, что Лазарус был немецко-еврейского происхождения, как и он сам. Или он был из семьи русско-еврейских эмигрантов? Он не был уверен. Тем не менее это был выдающийся человек. Он создал мультинациональный конгломерат огромного масштаба — «Глобал-Центурион», — щупальца которого протянулись во все уголки земли. Или почти во все. А ему было всего сорок пять или что-то в этом роде. «Забавно, — размышлял Ник, — ведь, несмотря на миллион слов, написанных о Лазарусе, я никогда не читал ничего о его личной жизни и начале карьеры. Они покрыты мраком». Ник подумал, много ли знала Элен Верно о прошлом Лазаруса. Надо при удобном случае спросить ее об этом.