- Я сейчас пришлю сани, пусть ваши люди выгрузят из дома за церковью весь архив, и помогут разгрузить его в кладовую клуба. Дом маленький, там наш поп жил, пока в Эстонию не сбежал. Он холостой был, поэтому не строился. Дом много лет не отапливался, придётся несколько дней его протапливать, потом можно будет жить.

   Я взглянул на Евгению, и получил утверждающий кивок головой, после этого сказал, что всё сделают. Старшина, который сидел недалеко и прислушивался к разговору, тут же взял Настасью Андреевну в оборот, и через некоторое время мы услышали шум разгрузки на входе в клуб. Когда еда и питьё кончились, гости начали расползаться по домам, мы вышли из "клуба" и двинулись в сторону центра села. Зашли в поповский домик, там было дымно, сильно пахло плесенью и бумажками. Внутри сидел Павлик Андреев и шурудил кочергой в печке.

   - Дымит, пока, товарищ капитан. Плохо разгорается, хотя трубу я дважды чистил. Так что сегодня никак!

   Чуть привстав на цыпочки, к моему уху потянулась Женя:

   - Максимушка, а нас могут отпустить в Ленинград сегодня? "Кукушки" бегают каждый час из Вишеры.

   - Тебя отпустить нет вопроса: хоть сейчас заполню увольнительную и пропуск. Что касается меня, то надо звонить Евстигнееву.

   - Позвони!

   Мы зашли в расположение, и я связался с Петром Петровичем. Он хохотнул над причиной:

   - Что? Охомутали? Поздравляю! Да, сутки даю! Завтра в это же время на связь!

   Ротная машина отвезла нас в Малую Вишеру, оттуда ходила кукушка в Питер. Вначале ехали, прижатые к друг другу, в тамбуре. В вагоне было тесно и очень много народа. Было не поговорить. На меня смотрели глаза влюблённой женщины, которую я толком не знал, её тонкие пальцы беспокойно трогали мою руку. Но, переброситься словом по делу не удавалось.

   Потом послышалось:

   - "Иволга"! Это ты, капитан? Давай сюда!

   - Я не один!

   - Что-то мы твоих не видим! Где Костя!

   Ехала 111 дивизия. Просили показать Костю Любимова.

   - Нет его, мужики.

   - Капитан! Пробивайся сюда! И своих тащи! Всем места хватит!

   Мы начали расталкивать бойцов. Не всем это нравилось, но, место всё-таки уступали. 111 дивизия пользовалась уважением. Нам ребята уступили место.

   - А это кто?

   - Санос роты и моя жена.

   - Поздравляем, товарищ капитан! Что с Костей?

   - Погиб три недели назад под Лугой.

   Мужики налили из фляжек поминальную.

   - Хороший мужик был, товарищ капитан.

   Они вышли в Любани, а мы поехали дальше. Женя не выпускала из рук мою ладонь. Через два часа выскочили на Пятом Километре. Прошли через КПП, документы разведупра фронта там "играют": "комендатура" встаёт по стойке "смирно" при виде таких документов. Пропустили нас быстро.

   - Максим! Можно пешком, можно подождать попутку. Тут километров семь. Я живу на Бассейной.

   - Не семь, а пять, пошли пешком, до комендантского ещё полтора часа.

   - Я хочу тебя с моими родителями познакомить. Только ты не сильно удивляйся, они у меня своеобразные. Я сама их иногда не понимаю. Папа - медик, его дедушка - тоже. Мама никогда нигде никогда не работала.

   - Я могу у тебя спросить?

   - Да, конечно! Спрашивай.

   - Что будем делать, если я им не понравлюсь? Могут посчитать, что это я принудил их дочь к необдуманному поступку. Плюс, специальность у меня специфичная: снайпер и разведчик-диверсант. В мирное время: самая ненужная специальность. Да и с выживаемостью у нас проблемы.

   - Я уже всё давно решила для себя. Ещё когда в первый раз тебя перевязывала. С такими ранениями спокойнейшим образом лежат в госпитале в тылу, бегают по танцам и женщинам месяца два-три, а ты вернулся на фронт. И очень уважительно ко мне относился. Все командиры старались привлечь к себе внимание, прикоснуться. Некоторые откровенно намекали, что в их постели будет безопаснее. Меня ведь в роту разведки из госпиталя списали за несговорчивость, хоть я там и была операционной сестрой. Я же с четвертого курса в армию ушла. А когда назад ехали от Германа, ты меня будил пожевать, а я просыпаться не хотела. Так ты мне по щеке провел тыльной стороной ладони. Нежно так! "Женечка, вставай!" Тогда я и поняла, что сил сопротивляться у меня нет, и надо кардинально решать проблему.

   Мы подошли к 51 дому на Бассейной, пройдя наискосок большой пустырь. Здесь будет парк Победы, а пока здесь городской крематорий. Невысокий пятиэтажный дом, часть дома повреждена, немцы дотягиваются сюда крупным калибром, третий этаж. Женечка крутит дореволюционный дверной звонок. Говорит: "Это я, мама!", нам открывает крупная ухоженная женщина, похожая на Женю. На ней довольно дорогой халат и бигуди. Обнимая дочь, с интересом смотрит на меня.

   - А это твой товарищ?

   - Мама, это мой муж.

   - В-о-от как! Я же тебя предупреждала! Ты беременна?

   - Нет, мама. Мы сегодня поженились. Может быть, ты разрешишь нам войти?

   - Да-да, куда деваться! Маленькие детки - маленькие бедки. Проходите, капитан.

   Я снял шинель, сапоги, помог раздеться Жене. Визит мне начинал не нравится, я уже пожалел, что согласился на эту поездку. Мадам куда-то исчезла, Женя взяла меня за руку, провела по коридору, толкнула рукой дверь в комнату, нажав на бронзовую ручку.

   - Это моя комната.

   Я с интересом осмотрелся вокруг, пытаясь воссоздать образ человека, здесь жившего, его привычки, наклонности. Довольно много книг, в основном, по медицине, но есть и художественные. Рисунки на стенах, начиная с детских, кончая довольно неплохими портретами и пейзажами. У окна письменный стол, там она занималась. На окне висит светомаскировка из черной бумаги. Неширокая кровать, пианино, безделушки, два кресла. Я приземлился в одно из них. Поманил к себе Женю.

   - Я хочу помыться и переодеться, Максим. Посиди, я посмотрю что с ванной. - она вышла из комнаты. Я взял в руки журнал "Огонёк", лежавший на столике. Старый, прошлогодний, ещё довоенный. Дифирамбы непобедимой Красной Армии и великому Вождю всех народов. Небольшое эссе Толстого, вернувшегося из Германии. Мир, дружба, жвачка. Полистав немного, отбросил его в сторону. Макулатура. Встал, поправил гимнастёрку. Очень хочется снять портупею и надоевшую тяжесть пистолета, но, приходится держать марку. Вернулась Женя.

   - Горячей воды нет, я поставила греться воду, ванны не будет, а я так мечтала! Отвернись, я переоденусь.

   - Это обязательно? По-моему, тебе нечего стесняться.

   - Ещё непривычно.

   - Тогда давай, я помогу тебе переодеться.

   - Нет, сначала мыться! Я ведь врач, хоть и недоучившийся. Я вся пропахла казармой, а хочется пахнуть духами, и очаровывать тебя запахами и чистым бельём. Ведь этот день никогда больше не повторится.

   - Это да, несмотря на свадьбу, ни одного цветка мы так и не увидели.

   Она стащила гимнастерку, накинула халат, взяла что-то из шкафа и вышла. Вернулась минут через пятнадцать в тапочках на босу ногу, энергично суша волосы махровым полотенцем. По-хозяйски развязала мой вещмешок, достала оттуда моё сменное белье.

   - Пойдем, покажу, что и как.

   В ванной поперёк стояла широкая доска с тазом на ней.

   - Вот полотенце. - чмокнула меня в щёку. - Скоро придёт папа, будем ужинать. Хочешь ужинать?

   - Нет.

   - Я тоже. Мойся! Я парадную гимнастёрку прихватила. Сейчас принесу.

   Спустя несколько минут появилась её рука, которая повесила на крючок чистую гимнастёрку. Пришлось повозиться, перевешивая с полевой медали и "Большой Концертный Зал" за январские бои. Пока возился, хлопнула дверь, и в коридоре послышался мужской голос. Я вышел из ванной.

   - Здравствуйте, капитан! Военврач второго ранга Артемьев, Николай Александрович. Отец этой непослушной дочери! За Финскую? - спросил он, показывая на две медали и орден.