Марианна слыла в семье пламенным и бескомпромиссным борцом за справедливость. Обитатели домика на горке, как называли в поселке особняк Викентия Модестовича, шептались, что старушке пошли бы комиссарская кожанка и красная косынка, а особенно – «товарищ маузер». Она беспощадно клеймила и разоблачала на домашних посиделках зарвавшихся политиков и олигархов, придумывала им всевозможные кары. Благообразная с виду пенсионерка, будь это в ее власти, с удовольствием ввела бы в употребление гильотину. Темные глаза пожилой дамы частенько вспыхивали каким-то особенным демоническим блеском. Катерина уверяла, что они способны светиться в темноте.

– Ты, Марьяша, валькирия революции, – частенько поддевал ее патриарх. Все знали: если на дачу приедет Марианна Лаврентьевна, общий разговор неизбежно перетечет в опасное политическое русло.

Вот уж воистину – «короля играет свита»! В присутствии «придворных дам» никто из молодых не смел перебивать патриарха, все внимали ему с удвоенным почтением.

В этот раз на «девичнике» солировала Валерия. Она недавно вернулась из очередного заграничного путешествия и спешила похвастаться новыми впечатлениями.

– Представляете, в Шотландии почти в каждом уважающем себя замке имеется собственное привидение, – авторитетно объявила она. – А у тебя, Люсь, в доме все как-то слишком чисто, современно и правильно. Ни одного, даже самого плохонького привиденьица.

– Подождите, Валерия, – устало вздохнула Люся, – всему свое время. Мы ведь недавно построили дом. Даже запах краски до конца не выветрился. Да и многовато нас тут: покажите мне то терпеливое привидение, которое выдержит такую толкотню. Вот когда шумная молодежь обзаведется семьями, уедет – глядь, какой-нибудь бездомный дух аэропорта возьмет и облюбует наш домик для житья. И будет иногда вылетать на прогулку через каминную трубу.

– Терпеть не могу досужие бабские разговоры ни о чем, – раздраженно вмешалась Марианна Лаврентьевна, – что за чушь вы тут несете, девушки: привидения, духи… Еще домовых и вампиров вспомнили бы! Надо было лучше в школе учиться, милые дамы! Мир существует по законам физики, нравится вам это или нет! На войне за умы я согласна даже погибнуть, – неожиданно тихо сказала Марианна и посмотрела на собеседниц с чувством превосходства. – Все эти экстрасенсы, телепаты и астрологи – мои личные враги. А те, кто верит в их бредни, извините, нуждаются в консультации психиатра. Впрочем, и попов я отношу к той же категории. Морочат народу голову с явной выгодой для себя.

– Господи, прости ее, ибо не ведает, что говорит! – прошептала Валерия и, незаметно перекрестившись, дотронулась до нательного крестика.

– А я не верю в привидения. Я просто знаю, что они существуют, и все тут! – решительно объявила Ангелина. – Сколько раз своими глазами видела призраков в богатых загородных домах. И солидных вампиров, и их молоденьких панночек…

– Вот-вот! И в городе – то же самое. – Катя закончила тренировку на лоджии и впорхнула в столовую с полотенцем через плечо. – Как только одинокая девушка выйдет вечерком прогуляться, ей обязательно встретится парочка надоедливых призраков.

– А мужчинам порой кружат голову юные вилиссы, – тонко намекнула Валерия на знаменитую сцену из балета «Жизель». Все проследили за ее взглядом (Валерия по-прежнему смотрела в окно на Викентия и Серафиму) и невольно улыбнулись. Цветущая Серафима никак не походила на повелительницу царства теней.

– Кстати, а где наш Викентий Модестович? – нарочито равнодушно спросила Марианна.

Дамы пожали плечами и уставились друг на дружку. Хотя и та и другая давно поглядывали в сад, где полным ходом шел «семинар восхищения».

– Читает в саду Серафиме свои мемуары, – первой отозвалась Люся.

– А ведь еще с утра наш Викентий жаловался на ломоту в суставах и боль в позвоночнике. Смотрите, сейчас он сидит в одной футболке и не мерзнет, – недовольно проворчала Валерия, в очередной раз бросив гневный взгляд в окно. – А Серафима эта тоже хороша. Вечер уже, прохладно, сыро, а она все щебечет со стариком в беседке. Знает ведь, что Викентий человек немолодой и не очень здоровый. Жаль, очень жаль, что нашему Стасику досталась такая вертихвостка.

– Извини, Валерия, но твой кумир всегда был бабником, – не без тайного удовольствия напомнила Марианна. – Еще в школе менял девчонок, как модные тогда рубашки «бобочка» на шнуровке.

– Ну, в школе – понятно, – согласилась Валерия, – бунт молодых гормонов. Но сейчас… Сосуды, больные ноги, печень…

– Видите ли, Валерия Степановна, для этих дел печень – не самое главное, – объявила с молодой прямотой Катерина. – Лишь бы другой орган работал.

– Катя, как тебе не стыдно! – ужаснулась Марианна. – Что ты такое говоришь! Да как у тебя язык…

– Так вы же, Марианна Лаврентьевна, сами – за науку! – удивилась Катерина. – А по науке непорочное зачатие абсолютно невозможно.

Марианна поджала губы и обиженно замолчала.

– Ладно, уговорили, пойду в сад, разгоню этот семинар на свежем воздухе, – заявила Люся. – Отцу и впрямь давно пора в тепло.

Викентий Модестович с видимой неохотой последовал за дочерью. Так заключенные бредут с прогулки обратно в камеру. Однако, взглянув в окно, Ангелина с изумлением заметила, что нынче «дед Викеша» идет по дорожке по-другому, чем прежде. Теперь он держал спину непривычно прямо, да еще и поддерживал под худой локоток непрерывно щебечущую Серафиму.

– Чудны дела Твои, Господи, – пробормотала она, с опаской взглянув на Марианну, – прямо как в Библии: «Встань и иди!»

– Никакого чуда, обычный выброс в кровь мужского гормона тестостерона, – как на лекции, пояснила Марианна. Она, разумеется, тоже с интересом наблюдала сцену за окном, но выводы, как всегда, сделала сугубо материалистические.

– Вот дед дает! – восхитилась Катерина. – Настоящий фанфарон, ну прям как наши престарелые кинозвезды! Того гляди, родит кого-нибудь к восьмидесяти! Во прикольно будет!

Раздался звон посуды. Это Валерия, ожесточенно намывавшая тарелки, уронила одну из них на каменный пол.

Ночь упала на дом, как темный платок на клетку с птицами, чтобы всего через пару часов растаять, сбросить плотную ткань под натиском первых робких солнечных лучей. Хозяйка привычно распихала гостей по комнатам, разнесла им постельное белье, и на даче воцарилась хрупкая тишина.

Впрочем, абсолютной тишины в особняке не бывало никогда. Ночной дом жил, дышал, звучал со скрипом и присвистом, словно старая рассохшаяся фисгармония.

Наверху мощно и сильно, как самая большая труба органа, храпел хозяин – Викентий Модестович. Его могучий львиный рык вырывался за стены дома и разносился далеко вокруг, словно во дворе остановился бродячий зверинец. В соседней комнате, нагрузившись пивом и впечатлениями от футбольного матча, одиноко храпел сорокалетний разведенный Гарик, сын патриарха.

В пристройке спали в обнимку юные любовники – внук хозяина Стасик и его девушка Серафима. Молодое посапывание Стасика попадало в терцию с храпом его старших родственников. Казалось, что в ночной тишине играл маленький, но слаженный духовой оркестр.

Возле супружеского ложа дочери патриарха Люси и ее мужа Дениса спал на коврике роскошный черный терьер Тимоша. Он храпел так же громко, как и сторож Василий, нагрузившийся пивом. Даже пожилой кот Мурзик громко и ритмично посапывал в своей корзинке, перебирая во сне лапами, словно продолжал преследовать мышь в сарае. Внучка патриарха Катерина под впечатлением дневных встреч и событий негромко разговаривала во сне, переворачивалась с боку на бок на скрипящей девичьей кровати. Да и гости, приехавшие на выходные, вносили свою лепту в дачную «Маленькую ночную серенаду».

Только Ангелине не спалось. Она вспоминала нескладную жизнь, прежний дом, столько лет стоявший на этом месте, маму, которой давно не было на свете. Мама так любила приезжать сюда, в маленький летний домик, стоявший прежде на месте трехэтажного особняка. Обожала спускаться на закате к речке, спорить в саду с Марианной и Викентием, есть смородину прямо с куста, стоя ранним утром по колено в росистой траве.