Мужчина нежно пожал руку Лины и, пропустив ее вперед, придержал ветку лиственницы, перекрывшую тропинку.

– Хотите, угадаю, чем сейчас занимается Викеша? – кокетливо предложил новый знакомый.

– Попробуйте, это нетрудно, – пожала плечами Лина.

– Наверняка читает вслух и бесконечно улучшает свои мемуары.

– Правильно, – подтвердила Лина, – остается угадать, кому читает и с кем улучшает.

– Ну, это яснее ясного: своей терпеливой и эффектной Валерии, – объявил Михаил Соломонович с торжеством пророка. – Мужчины всегда стараются блеснуть умом перед дамами, к которым питают нежные чувства.

– А вот и не угадали! – с легким злорадством сказала Лина. – Здесь теперь есть магнит попритягательней.

– Да что вы? – не поверил гость. – Кто же эта нимфа?

– Взгляните вон туда, на полянку под лиственницей, и сами увидите.

– Ну ты и ходок, Викеша! Старый греховодник! – не без зависти прошептал пришелец, пытаясь разглядеть издалека прелестную фигурку и тонкие черты лица Серафимы. – Об заклад бьюсь, и лицо ее, и даже тело можно поместить в «золотое сечение» старика Леонардо! Как там Пушкин писал: «Все в ней гармония, все диво…»

Девушка между тем почтительно внимала пожилому собеседнику, рассеянно улыбалась и порой отбрасывала золотистую прядь со лба. Рядом с ней лежал на столе мобильный телефон, с которым она не расставалась.

– А вдруг мама позвонит? – пояснила она вчера свою причуду Лине, поймав ее недоуменный взгляд. Но сейчас мобильник молчал, в отличие от Викентия Модестовича, который разливался голосистым соловьем.

– И когда этот старый хрыч Викеша все успевает? Я вот свои лекарства и то частенько забываю принять… Впрочем, для хорошенькой женщины у настоящего мужчины всегда найдется время, правда? – игриво взглянул гость на Лину. Та буркнула что-то не слишком вежливое и поспешила проводить жизнелюбивого старичка в летний «кабинет патриарха» под раскидистой лиственницей.

– О, кто к нам приехал! Мудрый сын Соломона! – объявил Викентий, с трудом скрывая раздражение из-за того, что пришлось прервать беседу с очаровательной помощницей. – Какими судьбами?

– Есть одно дельце, – загадочно объявил гость и, галантно раскланявшись с Серафимой, отвел Викентия Модестовича в сторону.

Ангелина хотела вернуться к своим грядкам, но внезапно передумала и плюхнулась в полосатый шезлонг. Она потянулась и блаженно, как кошка, зажмурилась на солнце.

«Ради этих райских минут безделья москвичи и заводят дачи, – подумала она. – Если даже не коттеджи или „настоящие“ дачи, хотя бы садовые домики. Полчаса отдыха в саду перевешивают все пробки по пути на фазенду, часовую толкотню в электричках, бесконечные хлопоты на грядках и утренние бдения в деревянном туалете-скворечнике. Нет, все-таки одно из главных удовольствий на свете – воскресное июльское утро на даче! Встать пораньше, пройтись по узкой дорожке, петляющей в мокрой траве, сорвать запотевшую гроздь красной смородины, припасть лицом к влажной розе и сразу, чтобы не закружилась голова, глубоко, с наслаждением, вдохнуть прохладный воздух. А потом с удовольствием вспомнить, что еще целый долгий день впереди».

У Ангелины собственной дачи никогда не было, она навещала друзей и родственников на их фазендах. Близких семей было несколько, поэтому за лето Лина успевала побывать на их дачах раза по два, не уставая удивляться, как они все не похожи. У каждой дачи было свое неповторимое лицо. В маленьких домиках на шести сотках все говорило о прошлом хозяев. Туда, в фанерные избушки, свозили гжельскую бело-синюю посуду, от которой не стало житья в Москве, вышедший из моды хрусталь. На дощатых полках расставляли потрепанные книги – в городе читать некогда, а выбросить жалко, в дождливый денек авось пригодятся. Рядом со старым проигрывателем держали давно заезженные пластинки, которые никто никогда не слушал, довольствуясь радио «Ретро», оглашавшим округу голосами Ротару и Пугачевой. На террасах по ночам скрипели продавленные диваны, а выцветшие коврики прикрывали «гуляющие» из-за ненадежного грунта стены.

Но такая эклектика и пестрота допускались лишь в старых садовых домиках на шести сотках, доставшихся Лининым друзьям по наследству от небогатых родителей. Другое дело – в закрытых коттеджных поселках. Там весь этот милый сердцу хлам давным-давно выбросили на помойку. Весь облик элитных домов давал понять: старью тут не место. Здесь живут новые люди, которые и жизнь свою тоже устроили по-новому: просто, комфортно, современно. Как в модных телесериалах или в глянцевых журналах. Обитатели этих ВИП-резерваций изо всех сил пытались забыть недавнее прошлое, когда были как все: ездили на работу в метро, бегали по вещевым рынкам, стояли в очередях, покупали пережаренные пирожки в палатке возле автобусной остановки, а посуду мыли в раковине руками. Теперь эти новые люди изо всех сил старались одним махом перепрыгнуть в другую жизнь – без хрущевок, пыльных дворов со сломанными качелями и вонючих подъездов. Забыть, скорее стереть из памяти все, что было! В коттеджи покупалось все самое новое – даже лучшее, чем в городские квартиры. Ведь загородный дом – зримое свидетельство того, что жизнь удалась. За высокими заборами игрались свадьбы, рождались дети, им нанимали лучших нянек и гувернанток. Наконец, дети первого поколения внезапно разбогатевших россиян выросли, наступило время идти в школу. И тут оказалось, что они совершенно не умеют общаться со сверстниками. Психологи даже придумали название новой генерации первоклассников – «коттеджные дети». Эти тепличные цветы не выдерживали даже легкого дуновения ветра реальной жизни. То, что за заборами усадеб идет совсем другое существование, что не у всех детей есть шоферы и гувернантки, оказалось для большинства «коттеджных» первоклассников довольно-таки неприятным сюрпризом.

Чего только Лина не повидала в элитных подмосковных поселках! Народившаяся буржуазия принялась чудить, чтобы прочнее утвердиться в новой жизни, и теперь расставляла свои метки – свидетельства финансового и жизненного успеха. Каминные залы, в которых можно гонять в футбол, бассейны, выложенные флорентийской мозаикой, белые рояли на верандах, зимние сады под стеклянными крышами, собачьи будки, являвшие собой миниатюрные копии особняков хозяев… И разумеется, новенькая дачная мебель, стены в светлых, пастельных тонах, посуда под цвет занавесок, изысканное шелковое или льняное постельное белье, картины в той же цветовой гамме, что и комнаты. Все тщательно разработано и продумано вместе с дизайнерами по интерьеру и ландшафту. Любая деталь обстановки намекает, нет, кричит об изысканном вкусе хозяев и их высоком положении в обществе.

«Глаз радуется, а душа скучает, – размышляла в таких домах Лина, сидя где-нибудь в уголке каминного зала. – Эти жилища без прошлого похожи на гомункулов, выращенных в ретортах, красивых и стильных, но до зевоты одинаковых».

К счастью, в доме Люси былое нахально вылезало изо всех щелей, властно напоминало о себе, заполняло пустоты, если они появлялись, с быстротой звука. Воспоминания возвращали домочадцев в небогатое и суетливое, но такое радостное и надежное прошлое. На книжной полке рядом с дорогими фолиантами стояли детские книжки Люси и ее отпрысков, любимая поэма Стасика – «Василий Теркин», которую тот всегда перечитывал, когда заболевал и лежал в постели с высокой температурой. В стеклянной витрине вместе с сувенирами из дальних стран пристроились ракушки, выловленные когда-то Катей в Черном море, крошечные машинки, которые Стасик собирал в детстве. А Викентий Модестович до сих пор спал на внушительном деревянном топчане, который Денис собственноручно сколотил еще в те годы, когда не нанимал «специально обученных людей»…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.