Он пребывал в самом дурном расположении духа. Еще бы! Разве так он собирался провести свой медовый месяц? Планировалось, что они с молодой женой поедут в Рим и до конца зимы поживут во дворце одного из друзей-дипломатов Арчибальда Сент-Джона. В Италию они должны были ехать через Голландию. Магда наслаждалась бы итальянским солнцем, а он осматривал бы достопримечательности Рима… Это помогло бы ему справиться с новой для него ролью преданного мужа…

Теперь же все это оказалось для него недоступно. Вместо приятного путешествия он вынужден был ввергнуть себя в пучину обмана. И хотя делал это, чтобы не оказаться в дураках, у него было такое чувство, будто он обманывает сам себя.

Но когда он увидел стройную фигурку в розовом пеньюаре с рассыпанными по плечам черными кудрями и склоненную над книгой изящную головку, язвительное приветствие, которое он приготовил для Магды, застряло у него на языке. Интересно, интересно, что она там читает…

— И что это за книга тебя так увлекла? — спросил он.

Она вздрогнула от неожиданности и сразу же покраснела, и смутилась. Ее так и подмывало втянуть голову поглубже в плечи, чтобы он не видел ее лица.

— Я… я… простите, сэр, я не слышала, как вы вошли. Это… «Дневники Пепписа», милор… то есть Эсмонд.

— Пепписа? И тебе что — интересно это читать? — удивленно спросил он.

Воодушевленная его вниманием, она робко продолжала:

— Здесь, например, он описывает майский день[9], как «он ехал по городу на лошадях, в гривы и хвосты которых были вплетены красные ленточки…»

Эсмонд кивнул, и она дочитала абзац до конца. Он вспомнил, что в письмах, которые ему присылала Магда, тоже часто шла речь о лошадях. Да, она была не похожа на других девиц, которые зачитывают до дыр книгу сонетов, а в остальную литературу даже не заглядывают. Надо же — «Дневники Пепписа»! Своеобразный выбор. Впрочем, что это он… Разве за этим он сюда пришел? Выражение его лица на глазах переменилось, и Эсмонд сухо сказал:

— Попрошу тебя вернуться к себе в спальню, дорогая. Скоро придет сиделка. Тебе не следует забывать о своем недуге.

Тут она не выдержала.

— Мне что — даже нельзя свободно ходить по своим комнатам? Я же не больна, и вы это знаете.

— Больна — не больна… — нахмурился он. — Я же велел тебе разыгрывать роль тяжелобольной. А вдруг сюда случайно заглянет кто-нибудь из слуг и увидит тебя преспокойно разгуливающей по комнатам? Кто тогда поверит, что у тебя сифилис? Все решат, что это подлог.

— А это и есть подлог, — мрачно заметила она. — И опять я выступаю в заглавной роли…

— Ты что — вздумала со мной спорить?!

— Меня всю жизнь втягивали во всякие споры. Только и делали, что стращали меня и пытались сломить мой дух. Я к этому привыкла, — сказала она с такой твердостью, что невольно вызвала у него удивление.

Странная девица эта Магда. Он ожидал всего, чего угодно, — слез, душещипательных сцен, жалобных просьб о прощении. А эту ничем не прошибешь! Возможно, при других обстоятельствах подобная стойкость характера вызвала бы у него уважение, но сейчас она только еще сильнее разозлила его.

Он сказал:

— Мне совсем не интересно, к чему ты там привыкла или не привыкла. Теперь ты — моя жена, хотя мне и тяжко это сознавать. И попрошу подчиняться моим требованиям без возражений.

В ответ она ощетинилась, как дикая кошка. Нет, это была вовсе не та леди Морнбьюри, которую он хотел бы в ней видеть, — покорно исполняющая все его приказания жена, — это была чужая, незнакомая ему Магда, которую всю жизнь загоняли в угол и которая научилась, если нужно, выпускать когти. Если на нее плевали, как это делал ее мучитель отчим, она плевала в ответ. Слишком часто ей приходилось вставать на защиту своей беспомощной матери и полуголодных слуг. Тронув пальцами кружевной воротничок на шее, она сказала:

— Вы жестоки и бесчеловечны. Гораздо более жестоки, чем ваш друг сэр Арчибальд Сент-Джон!

— Что ты сказала?! — в гневе вскричал он. — Да как ты смеешь критиковать меня — вспомни лучше сама, как помогла отчиму обвести меня вокруг пальца…

— Я не отрицаю того, что сделала, — прошипела она. — Я же предложила вам — давайте я уеду назад.

— Не будем больше это обсуждать.

— Но и я не буду сидеть здесь, словно какая-то сучка в конуре, которой бросают кость и уходят, пусть даже цепь трижды золотая, а конура обита шелками!

— Вы употребляете слова, недостойные порядочной женщины, мадам.

От злости на глазах у нее выступили слезы.

— А я и не собираюсь строить из себя порядочную леди, когда на самом деле ею не являюсь.

— Неужели? А между тем, судя по вашим письмам, можно было решить, что вы весьма образованны и утонченны.

— Да, сэр, у меня неплохое образование — ну и что с того? Эти знания, — она обвела рукой стеллаж с книгами, — вовсе не подразумевают утонченности. Помимо них, я получила еще и кое-какое воспитание.

— Только не думайте, что вы разжалобите меня рассказами о своей нелегкой доле.

— Я не собиралась разжалобить вас, просто я не могу и не хочу сидеть здесь без воздуха и без движения. Так ведь можно умереть…

— Глупое создание, ты что, не понимаешь, что все должны думать будто ты заразна — для других?

— Тогда я могла бы выходить из дому по ночам. Мне уже приходилось выезжать верхом при свете луны.

Эсмонд прищурился. Такую женщину ему еще не приходилось встречать. Никого из знакомых дам он не смог бы представить седлающими посреди ночи своего коня и скачущими под луной. Изумление его граничило с недоумением. Поэтому он не нашел ничего лучшего, как наброситься на нее:

— Послушай, ты ведь теперь не Магда Конгрейл из глухого Котсвольдса. А леди Морнбьюри из Морнбьюри-Холла. Как ты думаешь, что станут говорить люди, если случайно увидят, как ты скачешь по полям среди ночи?

Магда спрятала лицо в ладонях и сердито всхлипнула:

— Ну хорошо, хорошо, запри меня, привяжи к кровати! Очень скоро мне действительно понадобится доктор, а потом и священник, чтобы совершить положенный обряд! А после закроете меня уже в склепе, как мою кузину, — так будет надежнее!

Эсмонд побелел как полотно и заскрежетал зубами от злости.

— Как ты смеешь напоминать мне об этом!

Магда в отчаянии взмахнула рукой и бросилась в соседнюю комнату. Там она упала лицом вниз на кровать и разрыдалась. Ну вот, теперь Эсмонд не знал, что ему делать, что говорить… Одно ему было понятно: жена ему попалась с характером. У него вдруг разыгралось воображение. Он представил, как Магда с развевающимися по ветру волосами скачет без седла на необъезженном жеребце… Но ведь это совершенно непозволительно для дамы ее положения! И все-таки Эсмонд мог ее понять: он и сам часто выезжал так на своей Джесс — просто проветриться и отогнать дурные мысли. А вдруг в этой хрупкой девочке сидит тот же демон, что и у него, тот самый демон, который привел ее сюда, спрятав лицо Магды под ужасающую маску?

Как ни странно, но сегодня ее лицо уже не казалось ему таким страшным. Арчи был прав. Без дурацких локонов, без пудры на щеках она выглядела по-своему изысканно. А какие у нее глаза! Как они загораются, когда она злится!

Он глубоко вздохнул и сказал:

— Ради Бога, прекрати это нытье. Я обдумаю твое предложение насчет свежего воздуха. Но попозже. А пока выполняй все, что я тебе сказал, — только так ты сможешь помочь человеку, с которым так гадко обошлась.

Она ничего не ответила, но плакать перестала. Повисла неловкая тишина. Эсмонд повернулся, чтобы идти.

— Я уезжаю в Лондон вместе с Арчибальдом Сент-Джоном, — сказал он. — Меня не будет несколько дней. Предупреждаю: если я вернусь и обнаружу, что ты сделала что-нибудь, что может расстроить мои планы или каким-нибудь образом осквернить мое имя, то берегись!

До него донесся ее глухой хриплый голос:

— Больше я не сделаю ничего, что могло бы вас расстроить. Всего хорошего.