Арчи одобрял выбор Эсмонда. Все-таки хорошо, что Эсмонд отправился тогда на бал — кстати, первый и единственный раз в году, — и хорошо, что этот бал был посвящен восемнадцатилетию юной Доротеи, дочери лорда Шафтли.

Идти он, разумеется, не хотел и согласился лишь по настоянию своей крестной. В принудительном порядке его заставили ознакомиться с рынком невест английского высшего света, хотя никто и предположить не мог, что все решится так быстро. Он протанцевал с леди Доротеей всего один танец — и был сражен.

До настоящего времени он считал ее всего лишь ребенком и при редких встречах не удостаивал вниманием. Впрочем, Эсмонд слышал, что в последнее время она сильно подросла и расцвела. Помимо красоты, молва приписывала ей многие таланты. И еще о ней говорили, как о слабой и болезненной девушке. Лет с тринадцати ее начали мучить обмороки. По правде говоря, Эсмонд терпеть не мог таких дамочек, — вечно они падали без чувств в самый неподходящий момент, и все начинали носиться вокруг них с жжеными перьями и нашатырем. Для постельных утех Эсмонд предпочитал совсем других женщин, красивых и сильных, тех, что могли достойно ответить на мужскую страсть. Ему необходимо было чувствовать, что он держит в руках плоть и кровь.

Тем не менее, когда он склонился над хрупкой ручкой Доротеи, приглашая ее на кадриль, то в ту же секунду понял, что жребий брошен, а судьба его предрешена. Ни одно существо на земле еще не приводило его в такой восторг. Когда в конце танца он благодарно поцеловал руку и заглянул в сияющие глаза Доротеи Бриджес, в голове его сразу забилась мысль о том, как бы сделать эту чистую невинную девушку своей невестой. Королева, несомненно, одобрила бы такой выбор — ведь графиня Шафтли до недавних пор была придворной дамой в Сент-Джеймсе.

Словом, в тот же самый вечер Эсмонд понял, что Доротея — как раз та девушка, которую он искал.

Домой граф вернулся по уши влюбленным — такого с ним не случалось еще никогда.

И вот сегодня Эсмонд предвкушал, что в Морнбьюри вернутся наконец веселье и шутки, которыми поместье славилось в ту пору, когда были живы родители. Все ближе и ближе становился желанный миг, когда он перенесет свою невесту через порог дома.

В то утро, ожидая, пока грумы оседлают для него Джесс, Эсмонд вышел из конюшни и прошелся по сверкающей каплями росы изумрудной лужайке, а затем оглянулся и с гордостью посмотрел на свой прекрасный дом — в последнее время такое с ним случалось довольно часто.

В косых лучах восходящего солнца дом выглядел просто великолепно. Колонны и широкая лестница, ведущая с террасы в квадратный двор, мерцали нежным розовым светом. Хорош был и фонтан, в середине которого возвышалась величественная статуя всадника. Из пасти коня рассыпались водные струи и с тихим плеском падали в бассейн. Серый камень, из которого была выполнена скульптура, позеленел от времени, но это только прибавило ему красоты. Эсмонд с детства любил этот фонтан. Однажды, будучи совсем маленьким, он сбежал от своих нянек, свалился в воду и едва не утонул, но даже после этого не перестал любить его.

Часть дома была скрыта под ковром из каких-то цветов наподобие вьюнка — Эсмонд все собирался срезать их, чистые стены были ему больше по душе. Кроме того, ему нравились архитектурные украшения, которые из-за растений были плохо видны.

Эсмонд повернулся к дому спиной, и глазам его открылась роскошная липовая аллея. В больших кадках зеленели подстриженные лавры. Повсюду были цветники, окруженные бордюрами из розового кирпича. Свернув по дороге направо, можно было попасть в огромный парк, где разгуливали пятнистые олени. За парком начинался густой лес, который тянулся вплоть до границы с Сурреем и Суссексом.

Поместье Морнбьюри было богатым и процветающим. Пасущиеся на просторных лугах стада вдоволь снабжали его мясом и молоком. На радость будущей хозяйке в садах и огородах зрели самые нежные фрукты и поднимались самые пряные травы. Да, долго же оставались невостребованными и неоцененными простые радости дома предков. Пришла пора найти замену матери Эсмонда. А кто подойдет на эту роль лучше, чем его милая Доротея?

На мгновение у него сжалось сердце — он вдруг подумал о сыновьях, которых родит ему Доротея и которые унаследуют поместье Морнбьюри после его смерти.

«Какого черта было столько пить вчера», — подумал Эсмонд и поспешил обратно в конюшню, где уже стояла под седлом его серая кобыла.

Оседлав ее, он лишь слегка коснулся кнутовищем шелковистой шеи. Стоило ей почувствовать на себе знакомую руку, как она разом заиграла всеми мускулами и из-под копыт ее полетели искры. В несколько секунд лошадь вынесла Эсмонда за ограду поместья, на дорогу. И вот уже новоиспеченный жених Эсмонд Уолхерст мчится во весь опор по своему любимому маршруту — вдоль берега реки, мимо спящего еще Годчестера…

С прогулки он вернулся бодрый и свежий, вместе с потом из него вышли все застольные хвори. Завидев издалека бегущих ему навстречу грумов, Эсмонд уже приготовился рассказать им, как гнал лисицу от самой рощи в Рашхерсте, пока той снова не удалось спрятаться в кустах, но рассказ его оборвался на полуслове. За спинами грумов он увидел вдруг размахивающих руками гостей, которым уж совсем ни к чему было подниматься так рано. Среди них выделялась знакомая высокая фигура — это был Арчибальд Сент-Джон. Немало удивленный, Эсмонд спешился. Они даже не успели одеться, выбежали кто в чем был… Только на Арчи были брюки и обсыпанный пудрой пиджак. Будто перед выходом он второпях пудрил парик.

— Что тут у вас такое? — весело спросил Эсмонд. — Приветственная утренняя делегация в честь моей женитьбы?

— Эсмонд… Милый мой Эсмонд… — начал Сент-Джон и тут же запнулся, как будто слова застряли у него в горле.

В ту же секунду Морнбьюри почуял беду.

— Что случилось, Арчи? — тихо спросил он. — Какие-то плохие вести?

Сент-Джон понурил голову.

— Не могу… Не могу! — пробормотал он себе под нос. — Никак не могу решиться…

Во дворе перешептывались слуги. Страшная догадка вдруг поразила Эсмонда.

— Боже, — прошептал он, — что-то с Доротеей?

Сент-Джон слабо кивнул.

— Они прислали гонца сообщить, что она тяжело заболела и свадебной церемонии сегодня не будет.

Про себя Сент-Джон добавил: «Никогда не будет», но сказать это вслух не решился. Слишком хорошо он знал своего друга — за его внешней беззаботностью скрывался кипучий, а порой и неистовый нрав. Эсмонд был не из тех, кто умел безропотно принимать удары судьбы.

— Соболезнуем тебе, Эсмонд, — раздался из-за спины Сент-Джона голос одного из юношей. Что-то такое было в этом голосе, что заставило Морнбьюри вздрогнуть, как раненого зверя.

— Вы — мне — соболезнуете? Но почему, почему, Лифтборо? Разве моя невеста умерла?

Ответа не последовало. Эсмонда начало трясти, на лбу у него выступил пот, загорелое лицо побелело, как воск. Вслед за этим он вырвал у застывшего с открытым ртом грума поводья своей Джесс и снова вскочил в седло. Лошадь вновь быстрее молнии умчала его за ограду.

Еще никогда родная природа не выглядела столь живописно. И тем сильнее давил Эсмонда безотчетный страх. Пять миль, которые отделяли его от замка Шафтли, показались в этот раз нескончаемыми.

— Доротея! Доротея! — выкрикивал он драгоценное имя. — Доротея, ну хоть бы ты была еще жива!

Однако все его мольбы были напрасны. Лишь подъехав к замку, он понял, что она умерла. При взгляде на знакомый силуэт на холме его посетил ужас, от которого в жилах стыла кровь. А ведь замок всегда казался ему удивительно прекрасным. Построенный еще в десятом веке, во времена правления короля Стивена, для одного из баронов Шафтли, он был виден на много миль. Часто они с Доротеей лазали по его древним стенам и укреплениям, с которых можно было любоваться видом Суссекской пустоши и Гилдфордских холмов. Но сегодня он словно нахмурился, подернулся серой дымкой, особенно в сравнении со сверкавшими на утреннем солнце окрестностями.