9 июля 1945 года вышел приказ наркома обороны № 0139 «Об организации новых округов и изменении границ существующих военных округов». Этим приказом фронты преобразовывались в округа, организовывались новые военные округа, указывались территории, входящие в состав этих округов, командующие округов и какие штабы каких фронтов и армий будут теперь составлять штабы округов. Согласно этому приказу, 3-я гвардейская армия была расформирована, а ее управление убыло на доукомплектование управления Приволжского военного округа. Гвардии генерал-полковник Гордов фактически вернулся к своему прежнему довоенному месту службы, но только в ранге командующего округом. Генерал Гордов не был доволен тем, что после войны оказался во главе Приволжского военного округа, не имевшего большого количества войск, располагавшегося вдали от границ, и, традиционно, считавшегося местом почетной ссылки для впавших в немилость военачальников. Василий Николаевич явно рассчитывал получить после войны более престижное место службы, соответствующее его боевым заслугам.
В марте 1946 года гвардии генерал-полковника Гордова В.Н. избрали депутатом Верховного Совета СССР 2-го созыва. Это сыграло в его судьбе роковую роль. Как народный избранник, он стал ездить по районам своего избирательного округа и увидел ту нищету и бесправие, в которой жил народ-победитель. Все это еще больше усилило негативное отношение Василия Николаевича к сталинскому режиму. Свое мнение он высказывал в беседах женой и с приближенными генералами Куликом и Рыбальченко.
Еще в июле 1945 года в округ для прохождения дальнейшей службы был направлен генерал-майор Г.И. Кулик, разжалованный во время войны из Маршалов Советского Союза за оставление в 1941 году Керчи и Ростова. Кулика незадолго до этого снова понизили в звании и отправили служить подальше от столицы. Бывший маршал быстро нашел «общий язык» с командующим округом Героем Советского Союза генерал-полковником В.Н. Гордовым. Оба были недовольны Сталиным за свое положение, считали себя незаслуженно обиженными и обойденными. Свое понимание и сочувствие им высказывал генерал-майор Филипп Трофимович Рыбальченко, начальник штаба Приволжского ВО. Он был близок к Гордову, они вместе воевали. В мае — декабре 1944 года генерал-майор Рыбальченко возглавлял штаб 3-й гвардейской армии.
За хмельными разговорами генералы ругали на чем свет стоит партийные органы и политработников, сложившуюся ситуацию после войны в армии и государстве, доставалось и Сталину. Подобного рода беседы не оставались незамеченными от пристального взгляда органов безопасности, которые до поры до времени накапливали необходимый материал против командной верхушки военного округа.
В мае — июне 1946 года две комиссии Министерства Вооруженных Сил проверяли состояние боевой и политической подготовки в войсках Приволжского округа и вынесли неудовлетворительную оценку. 28 июня 1946 года по результатам проверки округа в отставку был отправлен генерал-майор Г.И. Кулик.
Приказом от 5 ноября 1946 года генерал-полковник В.Н. Гордов был уволен с действительной военной службы в отставку по болезни.
Но слежка и прослушивание отставных генералов продолжались. 3 января 1947 года министр госбезопасности СССР B.C. Абакумов подал на имя И.В. Сталина докладную записку.
«Совершенно секретно
СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР товарищу СТАЛИНУ И.В. 3 января 1947 г. № 082/А.
Представляю при этом справку о зафиксированном оперативной техникой 31 декабря 1946 года разговоре Гордова со своей женой и справку о состоявшемся 28 декабря разговоре Гордова с Рыбальченко.
Из этих материалов видно, что Гордов и Рыбальченко являются явными врагами Советской власти.
Счел необходимым еще раз просить Вашего разрешения арестовать Гордова и Рыбальченко.
Абакумов».
«Совершенно секретно
СПРАВКА
28 декабря 1946 года оперативной техникой зафиксирован следующий разговор Гордова с Рыбальченко, который, прибыв в Москву проездом из Сочи, остановился на квартире Гордова.
Р. - Вот жизнь настала, — ложись и умирай! Не дай бог еще неурожай будет.
Г. — А откуда урожай — нужно же посеять для этого.
Р. — Озимый хлеб пропал, конечно. Вот Сталин ехал проездом, неужели он в окно не смотрел. Как все жизнью недовольны, прямо все в открытую говорят, в поездах, везде прямо говорят.
Г. — Эх! Сейчас все построено на взятках, подхалимстве. А меня обставили в два счета, потому что я подхалимажем не занимался.
Р. — Да, все построено на взятках. А посмотрите, что делается кругом, голод неимоверный, все недовольны. "Что газеты — это сплошной обман", — вот так все говорят. Министров столько насажали, аппараты раздули. Как раньше было — поп, урядник, староста, на каждом мужике 77 человек сидело, — так и сейчас! Теперь о выборах опять трепотня началась.
Г. — Ты где будешь выбирать?
Р. — А я ни х... выбирать не буду. Никуда не пойду. Такое положение может быть только в нашей стране, только у нас могут так к людям относиться. За границей с безработными лучше обращаются, чем у нас с генералами!
Г. — Раньше один человек управлял, и все было, а сейчас столько министров, и — никакого толку.
Р. — Нет самого необходимого. Буквально нищими стали. Живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут?
Г. — Он все видит, все знает.
Р. — Или он так запутался, что не знает, как выпутаться?! Выполнен первый год пятилетки, рапортуют,—ну что пыль в глаза пускать?! Ехали мы как-то на машине и встретились с красным обозом: едет на кляче баба, впереди красная тряпка болтается, на возу у нее два мешка, сзади нее еще одна баба везет два мешка. Это красный обоз называется! Мы прямо со смеху умирали. До чего дошло! Красный обоз план выполняет!.. А вот Жуков смирился, несет службу.
Г. — Формально службу несет, а душевно ему не нравится.
Р. — Я все-таки думаю, что не пройдет и десятка лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если вообще что-нибудь уцелеет.
Г. — Безусловно.
Р. — О том, что война будет, все говорят.
Г. — И ничто нигде не решено.
Р. — Ничего. Ни организационные вопросы, никакие.
Г. — Эта конференция в Париже и Америке ничего не дала.
Р. — Это сплошное закладывание новой войны. А Молотова провожали как?
Г. — Трумэн ни разу Молотова не принял. Это же просто смешно! Какой-то сын Рузвельта приезжает, и Сталин его принимает, а Молотова — никто.
Р. — Как наш престиж падает, жутко просто! Даже такие, как негры, чехи, и то ни разу не сказали, что мы вас поддерживаем. За Советским Союзом никто не пойдет...
Г. — За что браться, Филипп? Ну что делать, е... м... что делать?
Р. — Ремеслом каким что ли заняться? Надо, по-моему, начинать с писанины, бомбардировать хозяина.
Г. — Что с писанины — не пропустят же.
Р. —Сволочи, е... м...
Г. — Ты понимаешь, как бы выехать куда-нибудь за границу?
Р. — Охо-хо! Только подумай! Нет, мне все-таки кажется, что долго такого положения не просуществует, какой-то порядок будет.
Г.—Дай бог!
Р. — Эта политика к чему-нибудь приведет. В колхозах подбирают хлеб под метелку. Ничего не оставляют, даже посевного материала.
Г. — Почему, интересно, русские катятся по такой плоскости?
Р. — Потому что мы развернули такую политику, что никто не хочет работать. Надо прямо сказать, что все колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца.
Г. — Где же правда?
Р. —Думают, Сталин кончится, и колхозы кончатся...
Г. —Да, здорово меня обидели. Какое-то тяжелое состояние у меня сейчас. Ну, х... с ними!
Р. — Но к Сталину тебе нужно сходить.
Г. — Сказать, что я расчета не беру, пусть меня вызовет сам Сталин. Пойду сегодня и скажу. Ведь худшего уже быть не может. Посадить они меня, не посадят.
Р. — Конечно, нет.
Г. — Я хотел бы куда-нибудь на работу в Финляндию уехать или в скандинавские страны.
Р. — Да, там хорошо нашему брату.
