Байков выпил коньяк, легко поднялся, налил себе вторую порцию. Гуров достал из стола электробритву, указал на розетку.

– Приведи себя в порядок.

Пока Байков брился, Гуров позвонил в машину Крячко, спросил:

– Что у тебя?

– Ну, по старой памяти дали мне две машины, так что я сам – третий.

– На какой срок?

– Пять суток.

– Ну, как минимум двое суток вас ждет перекур с дремотой.

– Спасибо, я всегда тебя любил. Ждать и догонять – самое милое дело, – сказал флегматично Крячко. – Сам понимаешь, дело практически бесперспективное. Когда они появятся, то ждать и играть мы права не имеем, а брать – значит тянуть пустышку за недоказанностью.

– Отвечу твоей же присказкой – ты большой, ты умный.

– Очень большой и очень умный, – поправил Крячко. – Больной у тебя? Молчит, конечно.

– Он бреется. Звони, – Гуров положил трубку.

Байков почистил бритву, положил на стол.

– Спасибо, Лев Иванович.

– Пустяки, Гриша, мелочи жизни. Я подумал и понял, что ты черту пока не преступил. Вчера узнал об убийстве главбуха, понял, что гуляешь по проволоке без лонжи и даже без зонтика, решил мне открыться, но тебе тут же позвонили и сказали, что не следует изображать героя, дочь у тебя одна и, судя по всему, другой уже не будет.

Байков так побледнел, что Гуров испугался, как бы действительно парень не грохнулся, и налил ему еще коньяка.

– Я тебя ни в чем не осуждаю. Однажды у меня украли любимую жену и ее сестру, я твое положение понимаю, лишних слов от тебя не жду. Я освободил их способом, для тебя недоступным, но у меня и лучших сыщиков России в услужении не было. Давай прокачаем ситуацию. Как я понимаю, она проста, как задница ребенка. Года два назад ты отказался подписать какой-то контракт и начал объяснять шефу, что тот собирается совершить глупость. Тогда к тебе обратился Мефистофель, протянул доллар и предложил заткнуться. Шеф колебался. Криминала в контракте не было, доллар был длинный, и ты решил чисто по-советски: мне что, больше всех нужно? Ты подписал, получил свой доллар, и мышеловка захлопнулась. Такую историю даже Шехерезада не рассказывала, потому что уже в то время она считалась старой и пошлой. Ты криминала не видел, возможно, не видишь и сегодня, но, когда вчера застрелили главбуха, ты понял, что стоишь на краю. Идти к шефу, признаться, что получаешь деньги не только у него, ты постыдился, решил обратиться ко мне: и человек новый, ты меня не предавал, и профессионал. Дальше произошло то, что произошло. Теперь я тебе расскажу, как ситуация ляжет дальше. Твою пятилетнюю Дарью мы на какое-то время убережем. Но, во-первых, только на какое-то время, а во-вторых, Мефистофель любит носить белые перчатки. Это так элегантно. Но, бывает, их снимает и в любой момент может шепнуть: «Да уберите вы этого грешника, у меня от одного его вида аппетит пропадает». Ну, как?

– А чем, собственно, вы, Лев Иванович, отличаетесь от Воланда? – севшим голосом произнес Байков.

– Верно, кругом шастают рогатые и козлоногие, и только Григорий Байков в серебряной тунике и с белоснежными крыльями.

– Я могу забрать Дарью и скрыться.

– А какая гарантия, что ты издалека не черкнешь в Россию несколько лишних слов? Никакой. Ты не скроешься, уедешь совсем не далеко.

– Да не знаю я практически ничего! Клянусь жизнью Даши!

– Верю, у тебя в руке фонарик с очень тонким лучом, но если ты его направишь в нужное место, я узнаю, за что убили главбуха и в каком месте зарыта собака.

– Меня тогда убьют мгновенно, а Дашу за компанию.

– А давай мы Дашу спрячем! Это сделаю я, причем сегодня. Ну, а мы с тобой мужики, обязаны драться.

– Надо подумать, Лев Иванович.

– Согласен. – Гуров взглянул на часы. – На раздумья выделяю тебе один час.

– Один час? – Голос у Байкова пропал, и Гуров понял его лишь по движению губ.

– Целый час, шестьдесят минут, уйма времени. – Гуров начал варить себе кофе.

Сыщик блефовал внаглую. Ведь если ставить условия, то подразумевается, что на отказ ты можешь применить силу. За спиной сыщика никакой силы не существовало. Опереться было абсолютно не на что. Байков мог не согласиться либо просто обмануть, и ничего Гуров не сделал бы, лишь утерся и начал снова от печки. Но уверенность, холодный тон и спокойствие Гурова произвели впечатление силы несокрушимой, а при сопротивлении и карающей.

– Час так час, – прошелестел пересохшими губами Байков. – Я здесь, в уголке, не помешаю?

– Какой разговор? – Чувствуя близкую победу, Гуров повеселел. – Вари себе кофе, требуется – выпей еще немного.

Байков не успел поблагодарить, как в кабинет быстро вошел Юдин.

– Как болящий? Оклемывается? Как успехи у службы безопасности? – Юдин был привычно энергичен, как всегда, безукоризненно одет, выбрит до синевы, гнал перед собой волну тончайшего французского одеколона.

Гуров взял его под руку так крепко, что шеф поморщился.

– Борис Андреевич, не мешай парню, он думает, а мы с тобой пока пошепчемся.

Юдин освободил затекшую руку, недовольно сказал:

– Ты на преступниках свою хватку демонстрируй, – и уже шепотом спросил: – Убийцу нашли?

– Обязательно. – Гуров зашел за холодильник, поманил Юдина. – Еще вчера обнаружили, естественно, мертвого.

– Вот черт! Значит, на заказчика ты не выйдешь.

– Через наемника никогда не выйдешь на заказчика, Борис.

– Так что ты думаешь, мысли есть?

– Как у сучки блох. Тебе случалось собрать машину, а половина деталей оказалась лишней? Значит, ты собрал другую машину либо собранная не будет работать. Мне не нужны мысли, необходимы факты. – Гуров покосился на Байкова.

– Гришка знает и скрывает? Да я ему, сопляку…

– Один вопрос на засыпку, шеф, – мягко, но решительно перебил Гуров. – Скажи, пожалуйста, каким образом под крышей твоей фирмы может устроиться наркобизнес? Тихо, тихо, Борис, тут я главный. Вот ему, – сыщик кивнул на Байкова, – я дал час, а тебе, как другу, даю два. Думай.

Еще не было и десяти утра. Народ, бывший некогда хозяином, частично освободил свой персональный транспорт – троллейбусы, автобусы и метро, притащился на фабрики и заводы, некоторые даже начали работать. По улицам столицы, в частности по Ленинскому проспекту, где жила Зинаида Борисовна Ганевская, мать Григория Байкова и бабушка Даши, плотным потоком катили лимузины. Скрежетали ржавыми крыльями старенькие «Москвичи», деловито суетились «Жигули» всех моделей, сверкали лакированными боками иномарки, презрительно фыркнув на окружающих, по центральной полосе, для других закрытой, проносились вороненые членовозы. Ни перестройка, ни путч, ни расстрел парламента не коснулись этих благородных лимузинов, они были, есть и будут. Меняются пассажиры, но членовозы – никогда, они вечны, неизменно презирают окружающих и правила уличного движения.

Крячко сумел получить в свое распоряжение две группы наружного наблюдения, одну замызганную «шестерку» и такси с погасшим навсегда зеленым огоньком. Если ехать из центра, то дом, в котором жила мать Байкова и в данный момент находилась пятилетняя Даша, был расположен на правой стороне, в квартале от комплекса Первой градской больницы. Крячко поставил свой «Мерседес», чуть не доезжая до дома, «Жигули» наружки встали чуть впереди, а «Волгу» сыщик приказал припарковать на другой стороне, по движению потока в сторону Кремля. Старший наружки удивился, мол, на хрен это нужно, если девочку захватят, то машина может начать движение только направо, в сторону кольцевой, и «Волга», пока развернется, окажется отрезанной плотным потоком, через который трудно пробиться.

– Ты прав, майор, – согласился Крячко. – Если они начнут соблюдать правила, то ты прав. Но коли они наплюют на правила, рванут поперек и в обратную сторону, тогда как? Мы тремя машинами двинем за ними, как мы будем выглядеть? Встань, где сказано, и жди долго-долго.

Майор был мент тертый, Крячко знал лет десять, потому спорить не стал, молча выполнил приказ.