— Что знаю?

— Разве она тебе не говорила? Она должна была сказать.

— Что сказать?

Последовала пауза, затем Брендан промямлил:

— Наверное, тебе лучше самой ей позвонить.

— Скажи мне, в чем дело, Брендан!

— Ее родители остаются дома, — выпалил он.

— Что?

— Лидия проговорилась, что ребята потом вернутся, и тогда они решили все переиграть. Они всю ночь будут дома.

— Лидия проговорилась? — с презрением сказала Саманта. — Да как она могла так поступить!

— Другие родители начали звонить ее родителям, ее стали спрашивать, она и проговорилась.

— Я должна была сразу об этом догадаться! — Лидия с третьего класса была лучшей подругой Саманты, но в последнее время она стала чересчур мягкотелой. Она все время нервничала насчет вечеринки, боялась, что кто-нибудь откажется, ее родители дознаются почему и тогда ее накажут. — Нет, она настоящая дрянь. Она все испортила.

— Почему?

— Если ее родители останутся дома, о пиве придется забыть.

— Ну да, но моя мама считала, что ее родители и так собирались быть дома, так что у меня лично неприятностей не предвидится. Кроме того, они будут в другой комнате. Все не так плохо.

— Ну знаешь, ты такой же, как и Лидия! — Когда Брендан ничего не ответил, она презрительно фыркнула. — Этот бал будет очень скучным. Даже не знаю, хочется ли мне на него идти.

— Что ты имеешь в виду? — после долгого молчания спросил Брендан.

— Я могу и не пойти.

Он должен был бы запротестовать — на его месте она бы так и сделала. Но для Брендана это, по-видимому, уже чересчур.

— А как же я? — после еще одной паузы спросил он.

— Я думаю, ты должен пригласить Джен, — решила она.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Ты действительно не хочешь идти?

— Действительно не хочу. Позвони Джен.

Он не нашелся что сказать, только выдавил из себя слабое:

— Ну ладно. Увидимся завтра.

Саманта в бешенстве бросила трубку. Она так ждала этого бала! Лимузины, пиво, вечеринка до утра! Она уже побывала на множестве танцулек, и если бы знала, что это будет всего лишь еще одна, то купила бы то бестолковое голубое платье, которое понравилось папе. Но ведь это бал, тут все должно было быть по-другому.

Спасибо тебе, Лидия! Спасибо тебе, Брендан! Нет у вас смелости. Не любите вы приключений. Все вы еще дети. Неужели только она уже не ребенок?

Впрочем, Саманта знала еще одного человека, который явно не был ребенком. Помедлив, она набрала его номер. Саманта знала его наизусть, так как звонила туда много раз. Но до сих пор она только молча дышала в трубку.

Ее пульс участился, когда она вновь услышала этот низкий, приятный голос — голос взрослого, семнадцатилетнего парня.

— Алло?

— Привет, Тиг. Это Саманта. Ну, из школьного автобуса.

— Кажется, я знаю Саманту из школьного автобуса, — судя по его голосу, заулыбался Тиг, — только вот ее не было всю неделю.

— Моя мама больна, так что папа сам возит меня в школу. Как дела?

— Теперь немного лучше. А то я уже начал было думать, что ты меня избегаешь.

— Ну что ты! — усмехнулась она. — Представляешь, я подхожу к папе — дескать, я хочу ездить автобусом, а он говорит, что он, мол, хочет возить мою сестру, а та отказывается без меня ехать. Так что пришлось приклеиться к машине.

— Так, значит, это твоя мама попала в аварию?

— Да, моя, — чувствуя собственную значимость, сказала Саманта. — Она ехала в Кармел, когда кто-то в нее врезался. Машина съехала с дороги и упала со скалы. Мама долго была под водой. Дыхание восстановили, но теперь она в коме, и неизвестно, очнется ли. Мы теперь все время проводим в ее палате.

— Наверное, сплошной ужас?

— Да нет, нормально. Об аппаратах и трубках скоро забываешь. Врачи хотят, чтобы мы с ней говорили, вот мы и говорим. Они считают, что она нас слышит и наши голоса могут помочь ее вернуть.

— Класс!

— Дело в том, что я так замоталась с мамой и с больницей, что не могла больше ни о чем думать, но папа считает, что мама хотела бы, чтобы я пошла на бал — он будет в субботу вечером. Ты не мог бы со мной пойти?

— А где это?

Саманта напряглась. Тиг учится в предпоследнем классе, его бал будет в гостинице.

— Это в школе, — затараторила она, — но нам же не обязательно там долго оставаться. Я имею в виду, что это будет обычный дурацкий бал, но раз мама хочет, чтобы я на него пошла, я должна пойти. У меня есть великолепное черное платье, которое, как говорит папа, слишком сексуально для моего возраста, — ну он-то знает, о чем говорит. Так как, ты хочешь пойти?

— Конечно. — В его голосе вновь зазвучала улыбка.

— Ну и прекрасно! — улыбнулась в ответ Саманта.

Хоуп сидела на полу спальни, рядом лежала раскрытая книга, но сейчас девочка просматривала календарь, который сделала для нее Рэйчел, — на каждый месяц отдельный рисунок акварелью. Вконец ослабевшая Джиневра тихо мурлыкала у нее на коленях.

Бережно придерживая рукой кошку, девочка встала и в одних чулках отправилась искать отца. Его не было ни в гостиной, ни на кухне, ни в кабинете, не было его и в материнской спальне. Хоуп нашла его в студии, где Джек стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. В глубоком раздумье он изучал холсты, выставленные у противоположной стены.

Хоуп в нерешительности остановилась у двери. Может, ей лучше прийти позже? Но ей очень надо с ним поговорить.

— Привет, маленькая! — заметив наконец ее присутствие, сказал Джек. — А где же твои ботинки?

— В моей комнате. Что ты делаешь? — спросила она.

— Да вот любуюсь на работы твоей мамы. У нее здорово получается.

— Ты действительно собираешься закончить ее картины?

— Не знаю. Просто была такая мысль. А ты как думаешь? Будет мама сердиться, если я так сделаю?

Хоуп так не думала. Она ни разу не слышала, чтобы Рэйчел сказала о Джеке что-нибудь дурное. Сэм говорила ей, что она, дескать, плохо слушает, но это было не так.

— Папа!

— Что, малышка?

— Завтра будет уже неделя. Как ты думаешь, мама очнется?

— Думаю, да. Просто это займет больше времени, чем я сначала надеялся.

— А что говорят доктора?

— Да, в общем, ничего. Они тоже ждут. Они довольны уже тем, что ей не становится хуже.

«Если маме не становится хуже, — подумала Хоуп, — значит, мои нехорошие предчувствия связаны с кошкой». Она уткнулась лицом в мех Джиневры. Он был, как всегда, мягким. Но все равно что-то было не так.

— Джиневре становится хуже, — сказала она. — Мне кажется, она меня больше не слышит. Когда я хлопаю в ладоши, она даже не поворачивает головы. Она скоро умрет, папа.

Джек оторвался от стены, подошел к дочери и почесал Джиневру между ушами.

— Ей больно?

— Нет. Иначе она бы мяукала. — Хоуп с усилием сглотнула. В горле пересохло, она с трудом выдавливала из себя слова. — Папа, что мне делать, когда она умрет?

— Ты будешь грустить, — с минуту подумав, сказал Джек. — Ты будешь горевать по ней.

Но Хоуп имела в виду не это.

— Что мне делать с ней? Я ведь не могу… просто выбросить ее, словно куриные кости.

Джек был как будто озадачен.

— Тебе не стоит сейчас об этом беспокоиться, Хоуп. Мне кажется, эта кошка пока не собирается умирать.

Но Хоуп чувствовала, что время не ждет.

— Она умирает. Я знаю это, папа. Я это чувствую.

— Ты просто напугана.

— Нет, — настаивала она. — Это должно вот-вот произойти. Так что же мне тогда делать?

— А что бы ты хотела? — нахмурился Джек.

— Я хочу ее похоронить.

Он задумчиво почесал затылок. Хоуп видела, что он не знает, как поступить. Саманта права — он думает по-другому, не так, как они.

— Ладно, — к ее удивлению, сказал он. — Давай похороним. Где-нибудь поблизости должно быть кладбище домашних животных.

Но Хоуп такой вариант не подходил. Она не хотела ехать куда-то за тридевять земель. Она хотела, чтобы кошка была поблизости и знала, что и она, Хоуп, находится рядом.