– Семьсот тридцать четыре рубля сорок копеек, – подсказал Станислав.

– Крохоборы, – хозяин нахмурился.

– Так крестик был, муж в Отечественную погиб, женщине переслали. Она памяти о муже другой не имела. Убивалась. Станислав вора разыскал, ты его знаешь, солидный, в законе… И крестик у него отобрал.

– Брось, Лев Иванович, неловко, словно хвастаемся, – сказал Станислав.

– Так женщина Стасу руки целовала, – закончил Гуров. – В газетах и по телевидению обсуждают, отменить смертную казнь или не отменить?

– Человеку жизнь дал Бог, человек, особо государственный, не может жизнь отнять, грешно, – убежденно сказал вор.

– Я тоже так считаю, хотя видел в жизни такое, что тебе не приснится. Так знаешь, что я придумал? Нелюдей, которые детишек терзают, к смерти не приговаривать. Но когда следователь мать растерзанного ребенка допрашивает, такого убийцу в кабинете к стулу приковывать, чтобы он мать видел. И так до конца жизни.

– То не воры, не люди, – сказал хозяин, отер лицо ладонью.

– Среди законников мы с тобой, Дмитрий Степанович, знаем, кого можно на то кресло усадить, – возразил Гуров. – Или нет?

Хозяин молчал, смотрел в пол.

– Ты мужик, Митя, насколько я знаю, рук в крови не мочил. Ты мне только скажи, да или нет? Вот сегодня семь человек в городе «в законе». Вот среди них есть один-два кандидата на то кресло? Я же имен не спрашиваю, без тебя знаю. Так да или нет?

Судин хотел подняться, пот заливал его лицо.

– Сиди, – совсем немиролюбиво сказал Гуров. – А ты знаешь, что Весло, которого ты пером в восемьдесят третьем на Казанском ткнул, помер? За давностью и не доказывалось. Я с тобой на казенном суде говорю. Ты дом построил? Дерево посадил? Сына вырастил? Тебе женщины руки целовали?

Рубашка на Гурове тоже промокла. Он снял пиджак, стянул галстук, пошел в ванную, умылся, позвал:

– Станислав, помоги.

Станислав пересек комнату, они вернулись, не очень было понятно, кто кого ведет. Гуров достал из кармана пробирку, дал две таблетки Станиславу, две выпил сам, подумал и дал две хозяину.

– Пей, не кочевряжься.

Вор выпил и только сейчас заметил, что затылки у оперативников заклеены марлей, она побурела, походила на клеенку.

– А вы у меня тут не завалитесь, а то потом мне вас на шею повесят, – он выпил рюмку водки. – Черти вас принесли. Не знаю я, где Серега.

– Врешь! Скажи прямо: знаю, да не скажу. А ведь Сережка хороший парень был, дурак только. Но тут его вины нет, таким мать родила, – сказал Гуров. – И кровь его будет на тебе, Дмитрий Степанович.

– А если я тебе его отдам, так на мне будет венок, как он называется? – усмехнулся Судин.

– Лавровый, – подсказал Станислав. – Нет, Степанович, на тебе никогда лаврового венка не будет. Но одну жизнь на своем грешном пути ты спасешь. И когда помирать будешь, вспомнишь, грешен, но и я к жизни разок прикоснулся.

Гуров качнулся, чуть не ткнулся лбом в стол, удержался.

В дверь осторожно постучали. Судин вытянул из-под стола обрез, Крячко, который увереннее стоял на ногах, достал пистолет, глянул в глазок, снял запоры.

В дверях стоял Орлов. Он переступил порог, закрыл за собой дверь, быстро посмотрел на Гурова, поздоровался с хозяином.

– Ты еще живой? – он сел, выпил рюмку. – Он назвал адрес? – спросил Орлов, продолжая смотреть на Гурова.

Вор назвал адрес, выпил еще рюмку, сказал:

– У вас времени до десяти утра. Уходите.

Орлов взглядом указал на Гурова, хотел забрать обрез, который хозяин бросил на кровать.

– Оставь, не твое! – твердо сказал вор. Орлов на секунду замешкался, выждал, пока оперативники выйдут из квартиры, взглядом прикинул расстояние от хозяина до обреза, свое до двери, быстро шагнул за порог, закрыл за собой дверь.

Котов, Нестеренко и, несмотря на протесты генерала, Крячко подъехали к солидному дому на проспекте Мира. Станислав посмотрел на часы, на сопровождавшую их «Волгу», вышел. Из сопровождавшей машины вышел мужчина в штатском, подполковник, начальник отдела МУРа.

– Стас, ты никаких сюрпризов не ждешь? – спросил он.

– В квартире исключено, извне всего можно ожидать, как говорится, улица полна неожиданностей. Судин адрес знал, могут быть еще люди. Но если дело будут ставить авторитеты, а не черные, то в десять утра никто не полезет. Машины отгоните, идем вдвоем, сутолока ни к чему. Пусть твои ребята перекроют подъезд, мужчин, входящих после нас, не пропускать, найдите ящик, хотя бы мусорный, создайте естественную преграду. Мои парни пройдут на этаж выше, давай свою почтальоншу.

Первой к двери подошла почтальон, настоящая, женщину пригласили из отделения связи, она действительно обслуживала данный подъезд, ее все знали.

– Главное, ничего не бояться, случайности исключены, скажите, что перевод, если откроют на цепочку, суньте «перевод» в щель, скажите, пусть идут сами, так как необходимо заполнить и расписаться. Если дверь захлопнется, спокойно уходите в лифт.

Почтальонша позвонила, взглянули в глазок и неуверенно спросили:

– Вам кого?

– Ася, ты? – спросила естественно почтальонша. – Тут тебе какой-то хахель из Сочи триста тысяч рублей прислал.

– У кого это лишние деньги? – удивилась Ася, дверь приоткрылась.

Станислав, стоявший у стены, сделал знак рукой, чтобы девушка дверь не дергала.

– Слушай, тебе интересно, взгляни сама, – почтальонша сунула бланк в щель. – Но деньги я тебе дать не могу, подпись требуется и номер паспорта, сходи к нам на почту.

Все разыграно было, как по нотам. Ася прикрыла дверь, сняла цепочку, Станислав оттолкнул почтальоншу и вошел в квартиру. Первый, кого он увидел, был Сергей. Он замер, Станислав шагнул вперед и влепил парню пощечину. Не ударил кулаком, а именно хлестанул ладонью по щеке.

– Ты что выделываешься, сука? Ты знаешь, что из-за тебя чуть было замечательный человек не умер?

В квартиру влетели оперативники, но никого, кроме хозяйки и Сергея, в квартире не было.

Бестаев протянул обреченно руки, Станислав сказал:

– Ну, если тебе так хочется, – и защелкнул на нем наручники.

Тур расхаживал по своему загородному, огромному и совершенно пустому дому. Прислуга, чуя, что хозяин не в настроении, затаилась по своим закуткам. Лишь шеф-повар колдовал у плиты, готовя на всякий случай легкую закуску, хотя чувствовал, что Тур ничего есть не будет. Шеф пользовался особым расположением хозяина, но боялся выйти из кухни и спросить об обеде. Пустой дом своей неживой чистотой походил на музей.

Лишь дворецкий в галунах и с вычерченным пробором маялся у парадных дверей, хотя никого в гости не ждали.

В непомерно большой гостиной у круглого инкрустированного столика в креслах сидели младшие брат и сестра. Олег перебирал четки черного блестящего дерева, Елена тасовала колоду карт, изредка вынимала одну, смотрела на нее с отвращением, убирала в колоду.

Тур, прогуливаясь по дому, гостиную обходил и на младших не смотрел. Наконец, Елена не выдержала, встала, открыла бар, задумчиво провела пальцем по бутылкам, из одной плеснула в хрустальный бокал и с отвращением выпила.

– Илья! – крикнула она. – Хватит театра, иди и расскажи простым русским языком, что произошло. – Голос ее разносился по залу, казалось, позвякивает хрусталь огромной розовой люстры.

Тур появился в одной из дверей, картинно остановился на пороге. Он был в смокинге с вишневой бабочкой, такого же цвета бутоньеркой в петлице.

Елена была права, все происходящее походило на театр, в котором среди очень дорогих декораций болтаются, не зная, чем себя занять, провинциальные фальшивые актеры.

– Ну, хорошо, мы разорились, хотя я в это абсолютно не верю. У тебя есть и всегда был тайный ото всех нас, только твой капитал. У меня тоже есть личный капитал, небольшой, но мне на жизнь хватает. Поэтому лично мне наплевать и на тебя, и на твои гнусные тайны. Черт с тобой, как говорится!