Не прошло и часа после отъезда Распутина, как с нижегородской почты Хвостову доставили подлинник телеграммы, отправленной Распутиным из Нижнего в Царское Село Вырубовой. Хвостов, с трудом разбирая каракули Гришки, прочитал: «Хотя бог на нем и почиет, плохое на нем густо».

Хвостов рассмеялся — он думал, что не так-то легко людям Вырубовой изменить хорошее мнение о нем самого царя.

Он ошибся… Когда спустя месяц он приехал в Петроград и попросил аудиенцию у царя, Николай в отличие от прежнего принял его стоя, холодно слушал, не вступал в разговор и вскоре дал понять, что прием окончен.

Хвостов вернулся в Нижний, ясно понимая, что его восхождение наверх не состоялось. Но не таков был Хвостов, чтобы капитулировать. Он начинает новый штурм столицы совсем с другой стороны и добивается своего избрания в Государственную думу от Орловской губернии, где у него было огромное имение.

В те времена злоязычные утверждали, что наиболее краткий путь в Думу устлан крупными кредитными билетами. Путь туда Хвостова тоже не был длинным — в 1912 году он уже занял свое кресло в правом крыле думского зала Таврического дворца.

Тщательно все обдумав, Хвостов выбирает себе верного коня для въезда в большую политику. Что он учитывал? На Балканах уже пылал очаг войны, и, поскольку в нее была вовлечена Болгария, война не казалась очень далекой. В России стали модными разговоры о русском патриотизме и об исторической верности России славянству. А явное вмешательство в балканскую войну Германии породило антинемецкие настроения. Учтя все это, Хвостов для своей думской деятельности избрал разоблачение опасности засилья в России немецкого капитала. Он не спешил. Выяснял обстановку. И наконец подал голос. Сначала он осторожно заговорил об опасности широкого проникновения в русскую экономику немецкого капитала. Позже он скажет и о влиянии немцев на русскую политику. Тема была выбрана правильно. Его интервью вышли на первые страницы газет. Появились его фотографии. Читатели газет вглядывались в туго налитое шарообразное лицо, чуть удлиненное с помощью аккуратной бородки и стоявших ежиком волос над мыслительно сдвинутыми бровями и выпуклыми глазами. В черносотенной газете князя Мещерского «Гражданин» в заметке о новых думцах было сказано о Хвостове как о зрелом и смелом политическом деятеле, который принес в Думу мысли народа из его глубин.

Свою новую грандиозную спекуляцию он рассчитал точно — когда началась война с ее сразу же последовавшими неудачами, Хвостов на своем коне оказался в центре внимания. Свалить вину за военные провалы на немецкое влияние, на подрывную силу немецкого капитала, на пронемецкую агентуру — это устраивало и военное командование, и так называемое общественное мнение, и черносотенную клику.

Когда английский посол Быокенен обратил внимание монарха на достойные истинного патриота России речи Хвостова в Думе, царь согласился с ним и сказал:

— Я давно имею в виду этого человека…

— Да, да, именно такие люди нужны сейчас трону, — воодушевленно подхватил Быокенен…

На другой же день Хвостов узнал о расположении к нему Николая. Об этом позаботился Быокенен. Под большим секретом он передал мнение царя о Хвостове одной великосветской даме, которая — посол это хорошо знал — была близко знакома с Хвостовым. Бьюкенену было выгодно, чтобы Хвостов не терял времени и воспользовался благоприятными обстоятельствами.

Хвостов немедленно произносит в Думе еще одну антинемецкую речь, еще более острую, вызвавшую еще больший резонанс в печати.

Царю давно хотелось убрать из кресла министра внутренних дел Щербатова, которого он невзлюбил с первого знакомства, и, может быть, только потому, что в свое время заменил им Макла-кова, а того царь любил за веселый нрав и покладистость. Но дать отставку Маклакову и назначить Щербатова потребовала царица. Маклаков вдруг вызвал неприязнь у Распутина, и этого оказалось достаточным. Теперь и царица была недовольна Щербатовым. Царь решил воспользоваться этим и сообщил жене, что собирается сделать Хвостова министром внутренних дел. Царица уступила, но прежде пожелала поговорить с Хвостовым…

Хвостов отправился в Царское Село с портфелем, набитым материалами о немецком проникновении в русскую экономику, политику, и всю дорогу репетировал, как покороче и поэффектнее сказать об этом русскому монарху. Во дворце ему объявили, что принимать его будет не царь, а Александра Федоровна. Это повергло его в растерянность — ведь именно царица прервала его первое восхождение к власти. Кроме того, говорить ей то, что он собирался сказать царю, неразумно — молва о ее пронемецких связях не затихала. Но о чем же тогда говорить с царицей?

Александра Федоровна сразу заговорила о возможном его назначении министром внутренних дел.

— Вас очень хвалит мой муж, — начала она, расправляя на коленях белое платье и не глядя на Хвостова. — Я тоже рада увидеть вас на этой высокой должности, — добавила она скороговоркой и посмотрела на его круглое гладкое лицо. — Но мне очень хотелось, чтобы вы взяли товарищем министра сенатора Белецкого. Сделайте это для меня. Нам будет спокойнее, если охранять нас будет человек опытный, которого мы хорошо знаем, которому верим. Тем более что вы сами в этих делах… пока не имеете опыта.

Хвостов молчал, не зная, что ответить. Глупо говорить по поводу назначения заместителя министра, когда сам еще не министр. Сбивали с толку устремленные на него холодные, с расширенными зрачками голубые глаза царицы, ее красивое лицо, не выражавшее, однако, ничего, кроме злости.

— Всякое ваше желание, ваше величество, для меня закон, — ответил он наконец.

— Хочу, чтобы вы знали — не все одобряют ваше назначение, — сказала царица, освободив его наконец от леденящего взгляда.

— Догадываюсь, — склонил голову Хвостов. — Очень об этом сожалею… — Он многозначительно помолчал, поднял голову и, смело смотря в глаза царице, сказал клятвенно — Я сделаю все, чтобы мнение обо мне изменилось.

— Ну вот и прекрасно, — бесстрастным, холодным голосом произнесла царица и встала. — Желаю вам успешно служить России и трону…

Хвостов возвращался в Петроград и думал о том, что на сей раз барьер, кажется, преодолен. Но что же дальше? Почему царь не пожелал говорить с ним? Может быть, есть на этот пост кто-то еще? Пожалуй, нет. Вряд ли он захочет предложить кому-нибудь после того, как Александра Федоровна явно одобрила его кандидатуру и даже сказала: «Вот и прекрасно». А то, что Белецкий станет товарищем министра по всем этим хитроумным и опасным делам, это даже хорошо. В случае чего он, Хвостов, всегда может напомнить, кто пожелал видеть на этом посту именно Белецкого…

Теперь предпринимать что-либо было невозможно и оставалось только терпеливо ждать. Спустя три дня его вызвали к царю. Он снова взял с собой тяжелый портфель, желая многое рассказать царю, но Николай начал говорить сам.

— Я внимательно читаю ваши речи, — говорил царь ровным и глуховатым голосом. — Вы давно заинтересовали меня. Похвально, что вы всегда и теперь смело беретесь за крупные дела. Иные не понимают, что нельзя быть политиком и государственным деятелем, распыляя себя на мелкие дела. Я думаю, что многие наши беды оттого, что мы не умеем отыскивать смелых, энергичных людей.

Хвостов внимательно слушал и молчал. Поддерживать эту мысль царя было бы опасной нескромностью. Он только страстно хотел, чтобы царь не затягивал эту вступительную часть аудиенции. Ведь все уже ясно. Энергичный, смелый человек найден, надо объявлять назначение его министром.

— Что вы думаете о продовольственном положении? — вдруг спросил царь.

Хвостов опешил. Неужели он хочет сунуть его в министерство торговли или — не дай того бог — земледелия?..

— Частная инициатива, ваше величество, только это — главный ключ к проблеме, — подумав, ответил Хвостов. Он считал, что этими словами как бы осуждает бытующую в последнее время идею передать продовольственное дело министерству внутренних дел. И царь должен понять, что он говорит уже как возможный министр внутренних дел, который не хочет брать в свои руки продовольственное дело. Но царь сказал: