– Видишь? – Гарри взглянул на Джойс. – Он хочет мешать людям пить и курить.

– Вот так вы и сказали тогда в Атланте. – Рэйлен снова улыбнулся. – А я ответил вам – нет, АТО занимается только людьми, которые торгуют этими вещами незаконно. – Он тоже взглянул на Джойс: – Пока мы летели, он все пытался заставить меня выпить.

– Вы разрешите, Рэймонд, задать вам вопрос...

– Рэйлен, – сказал Рэйлен и повторил по буквам: – Р-Э-Й-Л-Е-Н.

– Верно, Рэйлен. Можно мне спросить, в чем конкретно состоят ваши обязанности?

– Ну, мы охраняем федеральных заключенных, организуем их транспортировку. Обеспечиваем безопасность судебных заседаний – самое, на мой взгляд, противное дело. Занимаемся конфискованной собственностью.

– Я хотел спросить, каковы ваши обязанности в моем случае, – пояснил Гарри. – Я же не заключенный.

– Нет, – согласился Рэйлен, – однако вас, скорее всего, вызовут в большое жюри. Мы обязаны проследить, чтобы с вами ничего не случилось. Ничего такого, что помешало бы вам явиться.

– А если я не хочу этой защиты? Вопрос чисто теоретический, – добавил Гарри, увидев появившееся на лице Рэйлена недоумение. – Я просто не совсем понимаю, как это соотносится с моими правами.

– Вас что, нервирует наше присутствие? В этот вопрос лучше было бы не вдаваться.

– Ладно, забудем, – покачал головой Гарри.

– Вообще-то мы можем держаться в тени, не очень мозолить глаза, – сказал Рэйлен. – Только вот... мистер Арно, не могли бы вы оказать нам большую услугу? Не уходите никуда ночью, хорошо? А если вам захочется сходить куда-нибудь в течение дня – скажите, мы вас отвезем.

– Это для моей безопасности? – поинтересовался Гарри.

– Да, сэр.

– Или чтобы я не сбежал?

– Сейчас совсем иное дело, чем в тот раз, – очень серьезно ответил Рэйлен. – Нарушив условия освобождения под залог, вы автоматически станете лицом, уклоняющимся от суда, и на вас будет объявлен розыск.

– Об этом я как-то не подумал.

Рэйлена такой ответ, по всей видимости, удовлетворил.

А вот Джойс поглядела на Гарри с большим сомнением.

И снова он торчал у окна, на том же самом месте, где провел добрую половину дня; Джойс посматривала на него из кухни. Закончив вытирать тарелки, она подошла к Гарри, положила руку ему на плечо и встала рядом.

– Он еще там?

– В парке, снова покупает мороженое. Сотрудник маршальской службы США обожает мороженое. Ты слыхала, как он произнес, из какого он округа? Так говорят южане. Не во Флориде, я имею в виду настоящий Юг[11].

– Я слышала про округ Арлан, – сказала Джойс. – И знаешь, что мне кажется?

– Скажи.

– Он не совсем такой дурак, как тебе бы хотелось.

– Извини, я совсем забыл, что ты тоже из этих мест. Нэшвилл, верно? И вы, тамошние, стараетесь поддерживать друг друга.

– Когда мы уехали оттуда, мне было два года.

– Оно конечно, – сказал Гарри, – но ведь это дело прилипчивое, если уж оказался частью какого-нибудь «все мы оттуда», остаешься им до гробовой доски. Ты только погляди, как он лижет свой стаканчик.

Когда они молчали, в комнате наступала тишина и становились слышны звуки, доносящиеся снаружи. Машина, трогающаяся с места, громкий разговор. На пляже фотограф со своей командой снимал манекенщицу весом не больше девяноста фунтов, одетую в пляжный халат. Девочка лет пятнадцати – шестнадцати. Сейчас фотомоделями стали дети. Джойс заключила на зиму контракты по трем каталогам и почти договорилась для каталога нижнего женского белья сниматься в одежде для аэробики. Она выглядела неплохо, пока не снимала чулки, скрывавшие появившиеся уже на ногах шишки и жгуты вен. Гарри она не стеснялась.

Во время футбольного сезона, по будням, они выезжали в город, смотрели какое-нибудь кино, обедали, иногда Джойс оставалась у него на ночь. Член вставал у Гарри примерно раз в месяц, обязательно под утро. Несколько лет назад, пока вконец не завязал с пьянкой, Гарри нуждался в женщине чуть ли не ежедневно, особенно с похмелья. А еще раньше, когда Джойс танцевала, а он забирал ее после представления и вел куда-нибудь поужинать, сексуальность Гарри не вызывала сомнений. Он никогда не мог решить толком, как же к ней относится. А может, просто стеснялся показываться с ней на людях, ведь она работала в майамских клубах, хотя шансы, что в Саут-Майами-Бич кто-нибудь узнает Джойс, были минимальны. В отличие от излишне щепетильного в таких вопросах Гарри, сама Джойс не видела ничего особенного в том, что танцует с голой грудью, и относилась к этому просто.

– Хочешь знать, как это происходит? – спросила она однажды. – Сперва ждешь и ждешь год за годом, какие же у тебя вырастут сиськи. Ну а потом привыкаешь к тому, что они у тебя есть, какими бы они ни оказались. Мои – в норме, пусть не такие, чтобы каждый мужик останавливался и начинал на них пялиться, но, по мне, вполне приличные. Я никогда даже и не думала их увеличить и не завидовала девушкам, у которых груди большие, – нет уж, благодарю покорно, таскать такой груз, как некоторые... Но мужики конечно же любят здоровые сиськи.

Во всяком случае, посетители клубов, в которых она выступала, любили. Они спрашивали иногда, почему Джойс выступает в очках, и она отвечала – чтобы видеть, куда ступаю, и не свалиться со сцены. А Гарри сказала, что очки в роговой оправе содействуют контакту со зрителем. Люди видят девушку, которая держится просто, естественно, им это нравится, они чувствуют, что могли бы быть с ней откровенными.

– Ну вроде как я – девчонка из соседнего дома.

– Или, – добавил Гарри, – училка, которая была у них в пятом классе и о которой они мечтали, старались представить себе, как она будет выглядеть без одежды.

Да, в этом, пожалуй, она была права. Гарри поинтересовался, а как хозяева этих клубов, часто они к ней пристают? Джойс ответила, что они не в ее вкусе. Джой – а именно под этим именем знали ее на сцене – начинала свои выступления под музыку «Черной собаки», делала медленные, замысловатые движения под аккомпанемент звучащих между куплетами сложных гитарных аккордов и быстро приковывала внимание публики. Иногда во время танца ее очки соскальзывали, и она их поправляла. Делалось это вполне естественно и не выглядело слишком уж профессионально.

– Теперь, слава Богу, тебе не придется больше этим заниматься, – заявил Гарри, когда она перестала выступать, но Джойс возразила, что никогда не принуждала себя этим заниматься, ей нравились и танцы, и внимание публики. Гарри упрекнул – постыдилась бы. Он не мог такого понять, тем более что в его бизнесе главным было именно не привлекать к себе внимания. Вот тогда-то они и разошлись. Она стала работать в кордебалете на корабле, который совершал круизы по Карибскому морю, пару лет ставила танцы, затем начала сниматься для каталогов. В это же примерно время она почувствовала, что начинает стареть, и вышла замуж за одного мужика, торговавшего недвижимостью. Тот заявил, что он совсем не против завести еще пару детей.

– И я уже думала, быть мне мамочкой, – рассказывала Джойс через несколько лет, когда они снова сошлись с Гарри. – Думала, а потом эти две девчонки, которые от первой жены, заставили его выбирать между мной и ними. И ведь подумать только, совсем маленькие поганки, даже лифчиков не носили.

– Быть мамашей – это не твой, детка, стиль, – сказал Гарри, стараясь, чтобы слова прозвучали как комплимент.

Они ходили в кино, в «Вульфи», к Джо в его «Каменный краб». Брали китайские блюда на дом.

...И все эти годы, как ни странно, она тоже думала, что могла бы подыскать себе кого-нибудь получше, чем Гарри Арно, который был на двадцать пять лет старше и не вылезал от врачей. Правда, ему хватало ума никогда не пользоваться в кино скидкой для престарелых.

– Насколько я понимаю, – сказала Джойс, – ты готовишься смыться отсюда.

Гарри молча смотрел в окно.

– Я давно уже приготовился, – ответил он в конце концов.