И вот настала торжественная минута. Мы увидели в окно, как папина машина остановилась у дома, они вылезли, задрав головы, уставились на нас… и мы побежали их встречать. Таким странным я папу никогда еще не видела. Он все время хихикал, как слегка поддатый, и оттягивал узел галстука, будто тот мешал ему дышать.

Когда все собрались в гостиной, папа положил брата на стол, распеленал его и с величайшей гордостью, будто это несказанная красота какая, стал изучать его богатство – здоровенную фигню между ног. Черт, я же до тех пор ничего подобного не видела и помню, как меня это зрелище пришибло. Я подумала, что брат родился уродом, и придется делать ему операцию, ведь если не сделать – непонятно, как человеку с такой штукой дальше жить: он же ходить нормально не сможет! Почему-то мне вспомнилась овечка Долли, и стало очень страшно, я прижалась к бабушке, она вдруг смутилась и кинулась как попало заворачивать братика, а папа странно засмеялся, крутанулся на пятке, сгреб ребенка со стола, прижал к груди и, глянув на нас, завопил во всю глотку:

– А ну, бабы, марш на кухню ужин готовить! Нечего вам тут делать!

Отца я боялась всегда и теперь боюсь. Не потому, что он меня лупит и разговаривать по-человечески не умеет, только орет, – нет, я боюсь его глаз, его взгляда, как будто насквозь тебя просверливающего и вечно недовольного. Глянет так (а по-другому он на меня никогда и не смотрел) – и сразу хочется исчезнуть. Стою перед ним, дрожу от страха и начинаю понимать смысл слова «вечность»… А в тот незабываемый день я, когда мыла на кухне посуду после ужина, вдруг поняла, что случилось нечто непоправимое: я начинаю таять, растворяться и понемногу делаюсь невидимой.

…Не знаю, с чего это мне вздумалось писать про своего папашу. Он – галимая отрава, вот он кто. Хотя, правду сказать, я его толком и не знаю. Этот человек для меня – начальник. Просто начальник.

После контрольной по математике позвонила Лаура. Вечером собираемся у Кипраса: у него будет пустая квартира, потусим по случаю окончания учебного года.

– Он что, всех приглашает? – на всякий случай уточнила я.

– Конечно, всех! Это же Кипрас!

Ну да, Кипрас дружит со всеми, он, как говорится, свой парень. К нему в любой момент можно подойти стрельнуть сигаретку или попросить пару литов, и он всегда без разговоров даст, как будто это само собой разумеется. Еще мне нравится с ним общаться, потому что у него всегда хорошее настроение, и анекдотами он сыплет без передышки – не пойму, как только все это в голове умещается! Правда, с учебой у Кипраса не очень, так что как припрет – просит, чтобы я за него написала сочинение, а математику всегда сдирает у Гинце, причем за все за это нам платит… Не представляю, откуда у него столько денег. Гинце говорит, ему родители отстегивают денежки за отметки: за десятку – сотню, за девятку – девяносто, и так далее. Совсем неплохо!

Но как бы там ни было, именно благодаря Кипрасу я прославилась и теперь пишу сочинения половине класса – всем разные: подстраиваюсь под характер каждого, и, когда дело доходит до расчетов, меня прямо золотом осыпают!

– Эй, ты уснула там, что ли? – взвыла в трубке Лаура. – Идем или нет?

– А папа-мама что скажут?

Пару лет назад, когда мы только начинали тусоваться по-настоящему (без взрослых и торта со свечками), родители прижали Лауру как следует и никуда не пускали. Ее родители вообще как из прошлого века: не пропускают ни одного церковного праздника, по воскресеньям ходят в костел, после мессы у них семейный обед, за столом они крестятся, разговаривают, не повышая голоса, и все такое. Понятно, в классе Лаура чувствовала себя белой вороной, но мы подружились, и я вправила ей мозги. Теперь совсем другое дело.

Врать она научилась просто классически! То говорит: «Занимаюсь допоздна у друзей, потому что у нас одна книга на всех», то: «Ночую у подружки (у меня!), потому что та лежит на смертном одре и некому о ней (обо мне!), бедненькой, позаботиться», и все такое в том же роде.

Я: Так что ты скажешь родителям?

Лаура: Я им уже позвонила.

Я: И что сказала?

Л.: Что бабуля, которой я еду приношу, просила почитать ей вечером Библию.

Я: Сдурела? Сколько времени ты ей можешь читать эту Библию? Час, два?

Л.: Да хоть до ночи! Знаешь, сколько там страниц?

Я: А вдруг они додумаются ей позвонить?

Л.: Не станут они ей звонить, я сказала, что у нее нет телефона, потому что она все равно плохо слышит.

Я: Ага, значит, бабулька глухая? А читать сама не умеет?

Л.: Я сказала, что она плохо видит…

Я: Еще и слепая к тому же!

Л.: Ну чего ты цепляешься? Все нормально сошло. Папа прямо весь расчувствовался, сказал: «Побудь там, сколько понадобится, детка. Благослови тебя Гос-подь». Трогательно до слез.

Я: Ага.

Л.: Ну так что, идем?

Я: Значит, из-за тебя несчастная старушка ослепла и оглохла? Ни стыда ни совести у тебя, Лаура. А продукты ты ей сегодня понесешь?

Л.: Да, попозже, она спит после обеда.

Я: Слушай, а может, мы вместе сходим к твоей бабульке? И прямо оттуда потопаем к Кипрасу?

Л.: Давай. В полтретьего на углу – успеешь?

Вот здорово! Идем тусить!

Так, теперь надо искупаться и намазать лаком огрызки ногтей… Не знаю, что надеть, – пересмотрела весь свой гардероб, ничего подходящего не нашла. А, к черту! Напялю светлые джинсы и черную майку – подойдет к моим бесцветным лохмам. Обуюсь в черные замшевые кроссовки. И еще у меня есть роскошная черная шляпа, как у Майкла Джексона, и широкий галстук с черепами. Ага… Лицо надо будет выбелить, веки и губы сделать красными – получится классно. Все, залезаю в ванну. Пока!

Сегодня весь день проспала: уж очень тошнило, и вообще было погано, и чувствовала себя страшно виноватой. Проснулась только под вечер. Стало получше.

А еще в моей жизни кое-что изменилось – обстоятельства сложились так, что мне пришлось переехать к маме. Я поссорилась и с отцом, и с бабушкой Валерией (когда ссорюсь с ней, всегда называю Валерией, потому что ее это бесит).

Позвонила Лауре, но она не отозвалась – похоже, выключила мобильник. Как знать, может, и вправду сейчас читает старушке Библию. Бедняжка, нелегко ей, наверное, было сегодня доползти до этой своей бабульки!

Вчера перед тусовкой мы, как и собирались, занесли бабульке еду – обернулись быстро, минут, может, за десять. У Лауры есть ключ от старушкиной квартиры, потому что та еле ходит и почти не встает с постели. Когда мы вошли, Лауруте моя сразу же потащила покупки на кухню, а я осталась ждать в коридоре и через приоткрытую дверь разглядывала гостиную. Классная у бабульки квартира, прямо как в старых фильмах! Потолки высоченные и везде картины и книги. Вот бы в них порыться! Все, что нашлось интересного во всех трех моих домах, я уже прочитала.

В общем, теперь я живу с мамой… Только, может, я лучше расскажу с самого начала про то, что происходило после бабульки?

Сначала все было как обычно. К тому времени, как мы с Лаурой добрались, тусовка шла полным ходом: Кипрас с Силвой лизались в прихожей, Валентинас изображал людоеда Ганнибала Лектера и уговаривал Грету позволить ему откусить у нее кусок ляжки, а Винце с Гинце сидели в обнимку на полу в кухне и орали во все горло: «Пей до дна, пей до дна, пей до дна!»

Замутил все Микас: притащил водяру и стал нам подливать куда попало – в пиво, в сидр, у кого что в стакане было. В общем, намешали мы мало не покажется, надрались как свиньи, несли, как всегда, всякую чушь, орали громче музыки, плясали до упаду – словом, веселились вовсю. И вдруг кто-то закричал: горим! Смот-рим – и правда, из кухни дым валит. Ломанулись туда всей толпой и стали тушить огонь. Оказалось, Винце с Гинце примстилось, будто они на природе, сидят у озера, вот и решили костерок запалить – ну не идиоты? Выжгли на полу в кухне здоровенное черное пятно! Не представляю, что Кипрас скажет родителям.