Виктор подбежал к оперативнику.

— Он ушел! — возбужденно заговорил он, хватая Максимова за почерневший мокрый рукав. — Кара ушел, понимаете? Надо его поймать, обязательно надо поймать!

Инспектор улыбнулся, на испачканном лице его улыбка была неожиданной, ненужной.

— А как же, — сказал он, — поймаем. Обязательно. А пока приводите вашего… этого парня в чувство. Он может рассказать много полезного.

Когда Кара толкнул плоскодонку на воду, дно лодки почти мгновенно заполнилось водой, и он думал, что она пойдет ко дну. Но плоскодонка удержалась, водой она больше не наполнялась и приняла, заметно осев, тяжесть его большого тела. Потом он увидел, что лодка все же медленно тонет, но решил, что ее хватит для его короткого пути.

Он плыл в мертвой и густой тишине. Стоило ему отчалить от берега, как шум пожара, голоса преследователей сразу пропали, поглощенные ватным, вязким воздухом. Медленно и уверенно выводил он лодку на чистую воду. Здесь он знал все, егерь был прав, Кара в этих местах был старожилом. Он плыл мимо источенных оттепелью льдин, мимо укрытых снегом островков и постепенно оказался на свободном ото льда водном пространстве озера.

Сидя лицом к восходу, видел, что сквозь густой туман постепенно начинает пробиваться солнце. Оно с трудом вырывалось из плотной серо-голубой оболочки, плотно обтягивавшей поверхность земли. Вдали плавали черные острия сосен.

— А денек должен быть сегодня неплохим, — спокойно заметил себе Кара. — Разойдется туман, выглянет солнышко, будет тепло. Хорошо! — Он уверенными гребками подвигал лодку к берегу.

И действительно, слова его почти сразу сбылись. Как только солнце оказалось над пеленой тумана, все под ним разом заиграло и развеселилось. И зеркало воды, и обледенелые кочки болота, и капельки растаявшего снега на проклюнувшей из-под наледи яркой зеленой траве. Все вокруг ожило, точно в самую глубинку зимы вдруг нежданной гостьей заявилась весна: каждый цвет обнаружился самым своим ярким свойством, неожиданным и радостным. Зеленела трава, голубели снега, и смола на стволах сосен выглядела драгоценным янтарем. Но дальше, в молочном паре, все оставалось по-прежнему глухим и бесцветным. Плавали старые сосны в голубом мареве, растворялись березы и ели в сером, зябком сумраке пара, который поднимался над землей.

Вдруг совсем рядом тявкнул пес. Кара вздрогнул и осмотрелся. Он увидел расплывающиеся в тумане фигуры людей в нескольких шагах от него, на берегу плоского, заросшего, ельником и потому особенно густо затянутом туманом островка.

С привычной неспешной ловкостью приналег на весла и растворился в ольшанике. Причалил полузатонувшую плоскодонку к берегу и высадился на островке. Несколько минут стоял молча, собрав морщины на лбу. Потом осторожно прошелся вдоль берега. Хотел зайти в тыл врагам: самый верный способ сбить погоню со следа — идти за ней. И действительно, вскоре нашел цепочку крупных следов, отпечатавшихся на влажной почве. Медленно пошел по следу, стараясь не торопиться. Туман на островке был особенно густым, и Кара слышал только опознавательное посвистывание охотников. Больше ничего нельзя было разобрать. Шел он довольно долго, и вскоре след потерял. То ли охотники петляли по острову, то ли Кара устал или потерял былой опыт в таких делах.

Время работало против него: в солнечной стороне туман прорвался, и там образовалось огнисто-пылающее зарево, из тьмы проступали четкие очертания кустарников и деревьев. Где-то рядом плескалась вода, и Кара даже различал мелкие гребешки волн с розовыми полукружиями на них. Посветлели и вышли из сумрака берега, прорезались стволы деревьев. Он подумал, что надо бы как-то изменить тактику и придумать другой план спасения, как вдруг рядом кто-то выругался. Бранное слово вырвалось в нескольких шагах от него, и ему показалось, что оно было нацелено сюда, к нему. Сразу же громко и явственно пролаял пес.

Кара явственно различил сердитый окрик:

— Ты что?!

И в ответ — невнятное виноватое бормотание.

Голоса охотников пробудили жизнь над болотом. Заметались птицы; почти касаясь деревьев, промелькнули их острые тельца. Тяжело хлопая крыльями над головой Кары, пролетела неизвестная птица.

Старик резко свернул со следа охотничьей группы и стал уходить в глубь острова; выстрелы заставили его изменить тактику. Он решил не блуждать за преследователями, а отсидеться в безопасном месте. Его пугала собака, но он знал, что сейчас не легко будет взять след.

Он шел и шел, радуясь, что туман расходится медленно и островок остается таинственным, полным опасной неожиданности для врагов. Он не учитывал, что опасность была обоюдоострой, и на его долю тоже приходился тот же естественный риск, который грозил охотникам…

Ровная и твердая почва нежданно сменялась крошечными обледенелыми полянками, в которых скрывалось главное коварство: подо льдом таилась незамерзающая гибельная трясина. Островок пересекали неглубокие овражки. По дну их, под снегом, текли ручьи, полные заводей и глубин. Можно было провалиться с головой в эту глинистую западню, откуда потом сам не выберешься. Островок действительно был полон предательства, но Кара почему-то считал, что оно его не касается.

Он ступил на дрогнувшую кочку и бесшумно провалился в холодную илистую жижу.

“Глупо, — подумал он, — очень глупо. И крикнуть нельзя”.

Под судорожно метнувшимися руками-крыльями оскользнулся топкий берег ямы, великое ничто поглотило старика, дико сверкнули напоследок безумно расширенные глаза…

Месяца через три после тех страшных дней Виктор случайно встретил Таню на городском бульваре. Девушка шла неторопливо, вроде бы беззаботно, помахивая черной пластмассовой сумкой с огромной медной пряжкой.

“Вкус ее не улучшился”, — машинально отметил юноша.

— Здравствуй, Витя, — сказала Таня.

— Здравствуй, Таня. — Виктор улыбнулся. Девушка не ответила на улыбку.

— Я все собиралась тебе позвонить, да вот не смогла как-то.

— Я тоже собирался. И тоже не смог. Времени мало.

— Ты где сейчас? На заводе?

— На заводе. Под началом сестриного мужа. Он там директором. Ничего мужик оказался. Деловой. Справедливый. Работать можно.

Таня молча кивала в такт его словам и смотрела под ноги.

— В вечерний готовлюсь, — продолжал Виктор. — Химико-технологический. По традиции. Семейный, можно сказать, институт, — объяснил Виктор.

Они замолчали.

“Сейчас начнутся воспоминания”, — подумал он, иронически посматривая на девушку. Но та ничего. Ковыряла снежок носком красного сапога и помалкивала.

— Быть мне потомственным резинщиком, — продолжал Виктор.

Но Таня вдруг передернула плечами и прервала его:

— Это хорошо. Это славно, что ты устроился. Я рада.

— А ты?

— А что я? Все по-старому. Зачеты, проекты. Кончаю третий. — Затем, подобравшись, вдруг спросила, точно стрельнула в упор: — Ты думал?

— О чем?

— Ну, обо всем, что произошло. О нас, о притворяшках… Вообще.

— Черт возьми, конечно! Мы с Янкой столько слов сказали, все обсудили, ничего не решили, конечно. А думал я… дни и ночи напролет. У меня по сегодня все перед глазами — и обгорелый Худо, и труп Кары. Это так не забывается, девочка.

— Скажи, почему так плохо вышло? Ведь сначала все вроде ничего… А потом Люся…

— Да, Люся… — эхом отозвался Виктор. Потом нахмурился. — Мы сами виноваты: нарушили запрет.

— Запрет? Какой запрет, о чем ты говоришь? — удивленно и почему-то обиженно выкрикнула она.

— Понимаешь, — он говорил совсем тихо и очень медленно, сопротивляясь ее горячности, — нельзя было так жить, думать, чувствовать. Нельзя это, понимаешь? Мы нарушили запрет и поплатились.

— А ты переменился, — враждебно сказала она.

— Не знаю. Возможно. Не в том дело… Слушай, давай пройдемся, а?

Они пошли рядом.

— Я, Таня, правда очень много думал обо всей этой истории. Фактически притворяшки заставили меня по-новому взглянуть и на себя. Ты права, я переменился. Принял решение и как-то успокоился. Вот работаю…