— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил добряк.

— Лучше, папочка… лучше, — сказала Батильда. — Я чувствую, что ко мне возвращаются силы и через несколько дней я смогу вставать. Но почему же, папочка, вы не идете на службу? (Бюва издал стон.) Хорошо, что вы не покидали меня, когда я была больна. Но теперь, когда мне лучше, вам надо опять ходить в библиотеку. Слышите, папочка?

— Да, мое дитя… — сказал Бюва, глотая слезы. — Да, я пойду туда.

— Ну вот, вы плачете. Вы же видите, что мне лучше. Неужели вы хотите меня огорчить?

— Я плачу, — сказал Бюва, вытирая глаза платком, — я плачу, но это от радости. Да, я пойду на службу, мое дитя, я пойду.

И Бюва, поцеловав Батильду, поднялся к себе, потому что не хотел сказать ей, что потерял место. И бедная девушка снова осталась одна.

Она с облегчением вздохнула; теперь она была спокойна. Бонифас, в качестве клерка стряпчего служивший в Шатле, узнавал из первых рук обо всем, что происходит, а Батильда была уверена, что он от нее ничего не утаит. В самом деле, назавтра она узнала, что Рауля допрашивали и что он принял всю вину на себя. На следующий день ей стало известно, что ему устроили очные ставки с Валефом, Лавалем и Помпадуром, но что это ни к чему не привело. Словом, верный своему обещанию, Бонифас ежедневно приносил ей последние известия. И каждый вечер Батильда, слушая его рассказ, каким бы тревожным он ни был, чувствовала прилив сил. Так прошло две недели. На пятнадцатый день Батильда начала вставать и ходить по комнате, к великой радости Бюва, Нанетты и всей семьи Дени.

Однажды Бонифас, против обыкновения, вернулся в три часа от мессира Жулю и вошел в комнату больной. Бедный малый был так бледен и расстроен, что Батильда поняла, что он принес какое-то ужасное известие, и, вскрикнув, встала во весь рост, не сводя с него глаз.

— Итак, все кончено? — сказала она.

— Увы! — ответил Бонифас. — И этот упрямец сам виноват. Ему предлагали помилование, вы понимаете, мадемуазель Батильда, ему предлагали помилование, если он все расскажет, а он не захотел.

— Значит, надежды больше нет, — вскричала Батильда, — он приговорен?

— Сегодня утром, мадемуазель Батильда, сегодня утром.

— К смерти? Бонифас кивнул головой.

— И когда его казнят?

— Завтра, в восемь часов утра.

— Хорошо, — сказала Батильда.

— Но, быть может, еще есть надежда, — сказал Бонифас.

— Какая? — спросила Батильда.

— Если он решится выдать своих сообщников… Девушка рассмеялась, но столь странным смехом, что Бонифаса пробрала дрожь.

— В конце концов, кто знает! — сказал Бонифас. — Я бы, например, на его месте так и сделал. Я бы сказал: это задумал не я, честное слово, не я, а такой-то, такой-то и такой-то.

— Бонифас, — сказала Батильда, — мне нужно выйти из дому.

— Вам, мадемуазель Батильда? — с испугом вскричал Бонифас. — Вы выйти? Да вы этим убьете себя.

— А я говорю вам, что мне нужно выйти.

— Но вы же не держитесь на ногах.

— Вы ошибаетесь, Бонифас, я окрепла. Смотрите!

И Батильда принялась ходить по комнате твердым и уверенным шагом.

— К тому же, — продолжала Батильда, — вы сходите для меня за наемной каретой.

— Но, мадемуазель Батильда…

— Бонифас, вы обещали повиноваться мне. До сих пор вы держали слово. Или вы устали от своей преданности?

— Я устал от преданности вам, мадемуазель Батильда?! Накажи меня Господь Бог, если есть хоть слово правды в том, что вы говорите. Вы просите меня найти вам карету, я найду вам хоть две.

— Идите, мой друг, — сказала девушка, — идите, мой брат!

— О, мадемуазель Батильда, этими словами вы можете заставить меня сделать все, что только захотите. Через пять минут карета будет здесь,

И Бонифас выбежал из комнаты.

На Батильде было широкое, развевающееся белое платье; она стянула его поясом, накинула на плечи мантилью и приготовилась выйти. Когда она направлялась к двери, вошла госпожа Дени.

— О Бог мой! — вскричала добрая женщина. — Что вы собирались сделать, дорогое дитя?

— Сударыня, — сказала Батильда, — мне нужно выйти из дому.

— Выйти из дому? Да вы сошли с ума!

— Вы ошибаетесь, сударыня, я в полном рассудке, — сказала Батильда с улыбкой, — но, если вы станете меня удерживать, я, возможно, и вправду лишусь ума.

— Но куда же вы идете, дорогое дитя?

— Разве вы не знаете, сударыня, что он осужден?

— О Боже мой, Боже мой, кто вам это сказал? Я так просила всех скрывать от вас эту ужасную новость!

— Да, а завтра вы сказали бы мне, что он умер, не так ли? И я бы вам ответила: «Это вы его убили, потому что у меня, быть может, есть средство спасти его».

— У вас, мое дитя, у вас есть средство спасти его?

— Я сказала «быть может», сударыня. Дайте же мне испытать это средство — единственное, которое у меня осталось.

— Ступайте, мое дитя, — сказала госпожа Дени, обезоруженная вдохновенным тоном Батильды. — Ступайте, и да ведет вас Господь.

И госпожа Дени посторонилась, чтобы пропустить Батильду.

Батильда вышла, медленным, но твердым шагом спустилась по лестнице перешла улицу, поднялась к себе на пятый этаж и открыла дверь своей комнаты, она тут не была со дня катастрофы, На шум ее шагов из чулана вышла Нанетта. Увидав Батильду, она вскрикнула: ей показалось, что перед ней призрак ее молодой хозяйки.

— Что с тобой, милая Нанетта? — серьезным тоном спросила Батильда.

— Ох, Боже мой, — вся дрожа, воскликнула бедная женщина, — это вправду вы, наша мадемуазель, или только ваша тень?

— Это я, я, Нанетта, потрогай мена, а еще лучше поцелуй. Слава Богу, я еще не умерла!

— А почему вы ушли из дома Дени? Вам сказали там что-нибудь обидное?

— Нет, милая Нанетта, нет, просто мне обязательно, непременно нужно кое-куда съездить.

— Да разве мы вам позволим выйти из дому в таком состоянии? Ни за что! Это значило бы вас убить. Господин Бюва, господин Бюва, вот наша мадемуазель, она хочет выйти, скажите ей, что это невозможно.

Батильда обернулась к Бюва с намерением употребить все свое влияние на него, если он попытается ее остановить, но по его потрясенному лицу сразу поняла, что он знает роковую новость… Со своей стороны Бюва при виде ее разразился слезами.

— Отец, — сказала Батильда, — То, что происходило до этого дня, делали люди. Но теперь дела их окончены; остальное принадлежит Богу. Отец, я верю: Бог сжалится над нами.

— Это я его убил, — вскричал Бюва, падая в кресло, — это я его убил!.. Батильда величаво подошла к нему и поцеловала его в лоб.

— Но что ты собираешься делать, мое дитя? — спросил Бюва.

— То, что велит мне долг, — ответила Батильда.

И она открыла ларчик, врезанный в молитвенную скамейку, взяла оттуда черный бумажник и вытащила из него письмо.

— О, ты права, ты права, мое дитя! — воскликнул Бюва. — Я забыл об этом письме.

— А я помнила о нем, — сказала Батильда, целуя письмо и пряча его на груди, — потому что это все, что мне оставила в наследство моя мать.

В эту минуту послышался шум кареты, остановившейся у дверей дома.

— Прощайте, отец, прощай, Нанетта! — сказала Батильда. — Молите Бога, чтобы он ниспослал мне удачу!

И она удалилась с торжественной важностью, которая делала ее в глазах Бюва и Нанетты похожей на святую.

У дверей дома она нашла Бонифаса, который ждал ее с каретой.

— Не поехать ли мне с вами, мадемуазель Батильда? — спросил Бонифас.

— Нет, мой друг, — сказала Батильда, протягивая ему руку. — Сегодня не нужно. Быть может, завтра…

И она села в карету.

— Куда вас отвезти, красавица-мадемуазель? — спросил кучер.

— В Арсенал, — ответила Батильда.

Приехав в Арсенал, Батильда спросила мадемуазель де Лонэ, которая по ее просьбе тотчас же ввела ее к госпоже дю Мен.

— А-а, это вы, мое дитя, — рассеяно сказала озабоченная герцогиня. — Я вижу, вы не забываете друзей, когда они попадают в беду. Это хорошо.