Кроме бывших заключенных, считавших себя профессионалами, было несколько художников-любителей, мнивших себя гениями, они, в основном, разглагольствовали на темы об искусстве и пили разведенную спиртовую политуру, употребляющуюся в качестве разбавителя для красок.

В этой теплой компании, только и думавшей о том, как бы не угодить на передовую, я сразу же стал объектом насмешек из-за своих мечтаний о фронте.

Даже сам замполит Дубин, которого богомазы, конечно, окрестили «Дубиной», поднял меня на смех, когда я обратился к нему с просьбой об отправке меня в маршевую роту.

— Сиди и не рыпайся со своими двойными рамами! На фронте ты нужон, как мерину х… Одна помеха, — ответил он мне со своей деревенской непосредственностью.

В моем положении нормальный придурок не сетовал бы на судьбу. Клубные художники, баянисты, киномеханики жили вольготно, полковой распорядок и строй их не касались, ибо они опекались политчастью. Наиболее солидные люди даже обзавелись временными семьями и ночевать ходили в город. Но для придурка-идеалиста, каковым был я, такая жизнь казалась невыносимой. Сидеть в глубоком тылу и малевать лозунги в то время, как на фронтах гремят бои и солдаты ходят в атаку?

Как я завидовал солдатам маршевых рот, покидавшим полк с лихой песней:

У богомазов была своя жизнь и свои песни, в которых они, правда, обращались к товарищу Сталину и Ворошилову, однако, на свой лад. Чокнувшись разведенной политурой и запершись, они весело запевали в своем клубном бараке:

Несколько слов о нашем запасном 193-ем резерва Главного командования стрелковом полку, в котором я прослужил почти полгода. Стоял он в громадных лагерях в районе Марьиной Рощи. В одном только нашем батальоне насчитывалось больше солдат, чем в целой фронтовой дивизии. Непрерывным потоком шло от нас пополнение на Запад, «193 запасной» был известен на всех фронтах Отечественной войны, но называли не резерва Главного командования, а «Горьковским мясокомбинатом».

Однажды я вместе со школой был на экскурсии на Московском мясокомбинате имени Микояна и могу удостоверить, что это прозвище не было уж таким беспочвенным — производственный процесс, который нам показывали, действительно очень напоминал распорядок запасного полка резерва Главного командования. Наш полк представлял собой огромное предприятие по производству пушечного мяса, да простят меня незабвенные Кукрыниксы, ибо на их плакатах в качестве пушечного мяса выступали исключительно военнослужащие Вермахта. Если так, то наш полк был исключением. Со всех концов страны поезда доставляли на его главный распределительный пункт разношерстное человеческое сырье, где оно перемешивалось, обдиралось догола, обстригалось и очищалось от волосяного покрова и пропускалось через вошебойки, бани и каптерки. Обработанное таким образом сырье уже в виде полуфабриката поступало на батальонные конвейеры, где доводилось до солдатских кондиций, проходя через плацы, стрельбища, пищеблоки, фильтры особого отдела. Затем «готовая продукция» приводилась к присяге и погружалась в эшелоны, отправляющиеся к местам назначения. На фронте готовая продукция перемалывалась, так сказать, жерновами войны, разделялась на две части: одна часть ложилась в братские могилы, другая — в госпиталя.

Славная была шутка: «На войне у солдата два выхода — либо в „Наркомзем“, либо в „Наркомздрав“». После «Наркомздрава» солдаты опять попадали на полковой распредпункт, и процесс начинался сначала.

Личный состав полка делился на три категории: постоянный, переменный и придурочный. К постоянному составу относилось все начальство, начиная от командира отделения и кончая командиром полка. Переменный состоял из массы, непрерывно проходившей по полковому конвейеру, а придурочный состав выполнял функцию рабочих на конвейере или обслуживал начальство. Приуменьшить роль придурочного состава было бы глубокой ошибкой. Если бы, к примеру, придурки забастовали, как эксплуатируемые рабочие при капитализме, наш «Горьковский мясокомбинат» тотчас бы встал и перестал посылать пополнение на фронт. Но, поскольку при социализме забастовок не может быть, это исключалось.

Статус придурков был необычным, ибо они существовали только фактически, а юридически их как бы и не было. Более того, приказом наркома обороны придурки были строжайше запрещены, их должны были истреблять, словно вшей, путем отправки на передовую.

Вышестоящие политические инстанции вели с придурками борьбу не на жизнь, а на смерть. Они без конца слали в наш полк ревизоров, инспекторов, поверяющих, целые комиссии, которые месяцами проводили расследования, пытаясь придурков выявить, изловить и уничтожить. Однако на моей памяти ни один придурок так и не был захвачен живьем, несмотря на то, что, согласно секретным сведениям, поступавшим в вышестоящие политические инстанции, в нашем полку расплодилась невероятная тьма сапожников, парикмахеров, жестянщиков, столяров, портных, печников, художников, а также заштатных писарей, кладовщиков, каптенармусов и бухгалтеров и даже специалистов по самогоноварению, укрывавшихся от передовой.

Агентурные данные, которыми располагало Главное политуправление, указывали на то, что где-то в дебрях Марьиной Рощи придурки гнали самогон в промышленном масштабе, оборудовав для этой цели небольшое предприятие и используя в качестве сырья казенное продовольствие.

Специальная комиссия расследовала это дело и ровным счетом ничего не обнаружила, хотя и понесла человеческие жертвы. Рассказывали, что комиссия допустила просчет, отправившись на поиски самогонщиков без противогазов. В результате, когда она приблизилась к предполагаемому местонахождению подпольного завода, алкогольные пары (являвшиеся побочными отходами производства) вызвали у членов комиссии такое опьянение, что один из них, потеряв равновесие, упал в пруд и утонул. Пока его товарищи после опьянения пришли в себя, прошли целые сутки, и утонувшего спасать уже было поздно.

Комиссии по борьбе с придурками работали во всех батальонах, рылись в штабных списках и документах, шныряли по всему расположению.

Видимо, работа у поверяющих была настолько суетная, что за какую-нибудь неделю они успевали износить не первого срока обмундирование, в котором к нам прибывали. Во всяком случае, убывали они из полка, как правило, в новеньких с иголочки шинелях, хорошо пригнанных по фигуре, и специально пошитых для них хромовых сапогах. Вместе с тощими портфельчиками с зубными щетками и бритвами они увозили с собой в Москву солидные тючки с американскими консервами и бутылками марьинорощинского первача для передачи вышестоящему начальству взамен так и не обнаруженных придурков.

Этот удивительнейший феномен природы объяснялся очень просто: все полковые придурки, за исключением нестроевиков, числились в списках переменного состава. Сапожник Васька в списке значился вторым номером ручного пулемета 1-го отделения 3-го взвода 4-ой стрелковой роты, портной Сашка — стрелком, ординарец Берлага — связным и т. д. и т. п. Днем они сапожничали и портняжничали, обслуживая начальство, или гнали для него самогон, а ночевать ходили в ротные землянки, где за ними держали места, приличествующие ротной интеллигенции.