Курсант Качинской школы авиаторов мичман Рубцов заблудился в полете над Черным морем.

Подобная напасть нередко поджидает и более опытных пилотов, в том нет ничего зазорного. Убедившись, что настигнутый им источник дыма принадлежит некоему торговцу, а не легкому крейсеру «Чемульпо», мичман выписал вираж и лег на северный курс.

Наставники говорили ему: в подобных случаях не отчаивайся, лети к берегу. Коли топливо на исходе – ищи место спуска. Лучше малый конфуз и срыв полетного плана, нежели разбитый «Сикорский» и загубленная жизнь.

Берег показался, и на нем знакомый белый маяк. Согласно вводной, «Чемульпо» с авианосной баржей на буксире ждет южнее в двадцати милях, курс 170 градусов. Мичман вытянул руку вверх и постучал по крыльевому баку, отозвавшемуся глухим звуком. Стало быть, бензин там еще не выработан, сливаясь самотеком к ровно гремящему движку. Рубцов глянул на часы. Не менее сорока минут полета в запасе. Морские машины летают далеко и подолгу.

Возможно, другой авиатор, не гневя Бога и не искушая судьбу, перемахнул бы невысокие горы, Севастополь и мелкую речку Качу, за которой спряталось летное поле школы. Но мичман, курсант из первого набора, специально подготавливаемого к морским полетам, обязан был подтвердить умение находить авианосец и совершать спуск на него. Австрия, Сербия и союзные с ними страны метали друг в друга свирепые ноты, словно молнии перед грозой. Ежели до начала военных предприятий свидетельство морского летчика не получить – жди списания в сухопутные. Все равно что офицера с мостика крейсера бросить в окопы командовать ротой пушечного мяса.

Легкий биплан С-10 отмахал на юг с небольшим уклоном на восток положенные двадцать и даже более миль. Дымов клубилось в достатке – слухи о скором приближении войны не сковали пока каботажное судоходство. Рубцов, закладывая виражи, метался меж ними, пока уверенность в способности найти авианосец не растаяла, как и резерв топлива. Теперь хватит разве что до Качи…

Пилот ошибся не только с поиском корабля. Через четверть часа после перекладывания машины на обратный курс он услышал «чиханье» двигателя – пропуски вспышек в цилиндрах. Не надо быть большим специалистом – сии звуки значат, что с остатками бензина мотор захватывает воздух.

Признавая вину за скорый спуск на воду, мичман погладил борт кабины, словно извиняясь перед крылатым другом за неизбежность купания. В теплом море человеку выплыть немудрено, вот только аэроплан обречен. Берег отчетливо проступил прямо по курсу, но «Сикорский» снижался, грозясь коснуться воды буквально через пару миль. Мотор совершенно заглох…

Человек, поднявшийся в небо на техническом аппарате, – его пленник. Он всецело зависит от него. Птицы – свободны. Им для подъема или спуска хватает изящного движения крыльев.

Распугав чаек, заполошенно брызнувших в стороны с сердитыми криками, аэроплан шумно грохнулся в черноморскую волну. В последние секунды до удара Рубцов изо всех сил потянул на себя управление, напрягшись так, что, пожалуй, смог бы взмахнуть крыльями.

Гибель мичмана породила бумажный хоровод в Адмиралтействе. Командиры авианосных кораблей получили строгий наказ: для приема самолетов на палубу плескаться в видимости береговых ориентиров, а местонахождение обозначить салютацией. Не сговариваясь, моряки засунули образчики очередной чиновной дури поглубже в сейфы, с глаз долой. Плавучая авиабаза рассчитана на действия в чужих водах. Прикажете вояжировать у линии прибоя под жерлами береговой артиллерии? Мало того, ракетами обозначить свое место, дабы вражьим пушкарям сподручнее целиться. Благодарим покорно.

Начавшаяся война похоронила большинство подобных инструкций. На войне главное убивать и не быть убитым. Не важно, насколько при том соблюдено соответствие циркулярам, разлетающимся по флоту от каменных набережных Невы.

В генеральных штабах сухопутных армий любовь к бумажной боеспособности пылает не менее, чем в гнездовьях паркетных адмиралов. Круглый год, в слякоть, в стужу или под солнцем штабисты всегда готовы к любой войне. Для проверки достаточно поднять среди ночи самого главного генерала и всполошить его известием о нападении некоего экзотического супостата на горячо любимое Отечество. Начштаба бодро заявит «не извольте беспокоиться». Затем из недр N-ского сейфа извлечет слегка запыленный план победоносной войны… ну, например, Российской империи с Португалией. Можете быть покойны, той Португалии в самом деле придется несладко. По крайней мере на бумаге.

Вероятность противостояния с Болгарией русские военные предполагали как сугубо умозрительную. Освобождение от османского господства, многолетняя поддержка против Австро-Венгрии вводили болгарского царя в круг естественных и верных друзей русской короны. Поэтому его поспешное вступление в войну на стороне Габсбургов вызвало оторопь в Зимнем дворце. Министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов никак не смог объяснить Государю, отчего осрамилась российская внешняя политика на Балканах. Словно смертельно раненный Цезарь, воскликнувший «И ты, Брут?», наш император Николай Второй вправе был кричать: «И ты, Фердинанд?» Разве что великий римлянин умирал, а Россия не получила еще и царапины. Посему балканский Иуда проявил немудрую поспешность, объявив войну Сербии, тем самым де-юре вступив в войну и с большим славянским братом.

Южный театр военных действий отдали на откуп генерал-полковнику Брусилову, сделавшему головокружительную карьеру в малых войнах в Корее и на Балканах[1]. Юго-Западный фронт против австро-венгерских войск возглавил генерал от артиллерии Иванов.

2 августа 1914 года огромный четырехмоторный аэроплан «Илья Муромец» развернулся над морем, вальяжно сбросил высоту над Сухим лиманом и произвел спуск на летном поле Одессы. Алексей Алексеевич Брусилов сошел с трапа, следом легко сбежал Петр Николаевич Врангель. Небольшой двухместный биплан, очевидно, доставивший Колчака, трепетал крыльями на ветру. Сам Александр Васильевич поспешил навстречу питерским генералам. Рядом с ним, видом похожий на побитую упитанную собаку, семенящей нестроевой походкой подтянулся Радко-Дмитриев.

Худой и жилистый Брусилов стиснул в рукопожатии вялую котлету болгарина. Балканский союзник обтекал по́том на ярком летнем солнце и изображал крайнее несчастие от того, что безумный правитель его страны вздумал напасть на православного брата, к тому же непростительно сильного.

Это же он выразил словами, когда генералы засели за карты в штабе Одесского округа, превращенном отныне в штаб фронта.

– Бросьте истерику. Никто нападать и не думал, – грубо оборвал его Врангель. – Полно вам убиваться, точно гимназистка после матросских объятий. Фердинанд ваш мечтает отпилить кусок Сербии, пока Россия увязла в боях с Австро-Венгрией. Не только нападать не собирается, он и от нас удара не ждет.

– Именно, господа. Поэтому сил у нас не много, только две дивизии под Константинополем, Одесский военный округ и флот. Вновь развертываемые части пойдут на Галицию и против Германии. – Брусилов хищно улыбнулся, отчего усы его еще больше распушились. В этот момент он похож был на драчливого дворового кота, вздумавшего примерно наказать крупного хозяйского увальня и стащить у него сметану. – Готовим наступление, ждем атаки сербских позиций и наносим удар.

Указка ткнулась в карту.

– Александр Васильевич, у нас по довоенным планам десант к Варне расписан? Флот готов?

– Так точно, ваше высокопревосходительство. Однако же вам известна цена тех планов.

– Вот мы ее и проверим. Слышал о новом увлечении вашем – морской авиации. Чем порадуете?