— Сколько времени понадобится нам, чтобы похоронить погибших? — спросил проконсул.
— По крайней мере, три дня…
Цезарь потупил взгляд и посмотрел на носки своих измазанных глиной кожаных сапог. Можно было подумать, что стыд не позволяет ему смотреть в глаза своим офицерам. Три дня… Это могло означать только одно — его войска понесли огромные потери.
— Лабиэн, немедленно отправь гонцов в племя лингонов. Через два-три дня обоз гельветов должен оказаться в их землях. Я запрещаю лингонам каким-либо образом помогать гельветам! Если они посмеют ослушаться, то я поступлю с ними точно так же, как недавно поступил с тигуринами, а сегодня — с гельветами, боями и рауриками. Я уничтожу их племя. Так и передай.
— Цезарь, — сказал один из молодых трибунов, — в лагере гельветов мы нашли огромное количество золота. Возможно, нам следует…
— Подумай сам, неужели слитки золота смогут заменить моих погибших воинов или вылечить умирающих?! — закричал центурион Луций Сперат Урсул вне себя от гнева. Под левым глазом у него была огромная красно-черная ссадина. Под разорванным в клочья правым рукавом его туники виднелась свежая рана.
— Если я дам на твой вопрос положительный ответ, то это будет отчасти правдой, — спокойно заметил Цезарь. — Золото — это легионы, легионы — это власть, а власть — это Рим. Принесите мне золото гельветов!
В огромной палатке, охраняемой личной гвардией Цезаря, солдаты сложили все награбленное: скромные украшения, которые принадлежали убитым кельтам простого происхождения, а также сокровища вождей и князей. На холм свозили целые телеги, груженные богатой добычей: золотыми слитками, бесчисленным количеством бочек с кельтскими, массилианскими, римскими и греческими золотыми или серебряными монетами.
Цезарь настоял на том, чтобы я сопровождал его. Поскольку земля была довольно скользкой, я решил взять с собой Ванду. Проконсул вошел в палатку в сопровождении одного из солдат своей гвардии. Оказавшись внутри, он забрал у легионера факел и велел ему выйти вон. Цезарь смотрел на награбленные сокровища, которые наверняка стоили несколько сотен миллионов сестерциев. И все эти богатства принадлежали ему — Гаю Юлию Цезарю.
— Ради этого ты вторгся на территорию свободной Галлии? — спросил я проконсула.
Цезарь запустил руку в бочку с массилианскими золотыми монетами, достал пригоршню маленьких золотых дисков, расставил пальцы, и они со звоном посыпались назад в бочку.
— Друид, — ответил проконсул, с задумчивым видом глядя на силуэты легионеров, которые расхаживали вокруг палатки, — неужели кто-нибудь спрашивал у Александра, зачем он хотел завоевать весь мир?
В тот момент я понял, что Цезарь одержим. Его привлекало не богатство, а те возможности, которые открывались перед ним благодаря награбленным сокровищам кельтов. Проконсул не мог в полной мере насладиться уже достигнутым. Как только он добивался успеха, ему тут же казалось, что этого мало, и Цезарь начинал строить новые отчаянные планы, воплощение которых могло стоить ему жизни. Рассуждая таким образом, нетрудно было сделать вывод, что Юлий Цезарь стал рабом собственного честолюбия.
Вдруг проконсул обратил внимание на старый деревянный сундук с позолоченными замками и петлями. Цезарь встал перед ним на колени и хотел поднять крышку, но я сказал:
— Не делай этого!
Проконсул повернулся и отдал мне факел, чтобы обе его руки были свободны.
— Почему я не должен открывать его? На этом ящике даже нет замка.
— Его не закрыли по одной простой причине — никто из кельтов никогда не решится даже прикоснуться к этому сундуку.
Цезарь вновь повернулся ко мне. Похоже, происходящее доставляло ему огромное удовольствие. Он готов был рассмеяться из-за того, что какой-то галл запрещал ему открывать ящик, захваченный его легионерами.
— Этот сундук принадлежит друиду. И я советую тебе как можно быстрее вернуть его хозяину. В противном случае боги могут разгневаться на тебя и жестоко наказать.
Теперь Цезарь знал, что он должен делать, и больше ни мгновения не сомневался. Я пригрозил проконсулу карой небесной. Это значило, что, открыв сундук, Цезарь сделал бы своими врагами всех кельтских богов. Но такое соперничество пришлось ему по вкусу. Он принял решение бросить вызов богам чужого народа и победить их или умереть, сражаясь.
Когда Цезарь открыл сундук, я тут же отвернулся. Установив факел в железную подставку, прикрепленную к древку, вкопанному в самом центре палатки, я повернулся лицом к выходу, чтобы не видеть, как этот римлянин, решивший оскорбить наших богов, осквернит своими грязными руками священные золотые серпы друидов.
Через несколько часов Мамурра начал составлять подробный список ценных предметов, захваченных легионерами. Ему помогали образованные греческие рабы. Эту процедуру нужно было закончить как можно быстрее, поскольку размер вознаграждения, причитавшегося каждому солдату, зависел исключительно от количества награбленного. Как раз во время подсчета в палатку ворвался Урсул, примипил десятого легиона, в сопровождении нескольких взволнованных центурионов и попросил Цезаря немедленно обратиться с речью к воинам. Выслушав аргументы своих офицеров, проконсул решил, что их требование вполне разумно, и вышел к своим легионам, которые уже выстроились на холме. Он похвалил своих солдат за смелость и пообещал каждому дополнительное вознаграждение, равное жалованью, получаемому за год. Требатий Теста, молодой советник, специализировавшийся в области административного права, который лишь недавно прибыл из Рима, удрученно покачал головой, услышав речь Цезаря. Как проконсул мог обещать своим легионерам вознаграждение в размере двенадцати месячных жалований, еще не зная, сможет ли он сдержать свое обещание? Но я уже успел составить определенное мнение о характере Цезаря и нисколько не удивился такому повороту событий. Проконсул постоянно загонял себя в тупик, делая поспешные выводы и необдуманно раздавая обещания. Если у Цезаря окажется недостаточно золота, чтобы выплатить вознаграждение простым легионерам и офицерам, он будет вынужден искать способы любым путем получить дополнительные средства.
Мы вернулись в нашу палатку, и я велел Криксосу раздобыть для нас хорошего вина. Мне хотелось напиться до беспамятства. Уже наступила полночь.
— Как ты думаешь, Ванда, судьба каждого человека определяется богами еще при его рождении? И он никак не может изменить ее?
— Я не знаю, — улыбнулась она и тут же крепко обняла меня. Люсия играла с кожаными шнурками на моей обуви. Я был безумно рад, что моя любимая собака по-прежнему со мной. Наверное, я решил сейчас упомянуть о Люсии потому, что о собаках говорят в основном тогда, когда они умирают.
Я всегда испытывал к Люсии огромную привязанность: мне казалось, что она стала членом моей семьи, который помогал мне забыть о заботах и печалях. Появился Криксос с небольшим мехом, наполненным вином. Сделав несколько глотков, я почувствовал тяжесть во всем теле. Подавленное настроение сменилось беспокойством. Я почему-то боялся, что могу потерять Ванду. Не знаю, возможно, подобные мысли роились в моей голове потому, что в тот день на моих глазах умерло столько людей? В самом деле, не знаю. Может быть, это было предчувствие? Знак, ниспосланный мне богами? Я обнял Ванду и крепко прижал ее к себе.
Цезарь до сих пор произносил речь, стоя перед своими легионерами. Его голос был отчетливо слышен даже в нашей палатке, расположенной довольно далеко от того места, где центурионы выстроили своих солдат. Проконсул в очередной раз упомянул, что сами боги помогли Риму одержать эту славную победу.
Победу? Его солдаты едва стояли на ногах, они были на грани физического и морального истощения. Три дня подряд оставшиеся в живых хоронили погибших и ухаживали за ранеными. Нечего было и думать о преследовании гельветов, которые бросили большую часть своего имущества и весь скот и могли благодаря этому передвигаться гораздо быстрее.
