С лица Лабиэна тут же исчезла улыбка.

— Это правда? Ты в самом деле друид?

Так вот в чем дело. Все римляне почему-то испытывают невероятный суеверный страх перед кельтскими друидами. Они оказались здесь, среди народов, которых считали дикими, окруженные со всех сторон незнакомой местностью, в глухих лесах. Им приходилось иметь дело с традициями и обычаями, понять которые они не могли. Я попытался изобразить на своем лице некое подобие мудрой усмешки всезнающего друида. Но Лабиэн уже взял себя в руки. Он снова улыбнулся:

— Ты еще очень молод. Насколько я знаю, кельтские друиды облачаются в белоснежные одежды, носят длинные седые бороды и, держа в руках свои золотые серпы, беззвучно ходят по лесам.

— Насколько я понял, ты ищешь переводчика, — ответил я спокойно. — Именно поэтому я пришел к тебе. Если ты заинтересован в моих услугах, то так и скажи.

Я говорил громко и четко, не отводя взгляд в сторону. Мне показалось, что я смогу произвести более выгодное впечатление, если не дам прямого ответа на вопрос, являюсь я на самом деле друидом или нет. Кроме того, я знал, что сюда вот-вот должна прибыть делегация кельтов, и не хотел оказаться в неловком положении.

Лабиэн пристально рассматривал меня, пытаясь понять, кем же на самом деле я являюсь и что из себя представляю. Похоже, он взвешивал все мои достоинства и недостатки. Наконец, легат сказал по-гречески:

— У берега реки делегация гельветов ожидает разрешения ступить на землю нашей провинции. Ты готов немедленно приступить к выполнению своих обязанностей и переводить для нас? Мы готовы заплатить тебе за работу один серебряный денарий.

— Я с радостью выступлю в роли переводчика во время этой встречи, — ответил я ему на греческом, тщательно подбирая слова, — одпако хочу сообщить тебе, легат Лабиэн, что мои услуги стоят не один, а два серебряных денария.

Лабиэн усмехнулся. Наконец он кивнул, подавая знак Сильвану, который все еще сидел верхом на лошади. Сильван тут же сдавил бедрами бока своего гнедого коня и галопом поскакал по Виа Преториа.

— Кто эта женщина? — с интересом спросил Лабиэн, разглядывая Ванду еще более пристально, чем меня. Взгляд легата скользнул по ее груди, затем опустился ниже, к бедрам, соблазнительные изгибы которых подчеркивали складки туники в крупную красную клетку.

— Сюда ей входить нельзя, — сказал он, глядя прямо в глаза Ванде и улыбаясь ей.

— Она моя рабыня, — ответил я с такой гордостью, словно мне принадлежал целый гарем, — эта женщина заменяет мне мою больную левую ногу.

Я заложил большие пальцы левой и правой руки за свой ремень. Теперь Лабиэн наконец-то заметил болтавшиеся у меня на поясе светлые волосы. Легат поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза.

— Это волосы германца? Насколько я понимаю, ты их у кого-то купил?

— Нет, легат Лабиэн. Эти волосы принадлежали одному германскому князю, которого я победил в честном поединке. Теперь его душа, а также его волосы принадлежат мне и только мне.

На лице римлянина читалось удивление, которое он даже не пытался скрыть. Я не мог понять, чем оно было вызвано: либо он не верил в правдивость сказанного мной относительно победы над германцем, либо его удивляли обычаи кельтов.

— Что ж, — ответил наконец Лабиэн, — у переводчика Цезаря должно быть две ноги. Ждите здесь дальнейших распоряжений, — сказал легат и вернулся в палатку.

Мы стояли перед валом высотой по колено, который окружал шатер Цезаря, и ждали, что нам велят делать дальше. Молодые трибуны косились в нашу сторону и перешептывались. Похоже, им еще никогда в жизни не доводилось видеть женщину из племени германцев.

Из огромного шатра вышел еще один офицер. Он представился нам и назвался примипилом десятого легиона — имевшим самое высокое звание центурионом. В отличие от легионеров он не носил кольчугу, а был облачен в оцинкованный панцирь, собранный из множества прилегающих друг к другу вплотную чешуек который так блестел на солнце, словно был из чистого серебра В руке офицер держал узловатую палку. Это был пресловутый витис, который давал ему право решать, будет легионер помилован или лишен жизни. Примипила переполняли энергия и жажда деятельности. Казалось, он ни мгновения не мог сидеть без дела и был типичным представителем тех нелюдимов, которые отлично чувствовали себя только в обществе мужчин, но в один прекрасный день совершенно неожиданно могли проявить невероятную заботу и сердечность по отношению к тем, кто нуждался в их защите. Примипил взглянул на меня словно отец, гордящийся своим сыном.

— Ты непременно должен поступить на службу в канцелярию Цезаря, кельт. Учти, занимая подобную должность и выполняя обязанности переводчика и писаря, ты будешь получать такое же жалованье, как член младшего офицерского состава. В тот же день, как только ты подпишешь контракт, ты получишь задаток в размере трехсот сестерциев, а затем тебе будет выплачиваться такая же сумма каждый год. Это в полтора раза больше, чем получает пехотинец, служащий в римской армии.

— А сколько получает всадник? Я неплохо езжу верхом, — решил пошутить я.

Примипил улыбнулся, оценив мое остроумие, и с пренебрежением взглянул на молодых трибунов, которые с недовольными минами стояли перед входом в огромный шатер Цезаря. Любой примипил — это воин, который из самых низов пробивался наверх. И каждый шаг на пути к этому званию был сделан исключительно на поле боя. Примипил не может похвастаться знатным происхождением, поскольку не принадлежит к сословию сенаторов или всадников. Если он хочет сделать карьеру, то у него есть только одна возможность осуществить свое желание — это служба в армии. Конечно же, примипил презирал этих самовлюбленных юнцов, которые смотрели на всех свысока, обливали свою одежду дорогими благовониями и украшали туники яркими лентами. Примипила звали Луций Сперат Урсул, ростом он был еще ниже, чем те римляне, которых мне приходилось видеть до сих пор, однако его широкие мускулистые плечи тут же обращали на себя внимание и заставляли относиться с почтением к их обладателю. Должен заметить, что таз примипила тоже был гораздо шире, чем у мужчин, живущих на севере, так что офицер напоминал мне облаченный в броню кубик.

— Подумай хорошенько, кельт. Нигде на свете ты не найдешь таких товарищей, как в нашем десятом легионе. Кроме того, у тебя вряд ли когда-нибудь будет повод жаловаться на еду. Кормят у нас отменно!

Насколько я мог судить, этот Луций Сперат Урсул по совершенно непонятным причинам проникся ко мне симпатией и хотел помочь мне устроить свою судьбу. Если не ошибаюсь, я уже говорил как-то, что практически любой человек, обладавший недюжинной физической силой, едва увидев меня, тут же пытался мне помочь. Куда бы я ни направлялся, где бы я ни был, обязательно находился сильный как медведь воин, испытывающий потребность защитить меня.

Примипил вежливо попрощался с нами и зашагал по главной улице лагеря, проверяя на ходу, вся ли работа выполняется солдатами с должным усердием. Через некоторое время мы услышали, как он сердито кричит на легионера, который, по всей видимости, недостаточно тщательно вычистил свою тубу[28]. Когда Луций Сперат Урсул сломал свою палку, к нему тут же подбежал раб, который принес новый витис. Выхватив жезл из рук раба, примипил, который, как мне казалось, всего лишь несколько мгновений назад испытывал трогательную потребность защитить меня, продолжил избивать солдата, со стонами корчившегося в пыли У ног своего командира. Удары сыпались на несчастного один за другим. Попав легионеру прямо по голове, примипил нанес ему довольно серьезную рану. Казалось, что кожа на лбу бедняги рассечена от виска до виска, его лицо заливала кровь. Наконец, остановившись, Луций Сперат Урсул взглянул на меня, улыбаясь словно заботливый, гордый отец. У меня создалось такое впечатление, будто он хотел продемонстрировать мне, что случится с каждым, кто попытается тронуть хотя бы волос на моей голове. Затем он уверенным шагом направился дальше по главной улице лагеря, окидывая внимательным взглядом легионеров из почетного караула, которые охраняли штандарты, орлов и вексиллы[29].