Лентяй

Семён Жиганов проснулся от звонка будильника. На циферблате было шесть часов. Превозмогая головную боль, отправился умываться. Побрившись, почистив зубы, стал одеваться и настраиваться на предстоящий рабочий день. Точнее, на сутки. Так, как работал охранником на мясокомбинате, и работа была суточная.

- Не смогу. Сломаюсь, - обречённо сказал он вслух и лёг в не заправленную ещё, постель.

Спасительная мысль пришла тот час.

«Вызову участкового терапевта Костина, подмажу, и побиллютеню смены две. В себя приду».

Поставив золочёную стрелку будильника напротив цифры десять, он стал погружаться в сон.

« Вызов до двенадцати. Всё успею», - бормотал он перед тем, как заснуть.

В десять часов, на его просьбу вызвать врача на дом, неприятный женский голос сказал, что вызов закончен, и ему придётся прийти самому.

Проклиная Минздрав и грязно ругаясь, Жиганов поплёлся в районную поликлинику.

- Скажите пожалуйста, в каком кабинете принимает Костин? - Спросил Семён в окошке регистрации, сообщив предварительно адрес.

- Костин не принимает, ходит по вызовам. Ваш участковый Шоколадникова. Она сегодня будет работать во второй половине дня. Даже, чуть позже. Не с четырнадцати, а с шестнадцати. Триста двадцать пятый кабинет.

- Это невозможно. До четырёх её ждать я не смогу, - стал умолять Жиганов о помощи. - Направьте к другому терапевту. Я сильно болен, у меня температура.

- Идите к заведующему в триста двадцать четвёртый.

В кабинет к заведующему тоже была очередь. Не большая, состоящая из трёх человек.

Жиганов даже спрашивать не стал кто последний, просто стоял и ждал. Тут случилось непредвиденное. Подошла женщина в белом халате, годов сорока пяти и, обращаясь ко всем, сразу, стала выговаривать:

- Какие же вы подлые, бесстыжие, люди, Ни стыда у вас нет, ни совести. На вид все взрослые, солидные. А ведёте себя хуже некуда.

- В чём дело? - спросил Жиганов, у которого от её нытья зазвенело в голове.

Оказалось, что вчера кто-то нагадил, на запасной лестнице.

- По-моему, это сделал мужчина, - поспешила с вердиктом пожилая пациентка, - женщина в любом случае дошла бы до туалета.

- А вот и нет. Не мужчина. Потому, что там гигиеническая тряпочка лежала. Но вы-то каковы. Нет бы пристыдить, так наоборот. Кто-то ей бумагу через лестницу просунул. Где же ваша совесть? Сказали бы, знаешь, милая, иди-ка в туалет.

Жиганову стало ясно, что для женщины в белом халате все пациенты безлики и представляют собой единое неистребимое зло. Те, что были вчера, будут и сегодня и завтра и послезавтра. И цель у пациентов только одна - мучить врачей. Вчера между вторым и третьим навалили кучу, сегодня, с утра, собрались у кабинета заведующего и что-то ещё нехорошее замышляют.

Семёна это возмутило. В поликлинике полно врачей, медсестёр, уборщиц, а виноваты больные люди, пришедшие в поликлинику на следующий день после случившегося. И ведь начни объяснять, что в этом виновата, прежде всего, она и винить должна только себя - не поймёт.

Еле сдерживаясь, чтобы не накричать на врача, Жиганов направился к выходу и тут - нечаянная радость, сюрприз, награда за терпение. По лестнице поднимался Костин.

- Пал Андреич, здравствуйте, - засуетился Семён, рабски кланяясь. - Тут такое дело, заболел. Дочка с женой гриппуют, лезут целоваться. Не оттолкнёшь, вот и заразили. Хотел вас на дом вызвать, да опоздал.

- Пойдёмте, - устало пригласил врач.

Они вошли в триста двадцать пятый кабинет. Костин достал из своей сумочки кипу синих больничных листов и выписал Жиганову «отпуск». Вместо положенных трёх дней, целую неделю. Благодарный Жиганов сунул Павлу Андреевичу десять рублей, тот посмотрел на них равнодушно и убрал в карман.

- Лекарства выписать? – Спросил доктор.

- Нет. Спасибо, - заторопился Жиганов, - я народными средствами. Молоком, мёдом.

Одно дело было сделано. Оставалось главное, где-то найти, отданные Костину, и опохмелиться.

«Сказал, что жена и дочка болеют, он же знает, что это не так, - казнил себя Семён, по дороге домой. - Соврал, что лезут целоваться. Зачем? Привычка. Самозащита. Пал Андреич простит. Враньё, без корысти - это не враньё. Это артистизм, желание обогатить событиями нашу скудную жизнь. И всегда-то с похмелья меня на философию тянет. А жена с дочкой в доме отдыха. Звонили весёлые, счастливые. Из-за этого, может быть, я и взял вчера лишнего. Думаю, закрутила там с кем-нибудь стерва ненасытная».

Не успел Жиганов прийти домой, позвонил начальник. Решил узнать что случилось, почему он не вышел. И Жиганов ему про грипп, про то, что жена с дочкой, целуя, заразили.

Говорит, а про себя думает: «И откуда такое враньё на ум приходит? Ни жена, ни дочка никогда не целовали. Сам лезешь и то отворачиваются».

После начальника неожиданно позвонила любовница.

- Ты то, чего всполошилась? Я же на работе сегодня должен быть.

- Проверяю. Значит, совсем, на работу забил?

- Дура. Я заболел.

- Серьёзно?

- Понарошку.

- И не звонишь.

- Вот только, что хотел. Поговорил с начальником, а тут и ты.

- Приедешь?

- Не сегодня. Я для чего больничный взял? Сейчас поеду к брату, он работу предлагает. Может, буду, как он, театральным барышником. По несколько сотен в день обещает.

- Ты же в другую охрану собирался переходить, где больше платят? Если в барышники пойдёшь, зачем тогда лицензию делал, такие деньги платил?

- Не тараторь, Тараторкина. Я найду охрану, сутки трое, а в свободные дни буду билеты продавать.

- Только обещаешь. «От жены уйду, на другую работу устроюсь». Не от кого ты не уйдёшь, и никуда не устроишься.

- Ну, это ты не права.

- И знаешь, почему?

- Почему?

- Потому, что ты - лентяй!

Любовница бросила трубку. Последние слова были сказаны срывающимся голосом. Это были даже не слова, а отчаянный крик женщины, разочаровавшейся в избраннике.

Слово «лентяй», сказанное ей в запале, задело Семёна за живое. Дело в том, что точно так же, «лентяем», жена называла соседа по коммунальной квартире, учёного Андрюшу. Тут, даже мысли про опохмелку, и те отошли на второй план. Воображение рисовало одну картину безобразнее другой, возбуждая бешенную ревность.

«А, что если они сейчас вместе в доме отдыха? Гуляют. И дочка с ними. Всё знает и скрывает».

Он заорал во всё горло «Убью!», выскочил в коридор и с силой толкнул соседскую дверь. Дверь легко поддалась и раскрылась настежь.

- Что с вами? - спросил Андрюша, недоумённо глядя на Жиганова поверх очков.

Сосед мирно сидел за круглым столом и пил чай.

- Да, так. Дай, думаю, зайду, - переводя дыхание, стал объяснять Жиганов. - Скучно стало одному.

- Чаю хотите?

- Чаю? А может, покрепче что есть?

- Только чай. Сам спиртное не переношу и других травить, не намерен, - с чувством и убеждением сказал Андрюша.

Так сказал, что Семёну стало стыдно за свою просьбу.

- Чай, так чай, - согласился он, - только, если можно, одной заварки.

Сосед взял дорогую фарфоровую чашку, вся внутренняя часть которой была позолочена, и налил в неё то, что просил Жиганов.

- А ты что же, зашит, закодирован?

- Не понял?

- Ну, говоришь, «дрянь», «травить никого не намерен». Значит, знаешь, о чём говоришь?

- Знаю. Столько горя от этой водки. Столько вдов, сирот, погубленных жизней.

- Сам-то пробовал?

- Не пробовал и, надеюсь, не придётся.

- Может, и не куришь?

- Не курю.

- Почему?

- Не сделал привычки. Привычка дурная, пользы от неё никакой. Вред один и курильщику и окружающим.

- Ага! Ясно. То есть, я хотел сказать другое. Ты, Андрюша, хоть и учёный, но не самый умный. Не обижайся. Я так говорю не потому, что хочу обидеть. Просто были и есть люди поучёнее тебя. Они пьют, курят, понимая, как ты говоришь, что это вред сплошной. Почему это так?