Над столом пронесся единый и вполне внятный вздох изумления. В завершение тоста зазвенели, сходясь, бокалы старинного хрусталя. Амадо взял руку Элизабет и надел ей на Палец кольцо с бриллиантом в три карата.
— Амадо, оно... такое большое, — сказала она, ошеломленно глядя на руку.
Уголком глаза Амадо внимательно наблюдал за Майклом, на лице которого ясно выражалось неверие, сменившееся презрительной гримасой, когда Майкл взглянул на Элизабет. Амадо молился про себя, чтобы она этого не заметила, но увидел, как она вздрогнула, и вспомнил, что от Элизабет мало что может укрыться.
Молчание, последовавшее за тостом, начинало становиться неловким, когда заговорила Конни Робертсон:
— Элизабет, позвольте мне первой приветствовать вас в нашей... а со временем, по-видимому, и в вашей необъятной семье виноторговцев, — она довольно засмеялась. — Эта новость просто поразит здесь всех! Надеюсь, вы готовы, что к вам теперь будут ломиться с утра до вечера. В нашей долине не найдется человека, который не захочет увидеть вас своими глазами.
— Амадо предупредил меня, что его друзья могут быть слегка удивлены, — сказала Элизабет.
— Мягко говоря, — негромко добавил Майкл.
— Да уж, это, вероятно, наиболее удачно скрываемая тайна в этой долине за долгие годы, — воскликнул Дэвид Робертсон. — И давно вы знаете друг друга?
Майкл как бы ненароком положил свою салфетку на стол, кажется, собираясь уйти.
— Мы познакомились на рождественском вечере в агентстве «Смит и Нобл», — ответил Амадо.
— В прошлое Рождество? — спросила женщина, сидевшая напротив Элизабет.
Элизабет почти услышала ее подсчеты в уме. Ах, да ведь это же означает, что они знакомы... знакомы... Бог мой, всего четыре месяца!
— Когда Амадо решает что-то, его ничто не может удержать, — сказал Майкл, вставая.
— Разумеется, нет, если я уверен в чем-то так, как я уверен в Элизабет.
Когда первоначальное удивление прошло, гости пустились в оживленные разговоры. А Майкл пробрался к Амадо.
— Извини, что я ухожу так скоро после твоего объявления, — сказал он. — Но я обещал Тони заехать к нему вечером после этого обеда. У него там затруднения с одним из курсов, которые он слушает в вечерней школе.
Подобно тому, как густой туман изо всех сил старается уцепиться за горы в солнечное утро, так и Амадо почувствовал, что от него ускользает часть той радости, которой он был полон несколько мгновений назад.
— Я тебя провожу.
Майкл поднял руку, останавливая его.
— В этом нет необходимости, — он повернулся к Элизабет и отвесил ей легкий поклон. — Мои наилучшие пожелания.
— Благодарю вас, — ответила она.
Когда Майкл ушел, Амадо и Элизабет переглянулись. Он не мог ответить на вопрос, который увидел в ее глазах. Это ужасно, чтобы двое людей, которых он любил, могли бы не понравиться друг другу. Но оставалось надеяться, что со временем Майкл увидит в Элизабет истинное Божье благословение, которым она была для Амадо, а не разделяющую его с ним силу, как явно счел Майкл.
ГЛАВА 9
Амадо не верил в испытательный срок между помолвкой и свадьбой. Во всяком случае, так он говорил каждому, кто готов был его слушать. Элизабет не знала, почему он так торопится со свадьбой: то ли боится передумать сам, то ли не уверен в серьезности ее намерений. Как-то раз, с далекими и осторожными подходами, он дал ей понять, что, мол, поймет, если она передумает. А на следующий день заявил, что похитил бы ее и увез на необитаемый остров, прояви она признаки колебания.
Четыре с половиной месяца, миновавшие со дня того званого обеда, на котором Амадо объявил об их обручении, пролетели быстро. Загрузив себя максимально работой над рекламной кампанией, вынужденно занимаясь свадебными приготовлениями, Элизабет спала по нескольку часов в сутки. И все эти дни она находилась в состоянии физического изнеможения и влюбленности.
Элизабет приподнялась на цыпочки, чтобы прочитать расписание автобуса. Ее бабушка должна прибыть с минуты на минуту. Она отправила Алисе денег на авиабилет, но как всегда бабушка предпочла более экономный вариант — автобус. Долгие годы хронической нужды приучили ее к экономии. Но ей не хотелось выглядеть скрягой, и она очень ловко все объяснила: мол, соседи не поймут, откуда это у нее появились деньги на самолет.
За те двенадцать лет, которые Элизабет прожила вдали от бабушки, они видели друг друга в среднем раз в году по две недели. После того как Элизабет окончила школу, они вместе проводили где-нибудь несколько дней, когда Элизабет была в отпуске. Алиса приезжала навестить ее в Сан-Франциско. Объяснить же более частые отлучки было трудно. Ведь всех интересовало, куда Алиса ездит, кого навещает. Да и стали бы спрашивать — откуда у нее деньги на разъезды. Сохранить тайну в таких городках, как Фармингэм, равносильно тому, как попросить женщину, у которой начались роды, повременить с ними, пока не прибудет акушер.
Элизабет приезжала в Фармингэм только однажды. И тогда они с Алисой порешили, что слишком опасно появляться там снова. Очень уж много задавалось вопросов, чересчур велика была возможность разоблачения. Элизабет не рискнула даже сесть за руль своего автомобиля. А что, если она попадет в аварию или ее просто остановят из-за перегоревшей лампочки и какой-то полицейский взглянет на ее водительские права?
Если бы Элизабет знала в свое время, что, покидая Фармингэм, она лишает себя возможности видеться с единственным человеком, беззаветно любящим ее, она нипочем бы не уехала. Однако в то время ни сама она, ни ее бабушка, ни Джордж Бенсон не заглядывали так далеко вперед, они не могли предвидеть, какие сложности ждут их всех. Они были ослеплены этой удачно подвернувшейся возможностью.
Элизабет всмотрелась вдоль улицы, словно от ее нетерпения автобус мог прибыть раньше. Господи, как давно они не виделись, как хочется поскорее обнять Алису! Элизабет еще некоторое время ходила взад и вперед по тротуару, а потом решила, что лучше подождать в здании автовокзала.
Дженни было десять лет, когда она впервые увидела эту женщину, — голубоглазую, черноволосую и высокую. Она бы выглядела еще неприступнее, не будь на ней надеты ярко-розовое платьице официантки, белый фартук и уродливые белые туфли на толстой подошве. Она им сразу же объявила, что не ждала гостей и собирается на работу.
Не было ни объятий, ни поцелуев, ни радостных приветствий, когда Дженни и ее родители вошли в бабушкин дом. Но не только их приезд был для бабушки неожиданностью. Как потом рассказывала бабушка, Алиса и не знала о существовании Дженни. После двенадцати лет молчания ее дочь как ни в чем не бывало заявилась к ней с ребенком на руках.
Едва они вошли в этот дом, как мать Дженни указала ей на кресло с высокой спинкой, стоявшее в гостиной, и велела сидеть там, пока они с бабушкой пойдут на кухню потолковать. Отец Дженни несколько минут оставался с ней, а потом отправился на улицу выкурить сигаретку с марихуаной.
Оставшись одна, Дженни сидела, вцепившись ручонками в подлокотники кресла, и оглядывала комнату. Она никогда не бывала в таком замечательном доме. У коричневого дивана напротив нее на валиках и вдоль спинки были наброшены кружевные накидки, но не похоже, чтобы они закрывали какие-то дыры.
Во всяком случае Дженни ничего подозрительного под ними не углядела. В углу стоял телевизор, а за ним высились полки, заполненные книгами! Вплотную к другой стене было придвинуто пианино с фотографиями наверху. Внимательный взгляд Дженни упал на карточку молодой женщины с длинными волосами и широкой улыбкой. Она пристально разглядывала ее несколько секунд, прежде чем сообразила, что это ее мать.
Но выглядела она на карточке совсем другой... ну, вроде тех, над которыми она насмехалась и называла их «благополучными свиньями». Эта фотография привела Дженни в замешательство. Она повернулась в кресле, решив посмотреть через окно на своего отца, но сделала это очень быстро, боясь, что войдет мать. Она не знала, что именно может взбесить ее мать, за что она побьет ее. Если ей приказывали сидеть тихо, то она оставалась неподвижной часами, отлучаясь только в туалет. По словам ее матери, их жизни могли зависеть от того, будет ли Дженни слушаться или нет. И если стрясется с ними что-нибудь: схватят и увезут прочь или придут мужчины и застрелят всех, то это, вероятнее всего, произойдет из-за Дженни, из-за того, что она не слушалась.
