— А у вас уже есть наметки, когда это произойдет?

— Боюсь, что это, по всей вероятности, может получиться только экспромтом.

Майкл не нашел, что на это ответить.

ГЛАВА 5

Как раз в тот момент, когда Элизабет открывала дверь своей квартиры, отправляясь на работу, зазвонил телефон. Уже опаздывая, она никак не могла решить, отвечать на звонок или не стоит, а потом, бросив на диван портфель и сумочку, схватила трубку.

Это был Амадо.

— А я уже боялся, что не застану вас, — сказал он.

Раньше он никогда не звонил ей домой. На мгновение она задумалась, как же это он раздобыл ее номер, а потом сообразила, что он часто делает вещи, которые выглядят невозможными. Источников информации у него побольше, чем у бывалого репортера.

— Да, еще минута — и вы бы меня не застали.

— Я тут обнаружил, что мне сегодня надо съездить в город, и хотел поинтересоваться... Я думал, что вы, может быть, согласитесь пообедать со мной сегодня вечером. Если, конечно, у вас нет других планов.

Это приглашение застало ее врасплох.

— Разве у нас намечена встреча, о которой я забыла?

Он поспешил успокоить ее.

— Нет-нет, у меня в городе другие дела. Просто я подумал, что если вы свободны, то мы могли бы посмотреть документы, которые я вам отправил на прошлой неделе.

Документы, присланные Амадо, состояли из отчетов университета в Дэвисе по нескольким образцам вин, представленным на экспертизу Майклом Логаном. Без сопроводительного письма от Амадо она бы не смогла разобраться. Сам по себе материал был интересным, но весьма сомнительным в плане использования в кампании. Она тщательно все просмотрела, сделала кое-какие пометки, чтобы при следующем разговоре узнать у него, чего ради он прислал эти отчеты.

Она взглянула на часы. До работы добираться двадцать минут, а через пятнадцать у нее назначена встреча.

— В котором часу? — спросила она.

— Может быть, в семь?

— Отлично. Значит, увидимся, — она уже было положила трубку, но тут сообразила, что он никогда не был у нее дома. — Амадо, вы слушаете?

— Да-да.

— Вы же не знаете, где я живу.

Он засмеялся.

— Ну уж это, поверьте мне, деталь незначительная.

Она продиктовала ему свой адрес, подождала, пока он запишет и повторит его, а потом положила трубку и пулей вылетела из дверей.

В тот же вечер в половине седьмого Элизабет стояла на краю своей кровати, в спаленке размером с почтовую марку, уставившись в раскрытый стенной шкаф. Она никак не могла решить, что ей следует надеть. В шкафу висели вечерние платья, деловые костюмы, целый набор джинсов еще со времен ее учебы в колледже, — вот почти и все. Что ж, ко времени это или нет, но вскоре ей придется сделать кое-какие покупки.

Она вытащила из шкафа зеленое вязаное платье, изучила и засунула обратно, вспомнив, что уже надевала его — даже два раза! — во время уик-эндов, когда оставалась на винном заводе.

Черт побери, как она ненавидела забивать голову такими дурацкими вещами! Она снова вытащила это платье и натянула его через голову. Амадо не волновало, как она одета, он, по всей вероятности, даже и не заметит.

Звонок снизу раздался в квартире Элизабет ровно в семь часов. Сказав Амадо в переговорное устройство, чтобы он поднимался, Элизабет зашвырнула в кухонный буфет перьевую щетку, которой прошлась по мебели, выровняла подушки на спинке дивана и мельком посмотрела на собственное отражение в зеркале. Вид женщины, взглянувшей на нее в ответ, удивил ее. Дело в том, что она совершенно машинально просто расчесала волосы, а не поднимала их в привычной французской прическе. В результате получился эффект, которого она вовсе не ожидала.

Услышав стук, отправилась открывать дверь.

— Элизабет... — казалось, он был поражен ее видом. — Как вы необычно выглядите...

Она едва не рассмеялась.

— Проходите, пожалуйста. Если вы дадите мне минутку, я уложу волосы, и мы пойдем.

Именно в этот момент она заметила, что в руке он держит розу, всего одну. В этом одиноком цветке было что-то интимное, смутившее ее. Она бы чувствовала себя спокойнее, если бы он приволок дюжину.

— Пожалуйста, не меняйте прическу. Мне вы нравитесь вот такой... очень нравитесь.

— Спасибо, — она неловко заправила прядку за ухо. — Ну и как прошла ваша встреча?

Его, кажется, озадачил этот вопрос.

— Вы же говорили, что собираетесь в город на какую-то встречу, как я поняла, на деловую.

— Да-да.

Здесь, в ее квартире, происходило что-то необычное. Раньше у них с Амадо не возникало никаких затруднений при разговоре. А в это утро ей, пожалуй, было бы проще общаться через переводчика с одним клиентом-немцем. Она сделала новую попытку.

— У вас не возникло никаких затруднений? Ведь все пришлось делать в спешном порядке.

Он улыбнулся.

— Ну, это не проблема, — и тут он протянул руку, словно только сию минуту вспомнил о принесенном цветке. — Я вот увидел эту розу, и она напомнила мне вас.

Элизабет коснулась темно-красных бархатистых лепестков и, вдохнув их аромат, с ехидцей посмотрела на него.

— Но у нее совсем нет шипов.

— А вы себе видитесь с шипами?

— Думаю, вам, вероятно, довелось найти в нашем агентстве еще парочку людей, которые воспринимают меня так же.

— Это все потому, что они завидуют вашему таланту и боятся вашей целеустремленности.

Элизабет рассмеялась. Это было просто замечательно.

— Если бы я не знала, что это не так, я бы, пожалуй, решила, что вы побеседовали с моей бабушкой.

— Когда-нибудь вы должны рассказать мне о ней.

Бабушку она вспомнила просто так, к слову. Но впервые с тех пор, как она покинула Канзас, Элизабет почувствовала желание рассказать о женщине, бывшей для нее не столько бабушкой, сколько настоящей матерью. Шагнув к кухонной нише, она вынула из буфета вазочку, наполнила ее водой и опустила туда розу.

Все еще не поворачиваясь к Амадо, она заговорила:

— Когда я была в шестом классе, учительница велела нам написать сочинение о цели жизни. Я написала, надеясь на хорошую оценку, но это не имело ничего общего ни с тем, о чем я мечтала, ни с тем, кем я вообще была. Моя бабушка прочитала сочинение и сказала, что я, мол, отлично поработала и, по всей вероятности, «пятерка» мне обеспечена. Ничего другого я и не хотела. А потом она заставила меня написать другое сочинение, в котором рассказывалась бы вся правда. Ну, я и решила сдать второе.

— И именно за него-то вы и заработали свою «пятерку», да?

Элизабет отнесла вазу в гостиную и поставила на кофейный столик.

— Ничего подобного. Учительница заявила, что если я не умерю амбиции, то мне в жизни предстоят сплошные разочарования.

— Таких людей нельзя и близко подпускать к детям.

— А у нее был аргумент: много ли женщин-президентов было у нас в стране?

— Не сомневаюсь, что это так или иначе связано с воспитанием девочек, которых готовят совсем к другому.

— Ну, теперь вы действительно говорите, как моя бабушка. Она просто пришла в бешенство, когда увидела, что учительница написала на моем сочинении. А через пару недель прихожу я домой из школы и вижу, что она вставила мое сочинение в рамочку и повесила на стенку в гостиной, рядом с медалями, которые мой дедушка получил во Второй мировой войне.

— Всем бы такую бабушку!

— В нашем городе она, конечно, была белой вороной. Этакой мечтательницей среди прагматиков.

— Мне бы следовало понять все это и без вашего рассказа.

— Каким же образом?

— Я чувствую ее мечты в вас, — он помолчал. — Что-то подсказывает мне, что вы проделали огромный путь, прежде чем стать тем, кто вы есть.

Разговор становился слишком уж личным, и это смущало ее.

— Я только сейчас почувствовала, как голодна.

Его, кажется, огорчила столь резкая смена темы, но он поддержал разговор.

— Надеюсь, вам нравится китайская кухня. Я заказал нам столик у Дон Лайшуня.