Так же как всех других, Освальда многому научили в Школе, и владеть оружием – в первую очередь. Разным оружием, от длинных протазанов, пусть и редко встречавшихся, до двуручного меча всех имеющихся вариантов. От простейшего палаческого куска стали с незатейливым перекрестьем между лезвием и рукоятью до сложнейших эспадонов, цвайхандеров и блайдеров мастеров-забойщиков из полков ландскнехтов. Мастер Жак, седогривый, с аккуратными усами и бородкой, со шрамом над правым глазом и скверным характером, ругающийся и плюющийся от «успехов» учеников, как-то раз оставил его после двух с лишним часов мучений с топорами.

Будущий охотник поймал брошенный мастером толстый, проложенный изнутри ватой и рваной кольчужной сеткой, кожаный жилет-нагрудник. Непонимающе уставился на него и чуть не упустил момент, когда перед носом просвистело оружие, также отправленное Жаком в полет. Только тогда понял, что впереди ждет какое-то новое истязание. Жилет ему помог затянуть сам учитель. Проверив все крепления ремней, всучил перчатки с длинными толстыми крагами. После чего вытянул из ножен длинный и широкий клинок, отличающийся от железной конструкции в руках Освальда так же, как сам мастер, аккуратный, пластичный и опасный, отличался от мокрого, грязного и уставшего подростка. Хищно дернул подбородком, показывая место для начала поединка, и пружинисто оказался напротив, со свистом разрезав воздух приветственным жестом. Больше красоты и показной лихости в этих занятиях не было.

Танец ног, сложная пляска, в которой именно шаги играли главную роль, а вовсе не длина или сила рук, не размер и заточка клинка. Всего этого ученику Школы пришлось хлебнуть с лихвой, если не сказать больше. Почему мастер фехтования так полюбил в свое время это, не такое с виду страшное и опасное, оружие? Этого Освальд не знал. Учитель Жак одинаково легко и свободно обращался с любым образцом оружейной Школы, начиная с боевого цепа и заканчивая любым копьем.

Даже вооруженный простой железной палкой и выходя против троих, вооруженных круглыми щитами и мечами, учеников, неизменно оставлял их проигравшими, лежащими на песке арены и тихо сопящими и стонущими сквозь зубы. Освальду вкус мелкого речного песка был знаком куда как больше. В какой-то момент он совсем перестал считать количество своих падений, уколов, достающих даже через защиту, синяков и филейных частей, отбитых обидными ударами плоскостью оружия. Время шло, уроки становились все виртуознее. Учитель настойчиво и упорно делал из него бойца-универсала, но постоянно возвращался к такой любимой им тяжелой шпаге[4].

Оружие, которое сейчас так мягко облегал лунный свет, пришло к нему не очень давно. Родилась шпага в тех же местах, что и чудо-арбалет, то есть в мастерской оружейников и изобретателей Броккенгауза и Эпрона. Угрюмый и вечно ворчащий бородач дварф Эпрон, любитель пива и механизмов со сложным устройством, играючи выковал основу за то время, что Освальд валялся у них с пропоротым бедром, о котором он практически не наврал Шельме. Окончательную балансировку, лоск, заточку и саму гарду обеспечил веселый и тощий Броккенгауз, его компаньон, человек, никогда не расстающийся сразу с тремя парами дорогущих очков. И оружие ни разу его не подводило.

Внизу все гомонили, хотя заметно тише. Скорее всего, загулявшие трапперы скоро разойдутся по домам и по комнатам, снимаемым здесь же. Он открыл окно, проверив на скрип петель и наличие на карнизе возможных препятствий для спуска. Открылась тяжелая рама легко, не издав ни звука. Стена под ним казалась удобной на первый взгляд. Вдобавок внизу, под окном, лежали на просушке охапки сена, скорее всего, для ремонта крыши конюшни, темнеющей сбоку. Оставалось только дождаться и не просмотреть фигурку рыжей, затем спрыгнуть и пройти следом за ней. Сделать что надо, вернуться и вывести Серого из конюшни. Ему бы еще вторую лошадь, чтобы уйти из поселка, спокойно, без проблем и побыстрее. Мало ли как местные относятся к Мэрай, погони ему не очень хотелось.

Потянуло ночным холодком из открытого окна. Освальд глубоко втянул воздух, принюхиваясь к запахам, выделяя те, что могли заставить насторожиться. Все возможно в таком месте, мало ли? На обоняние ему жаловаться не приходилось, и оно не раз выручало, подсказывая появление противника раньше, чем тот появлялся на виду. Сейчас в воздухе, кроме обычных запахов деревни и самой гостиницы, ничего не было. Что-что, а запаха большого количества лошадей, людей с оружием, металла и выделанной кожи, смазки и гари в воздухе не ощущалось.

Окончательно все успокоилось и утихомирилось еще не скоро, но ждать Освальд умел. Уверенность в том, что рыженькая служанка пойдет к Мэрай, не ослабевала. Ожидание вознаградилось спустя небольшое время после ухода последних выпивох, пошатывающихся и горланящих песню про развеселую и разбитную девчушку в красном плаще, уделавшую нахального волка-людоеда, пытавшегося ею полакомиться. Троица, видневшаяся на улице еще долго, горланила и выводила незамысловатые соленые куплеты громко и с душой. Охотник усмехнулся, песня пришлась ему по нраву.

Дверь пристройки, выходящая на задний двор, хлопнула совсем тихо. Если бы он не ждал служанку так внимательно, наверняка проглядел бы появление. Но нет, вон она, закутавшись в теплую накидку, торопливо побежала в сторону удаляющейся троицы. Освальд хмыкнул и скользнул в окно, повис на руках, спрыгнул.

Красться за Шельмой оказалось просто. Женщина, пару раз оглянувшись и не заметив тень, скрывающуюся в темноте у домов, быстро пошла дальше. Охотник незаметно отлепился от стены, в которую втек живой каплей, поправил арбалет, не взведенный и висящий на плечевом ремне. Еще одно удобное изобретение неугомонного дуэта из Ниросты, за которое ему пришлось доплачивать. Вряд ли он понадобится, но лучше взять, чем оказаться без него.

Поселок был большим, как верно заметил охотник подъезжая, но покружить все же пришлось. Освальд всегда удивлялся тому, как за не очень уж и длинным частоколом можно нагородить такую паутину улиц, ходов, проулков и переходов. Шельма шла не напрямую, спокойно ныряя через незаметные промежутки между домами, иногда пропадая в черноте теней от овинов и пристроек. Но, даже не зная поселения, можно было понять, что идет она куда-то к околице. Возможно, к тому самому деду-знахарю, про которого рассказала ему. Освальд тихо крался следом, стараясь не отставать. Пока выходило очень хорошо. Когда впереди показался дом, стоящий наособицу, с одним едва светящимся оконцем, понял, что добрался. Притаился за двумя сросшимися и опавшими яблонями, украдкой открыл «искателя». Игла ярко алела, а ее кончик повернулся в сторону хлопнувшей двери. Ну, вот и нашел.

Она действительно оказалась высокой и черноволосой. Одетая в красное платье из привозной тонкой шерстяной ткани, сидела за столом, перебирая травы, нарезая ножом головки болиголова и корни аира. И запах, сладкий и пряный одновременно, шел от Мэрай густыми тяжелыми волнами, неожиданно волнуя охотника. Спокойная, с ровными прямыми линиями бровей над карими внимательными глазами, смотрящими на него без тени испуга. А еще он не видел ее левую руку, которую травница опустила под вышитую узором скатерть. Именно после этого движения арбалет оказался в правой руке охотника, уставившись острой граненой стрелой в стену напротив. Никакого желания заработать удар какого-то артефакта или просто колдовского пасса у Освальда не оказалось.

– Положи руку на стол. – Голос у него был совершенно спокойным. – Будь так добра.

Ладонь, белая, крепкая и крупная, с аккуратными ногтями, легла на ткань. Рядом лег нож, медленно опущенный второй рукой. Рыжая Шельма застыла статуей, разинув рот и глядя на охотника с нескрываемыми злостью и страхом.

– Я его не увидела… – жалобно пробормотала служанка.

– Странно было бы, если бы увидела. – Голос у травницы оказался под стать ей самой, грудной и бархатный. Высокая грудь, с туго натянувшейся тканью на ней, чуть дрогнула. Освальд понял, что надо быть внимательнее и что-то здесь не так. Ведьма или нет, но отвлечь внимание от самого важного, от полного контроля над ней, Мэрай явно умела. И немудрено. Женщина оказалась красивой, вовсе не такой, как предполагал охотник. Никакого кривого носа, жирных и засаленных патл с бородавками, «украшающих» ведьм из всех известных ему случаев, когда те оказывались настоящими.