— Я всегда чувствую себя в долгу перед бедной Фанни.

Фанни очень заинтересовалась Джиффорд-лодж, домом на Твикингем Коммон, окруженным красивым садом с высокой оградой. Ранее он принадлежал маркизе Твидэйл, и, сейчас, после ее смерти, стоял пустой и сдавался внаем. Рента была не очень велика — пятьдесят фунтов в год. А как приятно было бы Фанни иметь дом, который она могла бы считать своим! Она смогла бы постепенно обставить его по собственному вкусу, чувствовать себя в нем хозяйкой. Она могла бы жить со слугой или двумя, и время от времени у нее станут гостить сестры, но приглашения будут исходить от нее, хозяйки.

Фанни пришла в восторг от этой идеи, и вскоре она уже блаженствовала в своем новом доме. Однако Уильям этого не одобрил.

— Проклятье! Выброшенные деньги! — сказал он, и между ними началась ссора прежде, чем Дороти сообразила, что это может случиться.

— Мне кажется, что это мои деньги.

Уильям был рассержен, поскольку ему самому никак не удавалось расплатиться по собственным счетам. «Она разговаривает с ним, как последняя грубиянка, — сказал он. — Будь он проклят, если попросит у нее еще раз хоть пенни, хотя все свои долги ей он возвращает. Задумывалась ли она когда-нибудь, сколько он на нее потратил? Чем он пожертвовал ради нее? Почему он порвал отношения с собственной семьей? Он мог бы бывать при дворе или продолжать морскую службу. Догадывается ли она, почему он лишен этой возможности? Потому что отец перестал поддерживать его. Почему? Потому что вся семья в ужасе от его связи с актрисой, которая выступает на сцене в мужском платье, и каждый, у кого есть деньги на билет, может глазеть на нее».

Этого Дороти стерпеть не смогла.

— Разве я хотела продолжать работать? Я была бы счастлива бросить театр. Почему я вынуждена работать? Потому что иначе мы были бы в долгах больше, чем... сейчас. Может быть, вы и королевский сын, но вы нуждаетесь в деньгах... моих деньгах.

Это было уже слишком. Герцог выскочил из дома, вскочил на лошадь и в ярости умчался. Дороти сидела и плакала. У нее разболелась голова, в глазах застыл гнев. Увидев в зеркале свое отражение, она сказала:

— Я становлюсь старой и толстой. Я больше не нужна ему.

Она легла на постель и проплакала до самого его возвращения. Каждый из них без труда увидел следы слез в глазах другого. Уильям так же, как и его братья, легко плакал, особенно в минуты раздражения или гнева, хотя и не так легко и красиво, как принц Уэльский. Она встала с постели и подошла к нему, он обнял ее.

— Мы не должны ссориться, Дора, — сказал он.

— Это все мой ирландский характер, — ответила она.

— Нет, это моя гордыня.

— Любовь моя, чего стоит моя жизнь без вас и детей?

— А моя? Без вас она потеряет всякий смысл.

— Вы — сын короля. Ваше место при дворе, и у вас большое будущее.

— Мое будущее здесь. Вы — знаменитая актриса. Без нас вы были бы богаты и ваша, жизнь была бы гораздо легче, вам не пришлось бы так много работать.

— Я отказалась бы и от успеха, и от славы, если бы могла прожить здесь спокойно до конца своих дней.

Они рассмеялись и прижались друг к другу.

— Я не могу поверить, что мы действительно ссорились. Мне казалось, что жизнь кончается.

— Моя жизнь кончилась бы, если бы не кончилась наша ссора.

— Из-за чего она началась? Какая-то глупость... не имеющая значения.

— Все позади.

— Да, все позади.

Потом она думала: «Деньги. Всегда деньги... деньги и Фанни».

Она вернулась к привычным обязанностям: работа в Друри-Лейн, выкраивание времена для поездок в Буши, гастроли по провинции, ибо они хорошо оплачивались, а им всегда нужны были деньги. Вскоре она снова забеременела.

— Наверное, я самая плодовитая женщина в мире! — сказала она герцогу.

— Я знаю еще одну, которая вам не уступит, — королеву!

— Кажется, у нее было пятнадцать? — Элизабет — шестая.

— Вы забыли девочек. С ними девять.

«Он слишком часто забывает этих троих, — думала она с неприятным чувством. — Это естественно. Он помнит только своих маленьких Фицкларенсов».

— И тот, который родится, будет десятым. Неплохое число!

— Пора мне перестать рожать и пора бросить театр.

— Осталось не так долго. Я тоже думаю об этом. Как било быхорошо, если бы вам не приходилось постоянно от нас уезжать!

— Я очень хочу проводить как можно больше времени дома. Подумайте только, маленькому Георгу уже восемь, мне кажется, что они вырастают без меня.

По мере того, как приближались роды, приближалось и время вынужденного перерыва в работе, и она с радостью думала о том, что у нее будет возможность провести несколько месяцев в Буши с семьей. И она действительно приехала в январе, и хмурым февральским днем родила седьмого — маленького Фицкларенса, к огромной радости его отца. Мальчику дали имя Адольфус, и в заботах о нем и о других детях, с частыми визитами дочек Дороти вновь почувствовала себя счастливой.

Однако она не могла себе позволить долго наслаждаться покоем: у нее было много контрактов, которые надо было отрабатывать, но произошли два события, которые заставили ее задуматься о том, что им следовало бы сократить свои расходы, чтобы она могла меньше работать.

Она знала, что у него очень много долгов. Он стал чаще ездить в Виндзор и появляться при дворе, как хотела его мать. Он навещал принца Уэльского в Брайтоне, и будучи его братом, вынужден был одеваться так же модно, как и другие гости. ВКарлтоне устраивались праздники. На эти праздники Дороти всегда тоже приглашали, поскольку принц Уэльский относился к ней, как кгерцогине Кларенс.

Дороти постоянно возвращалась к мыслям о деньгах. «Я должна проработать еще год, — говорила она себе. — Я выполню эти контракты. Кроме того, мы должны сократить расходы. Фанни уже двадцать, самый возраст, чтобы подумать о замужестве, Доди — семнадцать, Люси— шестнадцать, и их замужество тоже не за горами, а если у них будет приданое, это избавит ее от многих тревог и волнений. После замужества дочерей ее жизнь изменится».

Один из самых выгодных контрактов был у нее с театром Маргейта — небольшого морского курорта, который становился очень популярным. Как и большинство подобных мест, Маргейт пытался подражать Брайтону, но без самого принца Уэльского это было невозможно. И все-таки популярность Маргейта росла, там строили много домов и быстро их продавали, поскольку они стоили значительно дешевле, чем в модном Брайтоне. В Маргейте был хороший театр, и Дороти несколько раз выступала там с большим успехом.

Уильям всегда беспокоился, когда она уезжала в «свои круизы», как она сама называла свои гастрольные поездки, и уговорил ее взять с собой в качестве компаньона преподобного Томаса Ллойда, капеллана, которого он пригласил к себе на службу, когда они переехали в Буши. Дороти платила преподобному Томасу четыреста фунтов в год за то, что он учил детей, однако теперь, когда девочки стали взрослыми, она поняла, что их вполне можно доверить гувернанткам и наставникам. Так преподобный Томас стал ее компаньоном. Капеллан был интересным и веселым человеком, и Дороти всегда была рада его обществу.

Так обстояли дела, когда на нее обрушился первый удар.

Перед началом гастролей в Маргейте ей предстояли в течение нескольких вечеров выступления в Кентербери. В Ситтингборне они сменили лошадей и уже были в нескольких милях от Кентербери, когда Ллойд, выглянув в окно, сказал:

— Мне кажется, за нами погоня.

Грабежи и разбой были обычным делом на безлюдных дорогах, и преследование в темноте могло плохо кончиться. Она выглянула в окно и увидела две фигуры, одетые в черное, постепенно приближающиеся к карете; на дороге не было ни одного экипажа, кроме их кареты, в которой вместе с ней и капелланом были еще два форейтора и слуга Тернер.

— Гоните быстрее, — сказала она.

— Мне кажется, я вижу впереди огни, наверное, это Кентербери, — сказал Ллойд.

В это время один из преследователей, обогнав своего напарника, поравнялся с каретой и заглянул внутрь. «Это — конец, — подумала Дороти и задрожала. — Было ли ему известно, кто она? Думал ли он, что у нее с собою много денег? Если бы они настигли ее на обратном пути, у нее действительно была бы немалая сумма».