— Ничего хорошего, — он вздохнул, — Взрослые не одобряют крысиные бои — считают, что они опасны.

— Да что ты говоришь, — усмехнулась я, — Скажи еще, что для этого нет никакого повода.

Мальчишка обижено засопел и, наконец, изрек: — Год назад одна из крыс вырвалась с арены и укусила кое-кого… Он умер — заражение крови, — он помолчал немного. — Потом говорили, что это случилось потому, что он до последнего скрывал укус, не хотел подставлять Клуб…

Я до боли сжала пальцы левой руки, прошептав только: — Он был твоим другом?..

— Да.

От слабого детского голоса у меня на сердце легла какая-то тяжесть. Слова нравоучений сразу же испарились из головы, они просто были неуместны сейчас. Вероятно, у поступка мальчика есть свои мотивы, которые мне не понять.

— Это была случайность и… Думаю, Ник бы не хотел, чтобы Клуб бросили. Я пришел туда уже после того, как… — перед моим внутренним взором возникло бледное веснушчатое лицо Игора, прикусившего губу, чтобы не плакать передо мной.

Я неуверенно заговорила:

— Послушай, я не могу указывать тебе, я просто выскажу свое мнение. Твой друг, Ник — где бы он ни был сейчас — хочет, чтобы ты был жив и здоров, и это должно быть для него важнее любых игр.

— Может, ты и права, — сказал Игор, но мне показалось, что я так и не сумела его убедить. Огромное невысказанное «но» повисло в конце его фразы. Я устало прислонилась к стене, понимая, что у меня уже не осталось сил на споры. А ведь нам еще предстоит утомительная дорога назад…

— Ты в порядке? — мальчик осторожно прикоснулся к моей ладони, все еще судорожно сжатой в кулак. Его прикосновение показалось мне обжигающим, а может, моя кожа была слишком холодной. Я кивнула в ответ на обеспокоенный вопрос, но, поняв, что в темноте этого не видно, выдавила из себя короткое «да». Похоже, врать о своем истинном самочувствии скоро войдет у меня в привычку. Не сразу, но все же я поняла, что на этот раз мне плохо вовсе не по физическим причинам — не могу толком объяснить, меня мутило от непонятного волнения, а в сердце шевелилось нехорошее предчувствие… Что это — неожиданный всплеск интуиции? Или таким странным образом дает о себе знать сотрясение? Я не знала ничего, кроме того, что мне сейчас очень скверно.

Время превратилось в тугую резину, а некто все растягивал и растягивал ее до предела: скоро резина лопнет и…

Пронзительный звон разорвал тишину, я приложила ладони к ушам, чтобы хоть немного его заглушить. Через пару минут все затихло.

— И что это было? — с ужасом спросила я, ожидая какую-то жуткую катастрофу…

Готова поклясться, что Игор после этого вопроса улыбнулся, еле сдерживая смех.

— Сигнал к ужину.

— Чего!? Да таким звуком к ужину и всех мертвых поднять можно! И почему я не слышала эту сирену, когда болела?

— В лазарете звукоизоляция хорошая.

Вот чертовы медики, все у них не как у людей.

— Пойдем тогда, поедим уже, — устало предложила я, надеясь, что по дороге не свалюсь в обморок. А судя по ощущениям, вероятность этого была высока.

— Ага, — кивнул Игор, — Я тут знаю, как путь срезать — сразу в столовую попадем.

Слова «срезать путь» из уст этого мелкого нарушителя правил насторожили, но сил спорить не было. Да и не так страшно все оказалось: миновали небольшой но невероятно запутанной лабиринт коридоров и множество дверей и, наконец, очутились перед той, за которой по словам мальчика и находилась столовая. Неожиданно оттуда послышался шум, потом крик на высокой ноте — утихший через несколько секунд и сменившийся громкими ругательствами. Встревожено оглянувшись на Игора, в ответ я получила только недоуменное движение плеч. Недолго думая, я толкнула дверь и шагнула внутрь, чтобы сразу застыть от увиденного.

Там была толпа народа, не протолкнуться, но внимание привлекали лишь двое. Невысокая девушка с очень короткими темными волосами; ее костюм местами был порван, сквозь дыры в материале виднелись царапины и синяки. Одна рука безвольно повисла сбоку (может, сломанная), и я заметила на запястье обрывок веревки, а в другой был крепко стиснут примитивный пистолет — примитивный, который почти что не дает осечек. И направлен он был на «звезду» номер два этого вечера — Ульриха. И он сам уверенно сжимал короткое ружьецо, наставив дуло — на кого бы вы думали? — ту самую девушку.

Я еще не успела сообразить, что же здесь такое происходит, как рыжебородый мужчина бросил в мою сторону быстрый взгляд и, могу поклясться, его руки немного дрогнули, как будто он хотел перевести ружье на меня. Этот момент был очень удачным для того, чтобы выстрелила девушка — но она им не воспользовалась, упустив свой шанс — тоже отвлеклась на меня. Кажется, спрятавшегося за моей спиной Игора никто из этих двоих не заметил. Но Ульрих первым пришел в себя. Пришел — и спустил курок, выстрелив девушке прямо в грудь. Она вздрогнула и выронила пистолет. Что-то алое расползалось по ткани ее одежды: кажется, ни я, ни она сама не понимали, что это кровь… Я догадалась быстрее, когда к горлу подступила тошнота, а состояние шокового оцепенение сменилось непередаваемым ужасом. Я рванула было назад, под защиту темного коридора, в глупой-глупой надежде, что успею бежать…

— Стоять! — этот вскрик остановил меня, к счастью или горю сработал инстинкт самосохранения. Простая информация, которую мозг моментально сложил и заставил меня застыть: орал Ульрих, в его руках по-прежнему было ружье, и он только что у меня на глазах убил человека.

— Повернись, — последовал следующий приказ. Ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Я немигающим взглядом следила за дулом ружья, не решаясь поднять взгляд на лицо того, кто его держал. Почему-то мне казалось, что в глазах убийцы будет что-то жуткое, страшное — что-то, что затянет меня и уже не отпустит.

— Садись, Ирма даст тебе поесть.

Заторможено, как сломанная машина, опускаясь на стул, я взглядом отыскала Ирму. Ее лицо казалось сдержанно-спокойным, но в глазах была тревога — за меня ли? Сомневаюсь.

Во время ужина я все время находилась «под прицелом», что, разумеется, не способствовало аппетиту. Кусок в горло не лез, да и как могло быть иначе, если перед мысленным взором все еще стояло лицо девушки — уже мертвой, с остекленевшим, чуть удивленным взглядом. Ее унесли почти сразу, но так же легко убрать воспоминания из своей черепной коробки я не могла.

Делая вид, что поглощена содержимым тарелки, я то и дело косилась на людей, собравшихся вокруг. И чем дольше на них смотрела, тем сильнее крепла убежденность, что никакие они не медики.

Когда ужин закончился, Ульрих махнул рукой дочери и велел, указав на меня:

— Отведи ее обратно в лазарет и позаботься, чтобы… без эксцессов.

Ирма послушно кивнула и поспешила ко мне, внутри меня же все похолодело от того, как многозначительно прозвучали эти слова. Смысл их предельно прост и сводится к короткой фразе: «Будет сопротивляться — убей». Загадка, почему этого не сделали до сих пор, не думаю, что дело в законах гостеприимства…

Пока меня вели обратно к больничной койке, я все пыталась понять, во что угодила на этот раз. Ясно одно: ни во что хорошее.

Оружие оставалось только у Гелия, Сильва свое поднять не сумела. Сейчас они могли сосредоточиться только на уклонении от кровавых лучей, которыми старались уничтожить их «цикады». Казалось, шансы выжить с каждой секундой становились все ближе к нулю, но…

— Видишь этот корабль? — задыхаясь, спросила Сильва, указывая пальцем куда-то в небо.

— Вижу, причем не один, — мужчина даже сумел выдавить из себя усмешку. Смертоносный огонь только что превратил еще один кусок стены в пыль, осыпав ею обоих ангелов. Они не могли рассчитывать даже на коротенькую передышку — любое укрытие сразу же оказывалось уничтоженным и, только чудом или Божьей милостью, самих людей пока эта участь миновала.

Сильва покачала головой и, сплюнув попавшее в рот бетонное крошево, прохрипела: — Приглядись! Чуть больше остальных, вертится в середине, и на боку знак… — она невероятно быстрым движением начертила его в воздухе — однако друг все понял. Не забывая быстрее передвигать ноги, он устремил глаза к небу и острый взгляд ангела разглядел то, о чем говорила его синеглазая спутница. Действительно, одна цикада была совсем немного крупнее других, а ее металлическую поверхность украшал странный символ, напоминающий букву «С», перечеркнутую тремя горизонтальными чертами.