Но вот она принесла полные бесаги еды. Кумовья положили косы, сели в холодок и начали завтракать. Газда торопит:

— Вставай уж, дорогой кум. Вечер не за горами, а луг большой — косить еще и косить.

Трудно бедняку оторваться от миски, а еще труднее встать — уморился человек, даже рубаха взмокла. Но встал, взял косу и пошел на свой загон. Машет косой, машет, старается, а сам приговаривает: «Заходи, солнышко, заходи».

Услышал эти слова газда и тоже начал шептать: «Не заходи, солнышко, не заходи». У бедняка ухо востро — долетели до него слова богатея.

И говорит бедняк:

— Ой кум, кум, оставь солнце в покое, а то оно станет совсем посреди неба.

Как стемнело, бедняк и говорит:

— Хватит, честный газда, на сегодня, смотри: уже и солнце пропало.

— Твоя правда, кум: солнце зашло. Но вышел его братик — ясный месяц.

Что мог ответить на это бедняк? Снова замахал он косой. Но скоро и жадный газда выбился из сил. «Теперь уж отдохну и досыта поем», — думает бедняк. У них был такой уговор: на ужин вся семья бедняка к газде придет.

А у газды другое на уме: с покоса вернутся они поздно, жена бедняка с детьми не дождутся и уйдут домой, не солоно хлебавши.

Но не так было, как думалось. Голодные дети бедняка и до утра ждали бы ужина.

И дождались.

Газдыня подала на стол токан[16]. С той стороны, где сидел муж, положила в миску брынзу, а бедняку и его детям — постный токан. Но бедняка бог умом не обидел.

Вот он и говорит:

— Была бы у меня сила, я солнце повернул бы вот так, и мы еще косили бы.

С этими словами повернул к себе миску той стороной, где брынза лежала, а постный токан — к газде. Не лезет постный токан в горло хозяина, но и миску поворачивать как-то неловко. А газдыня думала, что бедняк и его дети наелись, и подает на стол жареную курицу. Но пока газда проглотил тот чертов токан, бедняк управился и с курицей.

Пришла пора рассчитываться. Принес газда корзину кукурузы и сыплет в торбу бедняка, а она все пустая. Смотрит, к худой торбе пришит здоровенный мешок.

— Что это у тебя, кум?

— Это — братик торбы. Ведь мы договорились, что будем косить, пока солнце не спрячется за горой. А косили и когда вышел его брат — ясный месяц.

У куратора[17] зарезали жирного кабана. Мясо, окорока, колбасы и сало сложили на чердаке. А батраку — Ивану, который выкормил кабана, хозяин шиш показал.

Разозлился Иван и решил выкрасть с чердака всю свинину. «Кого бы взять в компанию? — думает он. — Одному такого кабанчика не утащить».

И решил Иван взять попа в компанию. Знал, что тот согласится — больно жаден.

Поп сначала, правда, не соглашался. Боялся, что Иван проболтается. Но Иван уверил его, что если и расскажет кому-нибудь, то сумеет и скрыть. Поп согласился.

Ночью забрались они к куратору на чердак. Все сталось так, как было задумано. Никто их не видал.

Начали краденым делиться. Досталось каждому по два окорока; сало и мясо тоже разделили поровну. Но когда дело дошло до колбас, поп говорит:

— Дели ты.

А Иван отвечает, что пан превелебный умнее, знает святое писание, так лучше разделит.

Поп решил так: сунул Ивану в зубы один конец длинной связки колбас, сам ухватился зубами за другой. Потянем, мол, где разорвется, там и будет половина.

Поделили так колбасу и разошлись.

Наутро идет Иван мимо дома куратора, а там — шум, гам. Куратор не по-божески ругается, клянет кого-то, всхлипывает.

— Что с вами, пане куратор, кого это вы проклинаете? — спрашивает Иван.

— Да вот, кабана украли, чтоб им.

— Э-э, я знаю, кто украл, — говорит Иван.

— Кто?! Кто?! — закричал куратор.

— Мы вдвоем с паном превелебным украли.

Подал куратор в суд на попа и на Ивана.

На суде Иван рассказал чистую правду, все как было. Поп сидел ни жив, ни мертв и про себя клял Ивана на все корки.

А тот кончил свое показание так:

— Потянули мы зубами колбасу. Она порвалась и треснула меня одним концом по губам, да так, что я упал и, проснулся.

— Так это все тебе приснилось? — вскричал судья.

— Снилось, пресветлый пан, снилось, — говорит Иван. Судья не стал и допрашивать попа, выгнал всех троих из суда. У куратора-то не было никаких доказательств. Когда шли домой, Иван спрашивает попа:

— Ну что, правда? Я же обещал, что если выдам вас, то и скрыть сумею.

Начинается сказка с бедного человека. Было у него одиннадцать сыновей. И родился еще двенадцатый. В своем селе уже совестно было крестить его — нечего бедняку поставить крестным на стол. И говорит он жене:

— Возьму я ребенка, понесу в другое село. Там найду крестного, которого не нужно будет угощать. Идет и встречает женщину с закрытым лицом.

— Тетушка, не согласились бы вы быть у моего ребенка за крестную?

— А чего бы нет?

И окрестили ребенка. Спрашивает кума:

— А знаешь ты, кум, кто я?

— Не знаю. Кто?

— Я — Смерть. Теперь уж не будешь таким бедным: помогу тебе. Объяви, что ты чудо-лекарь. Набери в пузырьки из-под лекарств чистой воды и трав разных. Когда придешь к больному, увидишь меня. Если я буду стоять у изголовья, говори, что уже поздно лечить, а если я буду стоять в ногах, говори, что вылечишь.

И бедняк прославился как чудо-лекарь. Разбогател.

Но тут пришел срок и ему — состарился, помирать пора. Детей всех переженил. Когда расхворался уж совсем, сделал себе под постелью колесо. Приходит Смерть, а старик перекрутился: где голова была, там ноги, а где ноги были — там голова.

— Эй, куменек! — говорит Смерть. — Крутись не крутись, а помирать надо! И засмеялась:

— А ты, куменек, видать, еще пожить хочешь?

— Хочу.

Было ему восемьдесят пять лет. И Смерть позволила ему дотянуть до девяноста.

А через пять лет пришла и стала у изголовья. Но дед снова перекрутился на колесе.

— Эй, куменек, крутись не крутись, а помирать надо.

Старик вынул из трубки чубук и говорит:

— Ну, кума, если ты такая мудрая, то попробуй войти в чубук.

Смерть залезла в чубук. А дед заткнул его с обеих сторон соломой.

И живет себе. Десять лет жил. За это время в селе болезней стало меньше, а народу больше. Через десять лет дед стал сам Смерть, звать. Взял чубук, открыл его, а Смерть выскочила и закричала:

— Ну живи, пока от тебя только кости останутся!

И убежала. Каждую ночь стало умирать много людей. А дед ходил, пока от него остались одни кости. Потом он рассыпался.

Было или не было, а случилось это все во время войны.

Мужчины ушли на фронт, а женщины остались дома одни.

И было среди них три кумы. У двух мужья воюют, а у третьей, богатой, дома сидит.

Две кумы-подружки поскучали без мужей, поскучали, да и забыли про женскую верность. А чтобы третья кума их не выдала, стали ее подбивать, чтобы она и себе погуляла с ними вместе, развлеклась, душу отвела.