Внешне оно было похоже на магнитофон. Я достал его из коробки и снял полиэтилен. Внимательно взглянул, как на мелкого щенка, словно пытаясь определить сука или кабель.

– А где… разъем для компакт-диска?

Батя, видимо, ожидавший от меня подобного вопроса, ответил с заготовленной нотой оправдания:

– В магазине сказали, что у них такие закончились, но порекомендовали вот этот. Он очень хороший.

И кто-то из его друзей, державший в руках свой красный фирменный, зализанный Phillips (ФИЛЛИПС! с отверстием для диска сверху!) добавил:

– Да, магнитофон, действительно, хороший.

Я смотрел на его аппарат и на то, что мне подарил батя. Прочитал название своего: «Тридуант». Вот это да. Такого идиотского названия я и не слыхал. Он мало чем отличается от моей несчастной мыльницы фирмы Silver. Неужели это наяву? Неужели все мои мечты рассеялись и разрушились, словно карточный домик. Батя, ведь все, что я хотел, – это слушать компакт-диски и чувствовать себя полноценным и чуть-чуть более счастливым. На тебя, батя, была моя последняя надежда, но ты так и не оправдал ее.

День, помнится, тогда как-то быстро закончился. Я включал несколько раз этот «музыкальный центр», пытаясь найти в нем хоть одно преимущество перед моим стареньким. Но на первой же кассете моего любимого «Доктора Албона» он не постеснялся заживать пленку так, что без применения крестовой отвертки не обошлось. Я был разочарован и подавлен, только лет через десять, когда уже начал сам зарабатывать, я купил себе новый, самый современный центр от SONY, такой, каких мало у кого было. Как говорится, рано или поздно мечты сбываются.

Но ладно, что такое, в конце концов, музыкальный центр по сравнению с тем, как не просто понять и разобраться, чего ты вообще хочешь по жизни. Кем хочешь быть. К чему стремишься. Это и в более сознательном возрасте всегда проблема, а когда ты еще маленький? К чему я сейчас это? Знаете, я рос в те времена, когда до распада СССР оставалось совсем немного, и в зарождающейся переломной ситуации стал ощущать влияние Запада и, естественно, иное мышление и мировоззрение. К концу восьмидесятых во всех нормальных детсадах на дневных занятиях педагоги еще уверяли детей, что Владимир Ильич замечательный человек, а главное, очень добрый и всегда делал хорошо, а не плохо. Мы часто читали Маяковского, про крошку сына, который к папе подошел с вопросом, что есть хорошо и что есть плохо.

Я мечтал стать октябренком, потом пионером. А посвящение в комсомольцы – это уже взрослая ступень жизни с ответственностью и преданностью самому правильному делу. В первом классе моя мечта осуществилась, всех детей посвятили (именно такое слово и было в ходу – посвятили!) в октябрята, и нам с неподдельной гордостью прикалывали красную звездочку с изображением молоденького кудрявого вождя. Синие, школьные костюмчики и звездочки на груди, сейчас это вроде дешевого китча, а тогда целая жизнь. Но я жил на изломе времен, и именно поэтому мне не суждено было стать комсомольцем. Помню, как классный руководитель как-то спросил нас, мол, кто хочет в комсомольцы, поднимите руки. Из тридцати человек только трое, в том числе и я, хотели. Я искренне верил, что мой выбор правильный, а тогда возможность выбора уже, как вы знаете, была. Но буквально за несколько месяцев до вступления в комсомол начальство школы отменило эту процедуру, что не вызвало каких-то эмоций у детей.

Я рос и познавал, по-своему изучал мир, окружающий меня, и свой внутренний мир (а он был куда наивнее и вместе с тем глубже, чем мутный и спиральный внешний). В детстве особо остро, как выяснилось, воспринимаешь обиды от старших детей. Помню, мой более взрослый двоюродный брат по линии отца подарил мне очень красивый черный, с отделанной коричневой кожей ручкой игрушечный пистолет. Уж очень я его любил, он был как из тех далеких боевиков. И вот, как-то я играл один раз сам с собой в такой воображаемый боевик. Незаметно ко мне подошел один паренек, он был постарше меня года на два. Я немного знал его, мы учились в одной школе. Он взял у меня из руки пистолет.

– Это твой?

– Да, мой, – ответил я.

– Очень похож на мой.

– Мне его брат подарил.

– Че ты мне врешь?

Он рассматривал пистолет очень внимательно, нажимал на курок, вертел ловко на пальце. Потом сказал:

– Сойдет.

И пошел туда, откуда пришел, вместе с моим пистолетом.

Я стоял на месте и смотрел ему вслед. Я даже ничего не сказал. Помню только, мной овладела дикая ненависть и безграничная обида. Я не смог ничего сделать и понурый побрел домой. Я часто вспоминаю этот случай, в детстве у меня много что отбирали и часто обижали старшие, но тот раз запомнился особенно. Пистолетик подарил мне брат, которого я сильно любил и которого не стало, когда мне было двенадцать. Когда я вырос и уже мог постоять за себя, иногда на машине заезжал в тот двор, чтобы найти этого парня и попросить вернуть мою вещь, но так его и не встретил. Этот конфуз заставил меня пойти в школу бокса. Хоть я и боялся, что там будут бить больно по лицу, но побороть страх стало делом чести.

Когда дед привел меня к Игорю Афанасьевичу, мастеру спорта, я впервые увидел, как ребята в кожаных перчатках колошматят друг друга и как выглядит их наставник, настоящий боксер тридцати пяти лет от роду. Абсолютно без волос, худощавый, жилистый, со сбитыми руками, сломанным носом и бледным, как будто заболел, лицом.

– Это мой внук Михаил, сделайте из него мужчину, – сказал мягко дед и улыбнулся.

– Да не вопрос, – спокойно ответил Игорь Афанасьевич.

– Тогда оставляю на ваше попечение.

– Оставляйте. Я сам ему все покажу и объясню.

Голос у него был тихий, уверенный и спокойный.

Дед наклонился ко мне:

– Ничего не бойся. Драться – это самое простое, что ты можешь сделать.

Я смотрел на него, не очень понимая смысл слов, но кивнул в ответ. Запах пота или чего-то мокрого вошел в мои ноздри, когда я только переступил порог этого помещения, потом со временем к нему привыкаешь и даже не замечаешь.

После того как дед ушел, тренер решил проверить меня. Он подозвал какого-то паренька лет двенадцати и что-то шепнул ему на ухо, я не услышал, что именно, да и мой взгляд был прикован к другому парню с мощной шеей, который колошматил кожаную грушу.

– Михаил, давай я покажу тебе раздевалку, и ты немного разомнешься.

Тренер отвел меня в раздевалку, я переоделся, закинул свои вещи в железный ящичек и вышел в зал. Игорь Афанасьевич и тот паренек, которого он подзывал, ждали меня на ринге. Я, как сейчас помню, ни о чем плохом не думая, побрел к ним и поднялся на ринг.

– Одевай, – сказал тренер и протянул мне большие твердые, круглые как арбуз кожаные перчатки.

Я напялил их на руки, и он зашнуровал.

– Поработаешь сейчас с Ванькой, он выкладываться не будет, так что не бойся, – тренер заглянул в мои глаза и увидел страх. – Тебе же дед сказал, не бойся.

– Хорошо, – почти уверенно сказал я.

Мы начали боксировать. Этот Ваня аккуратно прикладывался по моему туловищу своим левым хуком, я в ответ тоже что-то пытался сделать, но ни разу мои удары не достигли цели. Я быстро почувствовал, что устаю, что ноги наливаются свинцом и как-то нелепо заплетаются. Страх снова окутал мое сознание. Стало тяжело дышать. Я боялся пропустить удар в лицо, хотя все-таки словил несколько от партнера, но не сильных и не особо чувствительных. Паренек этот был резкий, с хорошей защитой, как я ни набрасывался – не мог пробить ее. Меня очень раздражало, что не получается к нему подобраться, так сильно хотелось дать со всего маху по морде. Но получил я сам. Получил так, что кровь сразу пошла из левой ноздри. Хотя я не хотел показывать свою слабость никому, но все же не сдержался и повел себя, как обиженная девчонка.

Увидев это, тренер быстро подошел ко мне и присел, чтобы лучше рассмотреть боевую рану.

– Ну что ты хнычешь? Здоровый парень. Неужели никогда кровь из носа не текла?

Он пощупал мой нос, в разные стороны его покрутил, от этого мой кайф еще больше усилился, и я даже немного вскрикнул.