Вторым выстрелом, которого я не услышал, он свалил того, кто весьма недолго сидел в салоне слева от меня.

Я не заметил, как появились в руках двух других моих похитителей короткие автоматы.

«Мужику в куртке с пистолетом в руках против автоматов не сдобровать», — успел подумать я, и едва ли не физически ощутил, как сзади надвинулся на грубо обрубленный наш багажник микроавтобус «тойета».

Этим двоим, успевшим, правда, выскочить из автобуса, не дали даже вскинуть автоматы для стрельбы. Их расстреляли парни, возникшие позади «тойеты».

Оружие, которым пользовались так вовремя налетевшие парни, я мельком рассмотрел, когда они, одетые в бронежилеты синего цвета поверх синих комбинезонов, пробежали по обе стороны застывшей на узкой дороге моховой «волвы».

Это были новейшие бесшумные инструменты, принятые недавно секретными структурами на специальную службу.

Один из парней сел в нашу машину, на водительское место и подогнал волво вплотную к трейлеру-повозке с краном.

Второй открыл заднюю дверцу с правой стороны, небрежно приложил ладонь к суконной шапке с длинным козырьком и, вежливо улыбнувшись, сказал:

— Пожалуйте, Станислав Семенович. Вы свободны. Здравствуйте!

«Такие кругом вежливые стали, — мысленно проворчал Одинокий Моряк, вылезая из машины. — Тот улыбался, этот улыбается…»

У меня не было уверенности в том, что это действительно спасители-друзья, а не иные специалисты по киднапингу из конкурирующей фирмы, и потому я, вовсе не полагаясь на прямой ответ, спросил высокого и черноусого избавителя моего:

— Откуда будете, ребята?

— Из славного коллектива ратников ГРУ, — с неожиданной для меня откровенной готовностью ответил добрый молодец.

Гагарин облегченно вздохнул.

«Дела, — хмыкнул Папа Стив. — А к разведке Генштаба каким я боком леплюсь?».

— Спасибо, — просто сказал я, естественно не решаясь на дополнительные вопросы.

Утвердившись на обочине, Станислав Гагарин осмотрелся.

Работники ГРУ — Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба — один за другим подносили трупы к трейлеру и ловко забрасывали их за высокий борт. Затем кран-балка вывернула в нашу сторону, двое парней застопорили серый волво, кран заработал, поднял машину в воздух, повернул ее над собственной площадкой и аккуратно поставил так, что машина скрылась за высокими бортами.

— Счастливо оставаться, — снова козырнул мне черноусый малый. — Между прочим, я ваш подписчик, Станислав Семенович. На «Современный русский детектив», «Русские приключения» и многотомный «Русский сыщик». Уже второй том получил… Блеск! А что в третьем будет?

— Начало этого романа, — машинально ответил Одинокий Моряк, еще окончательно не придя в нормальное состояние — так быстро, если не молниеносно, развертывались вокруг его личности смертельные эпизоды.

Усатый молодец недоуменно посмотрел на сочинителя.

— Про «Страшный Суд» говорю, — спохватившись, пояснил я. — «Вторжение» читали? Роман «Вечный Жид» — продолжение, и «Страшный Суд» — конец…

Бравый гэрэушник понимающе кивнул.

— Побегу, — сказал он и бросился к «тойете».

И тут меня поразила характерная деталь. Я увидел, как один из парней-ратников совочком из пластикового ведра присыпает песком кровавые следы на промерзлом асфальте!

«Аккуратисты… вашу мать», — беззлобно выматерился Папа Стив, повернулся к кабине уже тронувшегося трейлера и увидел, как уже на ходу спрыгнул на проезжую часть улицы Серафимовича Адольф Алоисович Гитлер.

…Температура воды в тонком стакане, куда я сунул мощный кипятильник, временно выделенный мне Лизой Шелеховой-Ржешевской, в считанные минуты достигла ста градусов по Цельсию, и вода протестующе забурлила, требуя вынуть из смеси водорода с кислородом электрическую спираль.

— Яд индивидуализма, которым пытаются отравить граждан Российской, понимаешь, Державы — вот главное оружие ломехузов, — продолжая разговор, произнес Иосиф Виссарионович, когда я поставил перед ним стакан чая без сахара — сегодня пошел второй месяц, как я отказался от сладкого и потому не держал его при себе, эгоистически забыв о том, что гости вовсе не исповедуют моих принципов.

Вспомнив об этом, я взглянул на фюрера и покраснел. Кому как не мне знать, что Гитлер был великим сластеной!

— Извините, Адольф Алоисович, — смущенно заговорил я, — но есть чернослив, очень вкусный…

Папа Стив хотел оправдаться тем, что не ждал Гитлера в гости, полагая, что Сталин прибудет один, но тут же пришел на ум подобный случай, когда я ляпнул такое при первой нашей встрече и так обидел фюрера, что тот не появлялся в моем мире целых полгода.

И прикусил язык.

— Всегда любил сушеные фрукты, — заметил Гитлер, поощрительно глядя, как накладываю на блюдечко чудесный чернослив из Винницы, купленный мною на платформе Переделкино.

Как я вскоре убедился, товарищ Сталин к черносливу относился тоже весьма благосклонно.

— Яду индивидуализма необходимо противопоставить державный, понимаешь, вирус, — проговорил Иосиф Виссарионович, продолжая тему. — Державный вирус постоянно находится, понимаешь, в подсознании всех славянских и тюркских народов.

Но пока этот вирус государственности угнетен болтовней о так называемой демократии. И разномастных ломехузов всерьез тревожит постоянно крепнущая тенденция жителей Великого Союза к восстановлению семьи народов, тяга у укрупнению, нарастание центростремительного движения.

— Демократия — самая дорогая, а точнее, самая разорительная для народа форма правления, — подал реплику Гитлер.

— Верно замечено, Адольф Алоисович, — проговорил Папа Стив. — События последних месяцев и недель неоспоримо доказали это. Демократия — чересчур дорогое удовольствие, российское общество не может его себе позволить, увы…

— Слова, которые я произнес выше, не есть мною придуманный афоризм, — скромно отказался от авторства крылатой фразы бывший глава национал-социалистической рабочей партии Германии. — Я услышал их из уст Льва Николаевича Гумилева, великий ученый делал недавно доклад о положении России на Совете Зодчих Мира.

Но я с ним безусловно согласен, о чем и написал еще в 1925 году в «Моей борьбе».

— Демократия в России никакая, понимаешь, не форма правления, а наглый, ничем не прикрытый обман трудящихся, демагогический, понимаешь, треп, которому уже никто не верит… Но для того, чтобы взяться за булыжники, русский народ, увы, не созрел.

— А созреет ли? — с тревогой спросил Одинокий Моряк товарища Сталина.

— Должон, — усмехнулся Отец народов. — Верю в его, народа, неограниченные, понимаешь, потенции.

— Не обольщайся, Иосиф, — остановил вождя Адольф Алоисович. — Уж как я верил в собственных немцев, какую пробудил, мне так казалось, в них национальную гордость. И что? Мой лозунг «Через общественное к частному» они превратили в идею государственного пирога, от которого больше отрежет тот, у кого нож длиннее…

«А теперь германцы отбрехиваются, открещиваются от фюрера, будто некто другой, а не Адольф Гитлер подарил им пусть и недолгое, но величие духа», — с горечью подумал я.

Меня давно занимал этот вопрос.

Разумеется, гениальные полководцы и вожди прошлого, наделившие себя неограниченной властью, умело пользовавшиеся этой властью для создания достойных государственных образований, рационально употребляющие власть в интересах подданных, получали очень разные оценки у собственных народов.

Но удивительное дело! Александра Македонского чтят и славословят не только земляки, но и поэты в завоеванных им странах, французы гордятся национальным героем Наполеоном Бонапартом, а вот Гитлер и Сталин проходят сквозь Историю осыпаемые градом незаслуженных обвинений и злобных обывательских оскорблений, хотя и те, и другие причинили вселенскую боль и иным, и собственным народам.

Может быть, они по-разному пользовались неограниченной властью?