Выслушав рассказ Гризеля, министр полиции Кошон в первый момент не поверил своим ушам. Ему показалось, будто он только что познакомился с сюжетом некоего фантасмагорического романа, который, правда, был позабористей знаменитой «Утопии» сэра Томаса Мора.

Однако тут же министр стряхнул с себя подобное ощущение и воспринял всё с подобающей серьёзностью. Он понял, что ему не лгут. Слишком уж хорошо знал рассказчик все тонкости дела, слишком уверенно, слишком правильно и чётко произносил имена, часть которых была хорошо знакома министру. Нет, выдумать такого было нельзя. А главное, теперь становилась абсолютно понятной причина дезертирства в войсках, брожения в предместьях и тех смутных слухов, которые уже давно ходили но столице. Значит, и правда, наряду с Исполнительной директорией существовала некая другая «Директория», пытавшаяся соперничать с официальной и готовая со дня на день вступить с нею в открытый бой!..

— Нужно спешить! — уверял Гризель. — Ещё день-два, и может быть поздно!

Теперь он подогревал правительство, стремясь, чтобы с заговором было покончено как можно быстрее: он понимал, что победа Равных стала бы его гибелью.

Но старания Гризеля были излишни. Карно, его единомышленники, министр и чины полиции и без него прекрасно понимали, что любое промедление может оказаться невозместимым.

И всё же, засосанный бюрократической рутиной, полицейский аппарат сработал не сразу и сработал неточно.

Гризель сообщил, что важное заседание, на котором будут присутствовать все вожаки, состоится на площади Пик, в квартире Друэ, вечером 19 флореаля; именно этим вечером жандармы и накроют заговорщиков.

Как волновался предатель, когда, находясь среди своих «единомышленников», ждал прихода полиции! Пытаясь скрыть своё беспокойство, он часто брал слово, шутил, каламбурил, настаивал на самых быстрых и радикальных решениях. И вместе с тем, будь члены Тайной директории чуть наблюдательнее, они заметили бы: он всё время поглядывал на часы и будто к чему-то прислушивался…

…Полиция явилась слишком поздно, когда все уже разошлись; понимая, что арест двоих спугнул бы всю компанию и мог лишь испортить дело, сыщики во главе с Кошоном предпочли ретироваться.

Министр решил было повторить налёт следующим вечером, 20 флореаля; но Гризель отговорил его, посоветовав отсрочить акцию ещё на день: он проведал, что на заседании 20 флореаля Бабёфа не будет. Именно на этом заседании он и узнал, что заговорщики в полном составе соберутся на следующее утро в квартире Дюфура, в то время как Бабёф и Буонарроти в другом месте, на тайной квартире у Тиссо (улица Гран-Трюандери, дом № 21), будут заняты окончательным редактированием «Акта о восстании». Тогда-то, полагал Гризель, отправив два сильных отряда, можно будет арестовать всех и одновременно захватить важные бумаги…

Министр полностью согласился с доносчиком.

Проведение операции на улице Гран-Трюандери было поручено одному из опытнейших полицейских — инспектору Доссонвилю.

Член Исполнительной директории Поль Баррас пребывал в жестоком душевном смятении.

За последние недели его отношения с коллегами сильно осложнились; он чувствовал, что ему не верят и всё время что-то скрывают. Особенно этот надутый индюк Карно.

Баррас не любил Карно и боялся его. Хотя в термидоре II года они оба выступали в одной упряжке антиробеспьеровского переворота, но до этого… Спесивый Карно, сей «организатор побед», как он гордо себя величал, постоянно выставлял напоказ свои чистые руки, хвалился своей скрупулезной честностью и публично порицал его, Барраса, как взяточника и казнокрада… Поль Баррас никогда не строил из себя неподкупного, но он прекрасно знал, что и «организатор побед» даже во время кровавого II года якшался со спекулянтами, недобросовестными поставщиками армии и тому подобной сволочью — за что же ему было презирать такого человека, как Баррас, слепленного из того же теста?… Впрочем, всё это в прошлом. А теперь…

Теперь Карно заигрывает с роялистами и готовится совершить новый контрреволюционный переворот — в этом у Барраса не оставалось ни малейших сомнений. Сам он, Поль Баррас, далеко не был пламенным революционером. Но явная контрреволюция его удручала — она была ему просто ни к чему, он достаточно убедился в этом в дни вандемьера. Ну что ж, действиям соперника он противопоставит собственную стратегию…

Через своих осведомителей Баррас давно уже в общих чертах знал, к чему готовятся заговорщики. И, продолжая лавировать, он снова и снова искал личных встреч с ними.

Вечером 20 флореаля через своего старого знакомого генерала Россиньоля он опять попытался связаться с бабувистами. На этот раз господин директор отказался от всяких экивоков. Он предложил революционному генералу на выбор: либо он, Баррас, вместе со своим штабом присоединится к готовящемуся восстанию, либо заранее сдастся в качестве заложника.

Баррас не подозревал, что участь бабувистов уже решена.

Тайная директория не дала ответа на его предложение: она не успела этого сделать.

Инспектор Доссонвиль испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он конечно же был горд, что именно ему доверили поимку важного государственного преступника — это была большая честь и определённый залог быстрого повышения по службе.

Но с другой стороны, он… боялся. Да, этот видавший виды полицейский, опытный сыщик, испытавший много на своем пути, сегодня слегка трусил. Слишком уж необычным было всё дело — речь ведь шла о заговоре, который пронзил толщу общества, проник во многие сферы, и малейшая неточность в действиях полиции могла стать роковой.

Доссонвиль принял все меры, чтобы эту неточность исключить.

Ровно в десять утра 21 флореаля (10 мая) инспектор с полицейским отрядом подошел к улице Гран-Трюандери. По его распоряжению дом № 21 был оцеплен кавалерийским пикетом. Хотя всё это проделали почти бесшумно, на улице появились любопытные. Их оттеснили в переулки, сообщив, что собираются обезвредить матёрых грабителей.

И вот тут-то начались непредвиденные осложнения.

Согласно конституционным нормам, арест следовало производить в присутствии мирового судьи. Это было предусмотрено Доссонвилем. Он заранее договорился с мировым судьёй района и теперь отправился к нему на квартиру. Каково же было его удивление, когда этот человек, вчера ещё бодрый и здоровый, сегодня оказался совершенно больным!.. Предвидя разное, Доссонвиль запасся и другими адресами. Но второй мировой судья встретил его бранью и сказал, что никуда не пойдёт.

— Я донесу о вашем отказе министру! — возмутился Доссонвиль.

— Доносите, — ответил судья. — Можете прибавить, что я не пошёл за вами потому, что не перевариваю шпиков.

Третий судья также отказался.

Инспектора прошиб холодный пот.

Время шло быстро и уже приближалось к одиннадцати, в квартале становилось людно, и всё труднее было сдерживать толпу. А четвёртый судья жил очень далеко…

Но тут сыщику повезло: он встретил мирового судью по пути, и тот согласился «выполнить свой долг».

У Доссонвиля на руках был план дома; он заранее изучил расположение подъездов, лестниц, комнат. Оставив часть полицейских на площадке, он с пятью помощниками поднялся к квартире Тиссо и свернул в длинный тёмный коридор, в конце которого чуть белела дверь.

Уже несколько дней Бабёф скрывался в этой квартире. На собрании 20 флореаля он не был. Поздно вечером пришел Буонарроти и передал, что им обоим поручено отредактировать прокламацию с призывом к народу.

На следующий день предполагалось назначить восстание…

…Быстро прошла короткая майская ночь. Потушив лампу, Бабёф отодвинул бумаги. Заговорщики вновь — в который раз! — начали обсуждать проблемы восстания. От конкретных деталей переходили к мечтам. Как приятно было думать, что через день-другой всё останется позади и солнце Равенства воссияет над освобождённой страной!..