Так выглядели они, знаменитые «инкруаябли» иди «мюскадены», иначе говоря, «молодцы Фрерона».
Это было бы смешно, если бы не было так страшно,
30
«Они нападали на патриотов, когда их было шестеро против одного», — вспоминал современник.
Ареной своей «деятельности» они сделали улицу, кафе, театры. Во время спектакля они не раз заставляли актёров-патриотов становиться на колени, каяться и исполнять контрреволюционный гимн «Пробуждение народа»:
Пролитой крови поток
Скоро зальёт их следы.
Они мстили не только живым, но и мёртвым,
31
История посмертных мытарств Марата особенно потрясала Лорана.
21 сентября 1794 года прах Друга народа с большой торжественностью был перенесен в Пантеон. Термидорианцы преподносили этот акт как исправление «исторической несправедливости», вызванной «низкой завистью тирана Робеспьера», в своё время якобы помешавшего возданию должного памяти великого революционера.
Что это была прямая ложь и демагогия — показали события ближайшего будущего.
Прошло всего несколько месяцев, и память Марата стала подвергаться оскорблениям. «Мюскадены» оскверняли и разбивали бюсты Марата на улицах. Тщетно полиция вновь устанавливала низвергнутые памятники, тщетно санкюлоты предместий вступали врукопашную с «золотой молодёжью» и организовывали шествия. Даже речь Фрерона, пытавшегося одёрнуть своих молодчиков, не привела ни к чему. Комитет общей безопасности поспешил дать полное удовлетворение бандитам: он приказал «во избежание эксцессов» убрать бюсты Марата из театров Фейдо, Республики и Монтасье.
А 20 плювиоза (8 февраля 1795 года), на следующий день после ареста Бабёфа, Конвент по докладу Дюмона издал декрет, согласно которому почести Пантеона отныне должны были воздаваться лишь через 10 лет после смерти.
Хотя, как известно, законы обратной силы не имеют, в данном случае с этим не посчитались: останки Марата и Мишеля Лепелетье были вынесены из Пантеона, картины Давида, посвящённые смерти обоих, убрали из зала заседаний Конвента, памятник Марату на Карусельной площади снесли, а секция его имени вновь стала называться секцией Французского театра.
Прошло ещё несколько дней, и на улицах в открытую начали продавать памфлет «Преступления Жана Поля Марата»,
32
Судьба Марата оказалась поучительной.
Она как бы символизировала крушение дела его жизни, ярко обозначив тот, уже необратимый крен, который всё отчетливее обозначался в деятельности термидорианского Конвента.
Вскоре после казни Карье началось преследование его союзников, а затем был издан декрет об аресте Бийо-Варенна, Колло д'Эрбуа, Барера и Вадье. Одним из инициаторов этого акта оказался вновь вынырнувший Сиейс, ещё недавно в союзе с той же четвёркой готовивший антиробеспьеровский переворот.
«С этого дня, — пишет историк, — Конвент стал пленником в руках банд «золотой молодёжи»…»
33
Соперницами «инкруаяблей» были «прелестницы».
У Лорана накопилось много материалов об этих гуриях нового рая.
Всего через полтора месяца после падения Робеспьера Колло д' Эрбуа говорил в Конвенте:
— Против нас злоумышляют в самых презренных местах, в грязных будуарах куртизанок, у вдов казнённых эмигрантов и среди самых отвратительных оргий обсуждают великие судьбы Республики…
Это был вопль души.
«Прелестницы» одолевали недалёких термидорианских политиков. Даже в зале заседаний Конвента они завели манеру усаживаться прямо на депутатские скамьи, и, чтобы бороться с этим, пришлось издавать специальный декрет.
«Прелестницами» или «мервейёзками» [19]стали называть парижанок термидорианской эпохи; разумеется, не всех парижанок, а лишь тех, которые держали светские салоны либо открыто торговали собой — между одними и другими большой разницы не было.
«Прелестницы» одевались на античный манер в лёгкие туники из прозрачных тканей, едва прикрывающие наготу. На головах у них красовались белокурые парики (последний крик моды), на ногах — греческие сандалии, высшим шиком считалось ходить босиком. Чрезмерная лёгкость одежды, учитывая суровость зимы III года, подчас вела к роковым последствиям, но это конечно же не могло остановить «мервейёзок» в их погоне за сверхмодным.
34
В эпоху термидорианского разгула женщина света стала предельно циничной: она, как никогда, стремилась r наслаждениям, к роскоши, к богатству и вовсе не старалась скрывать этого.
Афишируя свои желания, она стремилась как можно выгоднее себя продать, за деньги, за положение в обществе, за место в новой элите.
Многие члены Конвента, финансовые тузы, видные генералы и адмиралы, будучи не в силах противостоять приёмам «прелестниц», заводили новые семьи.
Бабёф писал в 29-м номере своей газеты:
«Французы! Вы опять под властью шлюх: всякие Помпадур, Дюбарри, Антуанетты возродились, и они правят вами, и им главным образом вы обязаны всеми обрушившимися на вас бедствиями и тем прискорбным движением вспять, которое убивает вашу революцию… Зачем продолжать умалчивать о том, что Тальен, Фрерон и Бентабол принимают решения о судьбах людей, безвольно возлежа на пуховиках и розах рядом с принцессами?…»
Сказано было зло и метко.
Удивительно метко.
Видный термидорианец Бентабол женился на бывшей принцессе Роган-Шабо; личный враг Робеспьера Ровер, оставив прежнюю семью, соединил свою судьбу с прекрасной маркизой Агу; Лагарп прочно попал в сеть вдовы графа Клермон-Тоннера; Мерлен из Тионвилля удовольствовался мадам Сольва из Оперы, а друг Дантона Лежандр утешился ласками мадам Конта из Французского театра.
Но особенно выразительной была история женитьбы Тальена.
35
В том же номере Бабёф писал:
«Не будет ли полезно, чтобы весь народ узнал, что законная супруга Друга граждан [20]есть дочь испанского Неккера, миллионера Кабаррюса, директора знаменитого банка Сен-Шарль?…»
Это была правда.
Тереза Кабаррюс в неполные шестнадцать лет вышла замуж за богача Фонтене, купившего себе титул маркиза. Через пять лет она развелась с первым мужем и после ряда бурных романов в 1793 году познакомилась с Тальеном, народным представителем в Бордо. Тальен, без памяти влюбившийся в красавицу Терезу, укрыл её от террора; но в Париже ей угрожала гильотина. Злые языки утверждали, что Тальен именно потому стал главным «режиссёром» термидорианского переворота, что не видел иного способа спасти свою милую.
Её недаром называли «божьей матерью термидора».
Выйдя из тюрьмы после падения Робеспьера, Тереза не сразу склонилась к мольбам любовника: замужество с ним было бы для нее мезальянсом, поскольку Тальен был сыном лакея. Только в нивозе III года она согласилась на гражданский брак.
Вскоре салон мадам Тальен затмил все другие парижские салоны.
Она жила в Ла Шомьер, где имела роскошный особняк, который скромно называла «своей хижиной». В «хижине» собирался цвет термидорианского общества. Именно здесь Бонапарт впервые встретил вдову аристократа-генерала, казнённого по приговору революции, Жозефину Богарне, которой суждено было стать императрицей французов…
Тальен был в восторге и от своей красавицы жены и от её «хижины»…
…Лоран не мог не улыбнуться, вспоминая о дальнейшей судьбе Тальена: бездарный комедиант быстро утратил политическое влияние, и тогда Тереза пинком ноги вышвырнула его из роскошных апартаментов, имея в виду новое замужество.
Он окончил свои дни нищим.
Больной, впавший в полную безвестность, он торговал старыми газетами и этим добывал гроши на хлеб…
