— Макс, — это Игги стучит в дверь ванной. — Можно войти? Мне только зубы почистить.
— Подожди, я еще в полотенце — вытираюсь.
— Ну и что, я же слепой.
— Нет, тебе говорят. Ты что шутишь? А вдруг и не слепой вовсе?
С расческой в руке протираю зеркало, и крик ужаса застревает у меня в горле. Из замутненного паром стекла мое собственное отражение смотрит на меня звериной рожей ирейзера. Опять.
— Не смешно, — ворчит Иг. — И вообще, поторапливайся. Ты не одна. Очередь. К тому же прихорашивайся ты или нет — все равно толку чуть. Тебе не поможет.
Его босые ноги уже шлепают в конце коридора, а я так и не могу перевести дыхание.
Задыхаясь, дрожащими руками провожу по щеке — в зеркале когтистая волосатая лапа гладит волчью морду.
— Что же это со мной происходит, — шепчу я с содроганием.
Макс-ирейзер улыбается мне из зеркала:
— Не такие уж мы с тобой разные. Все на свете связано. Я часть тебя, ты часть меня. Как знать, может мы друг другу помочь можем.
— Ты не часть меня. Я никогда не буду такой, как ты!
— Макс, Макс, — увещевает меня мой двойник, — хочешь — не хочешь, а ты УЖЕ как я.
Отпрыгнув от зеркала, я, как ошпаренная, выскакиваю из ванны и, пока меня никто не увидел, прячусь в своей комнате. Села на кровать. Меня трясет. Снова и снова ощупываю лицо руками, стараясь убедиться, что я — это я.
Вот теперь-то я точно схожу с ума.
30
Короткий стук в дверь заставляет меня подскочить до потолка. Наверное, снова Игги.
— Я уже вышла из ванной, свободно! — кричу ему и на всякий случай отворачиваюсь от двери.
— Кто бы догадался! А я-то думал, что ты в душе, а голос твой в спальне.
— Чего тебе надо?
— Можно войти?
— Нет.
Конечно же, дверь отворяется, и Клык прислоняется к косяку. Он прекрасно видит, что я психую. Видит, что я бледнее простыни, мои дрожащие губы, мои лихорадочно блестящие глаза. Хорошо, что ничего другого он не видит. Автоматически подношу руку к лицу и смотрю себе на руки. Нет, не лапы. И когтей тоже нет.
Одна из его черных бровей вопросительно ползет вверх. Он входит и плотно закрывает за собой дверь.
— Что случилось?
— Не знаю. Со мной снова какая-то чума происходит, — шепчу я ему, как в лихорадке. — Но что именно, я не знаю.
Клык минуту выжидает, смотрит, какая я взъерошенная, мокрая, несчастная. И — как никогда раньше — очень-очень испуганная. А потом садится рядом со мной на кровать и обнимает за плечи:
— Все утрясется, не бойся.
— Ну откуда ты знаешь?
— Потому что я всегда все знаю. Сколько раз можно тебе это повторять.
У меня не хватает сил ему улыбнуться.
— Послушай, что бы «это» ни было, мы справимся. Вместе мы обязательно справимся. Справлялись же всегда.
Мне до смерти хочется рассказать ему про своего двойника, признаться, что в каждом зеркале превращаюсь в ирейзера. Но сказать такую ужасную правду мне и страшно, и стыдно.
— Клык… Если я… поменяюсь… если я превращусь в злобного монстра… ты примешь меры?..
Он молчит и долго смотрит мне прямо в глаза.
Не выдержав паузы, я решаюсь идти в открытую.
— Если я превращусь в ирейзера, ты разрешишь эту проблему раз и навсегда? Чтобы защитить наших?
Он знает, о чем я его прошу. Если я превращусь в ирейзера, он должен будет меня убить.
Проходит минута, другая. Клык разглядывает и разглядывает свои ботинки. Наконец он поднимает на меня решительный взгляд:
— Да, я сделаю все, что надо будет сделать.
У меня вырывается вздох облегчения:
— Спасибо, — шепчу я ему в самое ухо.
Клык встает и стискивает мое плечо:
— Не бойся, все утрясется, — снова повторяет он. А потом наклоняется и целует меня в лоб. — Я тебе обещаю, что утрясется.
Он ушел, а я так и осталась сидеть в полном недоумении.
31
— Расступись! — кричит у меня над головой Газман.
Опешив, глянула вверх и вижу: Газ сложил крылья, сгруппировался и с диким воем на сумасшедшей скорости летит вниз, головой в пруд. Я только моргнуть успела, а он уже обдал нас фонтаном брызг и поднял настоящее цунами.
Скоро его белая голова снова подпрыгивает на воде. Газ исчез. Осталась только его улыбка, от уха до уха.
— Ты видела? Ты видела! Это просто вообще. Щас еще один заход надо сделать!
— Давай, давай. Только не ушибись.
— И меня не убей! — вопит вслед выходящему из воды Газману Надж. — Смотреть надо, куда летишь. Ты чуть на меня не грохнулся!
— Извини, — покорно соглашается Газ.
Я рада, что ни Газа, ни Надж не подкосил рассказ о наших ночных поисках в Вашингтоне. Мы с Клыком рассказали им и о пиццерии, и о наркоманской трущобе. Что поделаешь, наши розыски зашли в очередной тупик.
Напечатав очередное ключевое слово компьютерного поиска, заслоняю экран от солнца, чтобы можно было читать. Ты, поди, дорогой читатель, думаешь, что я вытащила счастливый билет, что сижу себе в шезлонге на берегу частного прудика, лэптоп у Анны позаимствовала, Wi-fi в моем распоряжении, лимонад со льдом под рукой. Я, может, даже и соглашусь с тобой. Жизнь моя — копейка, но в целом я не жалуюсь.
Результаты поиска выскочили на экран. За последние четыре месяца в Вашингтоне пропали десять детей. Не замешаны ли тут белохалатники? Не они ли стащили детей для своих экспериментов? А что с семьями теперь происходит, даже представить себе невозможно! Может быть, так когда-то пропали и мы? Интересно, а наши родители нас искали, сбившись с ног и потеряв голову с горя? Искали?
Хм-м-м… На этот вопрос ответ мне, к несчастью, неизвестен.
Ангел вынырнула из воды и позвала:
— Макс!
Я видела, как десять минут назад она нырнула. Я хоть и знаю про ее способность дышать, как рыба, но мне стоит неимоверных усилий сидеть спокойно, а не ринуться вслед за ней в воду.
— Что, моя хорошая?
— Отгадай, какой самый лучший способ поймать рыбу?
— Наверно, смотря какая рыба?
— Нет, ты точно скажи.
— Сдаюсь, откуда мне знать — я не рыбак.
— Если кто-нибудь ее тебе бросит, — Ангел смеется, я вздыхаю, а рядом со мной Тотал хихикает:
— Хорошая шутка.
Закатив глаза, готовлюсь рассказать Газману, что я думаю про его фокусы. Но Газман взлетел футов на пятьдесят в высоту — чем выше взлетишь, тем круче получится плюх. Так что Газмана рядом нет.
Тотал как ни в чем не бывало протрусил мимо, вынюхивая кроликов, а я вопросительно смотрю на Ангела.
— Ангел?
— Да? — она — сама голубоглазая невинность, а я чувствую себя полной идиоткой. Попробуй, дорогой читатель, сам спросить у кого-нибудь, разговаривает ли его собака.
— А что, Тотал умеет… разговаривать?
— Ага, умеет, — отвечает она мне между делом, выжимая воду из волос.
Не верю своим ушам. Уставилась на Ангела и на всякий случай еще раз переспрашиваю:
— Тотал разговаривает, и ты до сих пор мне об этом не сказала.
— Понимаешь… — она убедилась, что Тотал отошел довольно далеко, и доверительно понижает голос. — Ты не говори ему, он не очень-то смышленый. Умного слова от него не дождешься.
Почему-то ее объяснение ничего мне не объясняет. Челюсть у меня продолжает отвисать, и рот приходится закрыть рукой, а то в него начинают залетать мухи. Ущипнув себя, поворачиваюсь посмотреть на собачку, мирно прогуливающуюся в Анниной клумбе.
— Тотал, поди скорей сюда, — подзываю я его к себе.
Высунув розовый язык, он радостно бежит на зов.
— Тотал, ты умеешь говорить?
Он брякнулся на траву и перекатился на спину, задрав лапы вверх.
— Да, а что?
Ни хрена себе! Со всяческими мутантами я уже свыклась, но говорящая собака — это даже для меня чересчур.
— А что ж ты раньше не сказал?
— Я же не врал. Меня не спрашивали, я и молчал. — Он почесался задней лапой и закончил: — По правде сказать, я до сих пор не привык к этой вашей концепции летающих людей.
32