– Письма? – спросила она осторожно, понизив голос. – Вы пришли только из-за этого?

– Да. Я написала два письма, у меня есть доказательство, что, по крайней мере, одно из них было доставлено. Думаю, что и второе тоже.

– Доказательство? – уже ровным голосом переспросила Зигрид. – Я вас не понимаю.

– Я писала о том, что собираюсь посетить Тордендаль. Во втором письме содержались все подробности относительно моих планов. И вот первое, что я узнаю, приехав в Норвегию, – это то, что кто-то отменил мой заказ на номер в отеле. Затем кто-то, кому известны детали из второго письма, просто пытается убить меня в горах по дороге в Рипдал.

Зигрид издала странный звук, похожий на рычание.

– У вас, несомненно, богатое воображение. Неурядицы в отелях происходят постоянно, что же касается покушения на вашу жизнь, то в это трудно поверить. – Голос ее по-прежнему звучал бесстрастно, и она не изменила позы. Бет было трудно рассмотреть выражение лица. – Но расскажите подробно.

Бет дала полный отчет о случившемся.

– Следующее напоминание о том, что мое пребывание в Тордендале нежелательно, я получила сразу же по приезде, увидев горстку пепла, которая осталась от снятого мною коттеджа.

– Это могло быть простым совпадением.

– После покушения? Думаю, что нет.

– Зачем вы рассказываете все это мне, если, как вы утверждаете, никто больше об этом не знает?

– У меня были причины не посвящать людей в свои дела. Когда Анна сообщила, что вы получили по наследству Холстейнгаард, я решила поговорить с вами начистоту. Почему вы мне не написали? Адрес был на конверте. Даже если фамилия Стюарт ни о чем вам не говорила, вы просто из вежливости могли бы сообщить мне, что адресат умер.

Зигрид тяжело вздохнула и подошла к Бет, теперь в движениях ее чувствовалось больше непринужденности.

– Да, ваши письма дошли. Я догадалась, кто вы, но подумала, что если вы не получите ответа, то перестанете писать и забудете нас.

– Почему? – решительно спросила Бет. – Потому что вы были ближе к деду, чем Джина и Анна, и ему удалось передать вам свою ненависть к моей матери и ко мне, ее дочери?

– Вы излишне драматизируете ситуацию. Вовсе нет. Я, конечно, консервативный по натуре человек, но не такая, какой вы меня представляете. – Зигрид села в кресло напротив Бет, положив руки на подлокотники. – Мне следовало передать письма мужу Джины. В конце концов, она была ему женой и ему было решать, что отвечать вам и отвечать ли вообще. Но, честно говоря, я считала, что события в Тордендале не имеют к вам ни малейшего отношения. Родственные связи, на которые вы ссылаетесь, были прерваны дедом очень давно.

Бет не верила своим ушам:

– Ваш консерватизм не имеет границ! То, как вы поступили с моими письмами, просто не укладывается ни в какие рамки приличия! Вы их открыли и прочли, хотя они были адресованы не вам. Кому же вы их передали? Тому человеку, который пытался меня убить?

– Никому не передавала. Просто сожгла. – Зигрид сделала предупреждающий жест, не дав Бет возможности возразить. – Полагаю, что ваш обидчик получил информацию из другого источника.

– Каким образом?

– Владелец коттеджа знал о вашем приезде, не так ли?

– Ну, … да, конечно.

– Вы объясняли ему ваши цели?

– Естественно. Поэтому я не могла точно определить срок аренды дома – все зависело от того, как двигалась бы работа над книгой.

– Ключи от дома хранились в Тордендале у женщины, которая должна была сделать там уборку и приготовить все к вашему приезду. Так ведь? Она не держала ваше прибытие в секрете. Мне самой стало известно от посторонних людей, что должна приехать шотландка, которая собирается писать здесь книгу. Книгу? О чем? О Тордендале, конечно. Тогда сюда валом повалят иностранцы и вновь напомнит о себе лежащее на долине проклятие.

Хотя Бет предвидела ответ, она все же спросила:

– О каком проклятии вы говорите?

– То, которое наложила женщина из Дома у Черного Залива. Она изменила мужу с чужестранцем, а он был заражен чумой. Это случилось в средние века. Она прокляла его и всех чужаков, приезжающих в Тордендаль без приглашения. Говорят, что гора Торденгорн поглотила проклятие, впитала его в себя, поэтому ее стали бояться, она унесла жизни многих чужестранцев и местных жителей с тех времен. Уже в тысяча шестьсот пятидесятом году датчанин, построивший Нилсгаард, писал о «страшной горе Тордендаль» в письме к Его Величеству королю в Копенгаген, и не без причины. Он сам едва не погиб при обвале, остался хромым на всю жизнь. Крестьяне, живущие в долине, – народ простой, верят в предрассудки. Насколько мне известно, у одного из них есть брат, или дядя, или просто друг, который живет в другом месте, но который не прочь припугнуть незваную гостью из Шотландии, пока она не осела в Тордендале.

– Простым испугом это не назовешь, – парировала Бет. – Меня сбросили в глубокую пропасть!

– В единственном месте, где есть выступ, покрытый кустарником и имеющий такую форму, что с него трудно свалиться вниз в настоящую пропасть.

Бет была в полной растерянности. То, что говорила Зигрид, походило на правду. Это даже отчасти объясняло, почему Джекоб Дахл, или как бы его там ни называли, ждал именно этого поворота, чтобы сбросить ее вниз.

Зигрид поняла, что Бет согласилась с логикой ее рассуждений.

– Пожар в коттедже мог быть задуман как последнее предупреждение, – продолжала она. – По немому уговору никто не предложил бы вам пристанища, и пришлось бы уехать. Я удивлена, что Пауль нарушил традицию. Со старым домом связано много суеверий. Он играет с огнем. Как ящик Пандоры, этот дом следует держать запертым. Раньше люди время от времени пытались обжить его, но их начинали преследовать страшные несчастья, и они уходили. Даже не представляю, сколько лет он уже необитаем, – много, очень много.

– Пятьдесят, и она сошла с ума, – пояснила Бет спокойно.

– А, так вам уже рассказали о доме! – Зигрид это явно заинтересовало. – Вам не хочется узнать, что она такое увидела, если сошла с ума?

Бет мрачно подумала, что ей тоже довелось частично пережить страх, испытанный той женщиной, и намеренно не ответила на вопрос.

– Мне не нравится дом. В нем неприятная атмосфера, но это, видимо, объясняется тем, что в нем давно никто не жил. Сегодня я разложила по полкам свои вещи – книги, фотографии и прочее – и надеюсь, что сумею изменить его дух.

Зигрид скептически смотрела на кузину. От ее вгляда не ускользнуло, что рука Бет сжалась при воспоминании о доме, что она не сразу ответила и была уклончива.

– Да, уверена, что вам это удастся, – сказала она убежденно.

Бет встала, чтобы откланяться. Разговор с Зигрид многое прояснил: вопрос с письмами был закрыт, происшествие в горах получило логичное объяснение. Симпатии между кузинами не возникло, взгляд бледно-голубых глаз оставался леденяще-холодным, но Бет не собиралась второй раз приезжать сюда. Раньше ей хотелось осмотреть весь дом, но теперь единственным желанием было выйти на солнце, забыть этот мрак, который придавал горечь воспоминаниям матери.

Зигрид вышла вместе с Бет, сказав, что ей нужно вернуться к работе. Бет увидела вдалеке экипаж фрекен Ларсен, добрая женщина уже ждала ее. На обратном пути они беседовали о возможностях образования для девочек: этот вопрос очень интересовал обеих. Рассказав о своей жизни, фрекен Ларсен остановилась на приезде в Нилсгаард, упомянув, что Джулиане в то время было не больше четырех лет.

– Это не слишком рано для занятий?

– Да, рановато. Обычно матери сами обучают девочек считать, писать и совершать простые арифметические действия до достижения школьного возраста. Но фру Рингстад не умела этого делать. Они с сестрами учились азам у жены местного священника. Фру Рингстад, к сожалению, оказалась не очень способной ученицей и всегда отставала от более смьшленых сестер. Это обстоятельство, а также постоянные укоры и попреки со стороны деда развили в ней чувство неполноценности, от которого она так и не смогла избавиться. Джулиана же росла очень сообразительным ребенком, мне было совсем нетрудно заниматься ее обучением. Затем произошла известная вам трагедия, и с тех пор по умственному и эмоциональному развитию девочка осталась на уровне пятилетнего ребенка.