— Если, уважаемые господа, я должен заключить с вами союз, от чего я не отказываюсь, то я бы хотел видеть в магистрате представителей и ремесленников.

Некоторые ратсгеры шумно запротестовали, Христиан Дейк кричал:

— Неужели мы допустим вмешательство в наши собственные дела?

Ирм Прис неодобрительно затряс головой. Однако бургомистр Маттиас Краман к величайшему удивлению многих ратсгеров ответил, что переговорит с представителями ремесленников, это не должно нарушить доброго согласия с ликедеелерами.

— Но у меня должны быть развязаны руки! Я воюю против ганзейского города Бремена, — крикнул Штёртебскер, разозлившись. — Бремен враждует с Кено тен Броком. А это мой друг и союзник.

Ратсгеры испуганно уставились на своего бургомистра, который и при этом выпаде против союзника оставался совершенно спокойным.

— Мы не имеем обязательств перед городом Бременом, — ответил он. — Мы не враждуем и с фризским фюрстом. Мы хотим мира и мирной торговли.

Штёртебекер рассмеялся; он был доволен. Бургомистр и Совет старейшин — тоже. Но остальные ратсгеры были озадачены и молчали, чтобы не выдать в присутствии пиратов своих мыслей.

Ложь, обман, предательство, подлость были орудием и князей, и церковников, и купцов; и ничего нового не было в том, что задумали гамбургские патриции. В то время как гамбургские ратсгеры вели переговоры с ненавистным и страшным для них главарём пиратов, представители магистрата находились в Бремене и Любеке, склоняя эти города к тайному союзу против пиратов. А курьер бургомистра Маттиаса Крамана нанимал в Нидерландах на службу прославленного в тех краях капитана Симона ван Утрехта командиром орлога города Гамбурга. Другой посланец гамбургского магистрата пребывал в Нюрнберге и готовился сопровождать транспорт с заказанными у знаменитого оружейного мастера Иоганна Прассельберга пушками для нового орлога.

Когда Клаус Штёртебекер вернулся в Мариенхав, капитаны ликедеелеров приветствовали его весьма сдержанно.

— Ну, Клаус, что говорят твои новые друзья — ратсгеры? — спросил Михель Гёдеке.

Штёртебекер усмехнулся на эту шутку, отстегнул с пояса меч и бросил его на меховое ложе.

— Они так мало значат!

— Ты заблуждаешься, — бросил ему Магистр. — Они много значат!

Штёртебекер не обратил внимания на замечание Магистра и продолжал:

— Горожане восторженно приветствовали меня, и магистрат обещал ввести ремесленников в свой состав, как пожелал я.

Магистр грустно улыбнулся:

— И воткнут тебе нож в спину. Вопреки твоему желанию.

— То, что я не верю ни одному их слову, само собой разумеется, — вспылил Штёртебекер.

— Смотри-ка! Это уже шаг вперёд! — заметил с издевкой Магистр.

— Я буду за ними следить, — кричал Штёртебекер. — Ты думаешь, я такой простофиля, чтобы верить мерзавцам из породы Вульфлама!.. Все же бургомистр Краман понятливый человек… Что касается остального — мои шпионы в их стенах: я обо всем буду знать. Обманет магистрат — город разделит участь Бергена.

Магистр громко расхохотался.

— Ха-ха-ха!.. Если они тебя обманут… Итак, ты ещё сомневаешься и веришь их красивым словам… Пойми же наконец, они обманывают тебя по всем статьям!

— Подождём, — спокойно ответил Штёртебекер, схватил кружку, которую ему подали, и поднёс к губам.

— Если жители города насядут на них, им придётся, конечно, уступить, — произнёс Михель Гёдеке.

— Если! — воскликнул Магистр. — Это «если» — весьма сомнительная вещь!

Штёртебекер поставил кружку, вытер бороду и заявил по-товарищески, но все же достаточно властно:

— Итак, оставим это: ни одного гамбургского корабля не трогать, я должен сдержать данное мною слово! Но ни одного бременского корабля не упускать… И если уж будет надо, я пойду вверх по Везеру и выкурю их из гавани.

Вскоре после переговоров Штёртебекера с магистратом города Гамбурга к стенам города приблизился надежно охраняемый караван. Более ста всадников сопровождали его. Повозки остановились на берегу Эльбы у Блаакена, прямо у городских стен, и ждали. Тем временем конный курьер поспешил в город, и вскоре отряд всадников из города присоединился к каравану. Глубокой ночью длинная вереница повозок тронулась с места, достигла восточных ворот и потянулась по узким улицам в гавань. Горожане, оказавшиеся на пути обоза, были разогнаны городскими стражниками, идущими впереди колонны.

В гавани, когда городские стражники подошли к дому цеха моряков, никто не заметил, что в нише стены притаился какой-то матрос. Из своего убежища он наблюдал за этим таинственным ночным караваном, а затем осторожно, на значительном расстоянии, последовал за повозками и всадниками. Они поехали по мосту через Эльбу на остров Грасбрук [56]. Моряк крался за ними. Это становилось опасным: теперь уже не было спасительной тени домов и поворотов улиц; сооружения гавани располагались свободно, и местность хорошо просматривалась, кроме того, на кораблях, стоящих у пирса, не дремала ночная вахта.

Повозки остановились у верфи Дейка. Всадники оцепили со всех сторон верфь, и стали немедленно сгружать кладь. Ночной разведчик присел за опрокинутой лодкой, которая лежала на берегу в ожидании ремонта, но как он ни напрягал зрение, на таком расстоянии не смог рассмотреть, что выгружалось из фургонов и складывалось внутрь пакгауза. Пренебрегая опасностью, он решился подползти поближе. Ему повезло — он проскользнул между двух постов и подошёл вплотную к пакгаузу. Большая группа людей, напрягая все силы, втаскивала туда какие-то очень тяжёлые предметы. Разведчик понял: они разгружали пушки, большие новые пушки. Стволы, мощные лафеты и много ящиков… кто знает, что в них? Тут он припомнил, что на этой верфи завершалось строительство большой когги, самой большой в гамбургском флоте. Значит, она станет орлогом. И этого никто не должён знать! Каждому ясно, что значит такой хорошо оснащённый орлог для невооружённых торговых кораблей.

Нарушение слова… «Денежные мешки» замышляют измену. Нужно предупредить Штёртебекера, ликедеелеров.

И все же удача отвернулась от разведчика пиратов. Когда он уже хотел удалиться и от волнения на минуту забыл об осторожности, его обнаружили и схватили конники. Этой же ночью бургомистр Маттиас Краман и несколько ратсгеров допрашивали его в присутствии палача и подручного.

Задержанный отрицал все!

Нет, он не был шпионом пиратов… Нет, он не собирался совершить измену, он только из любопытства потащился за повозками… Нет, он не знает Клауса Штёртебекера… Нет, он даже не видел, что выгружалось из фургонов…

Моряка подвергли жестоким пыткам: у служителей церкви научились патриции пытать людей. Они вытягивали его, щипали раскалёнными щипцами, сдавливали ему руки и ноги так, что трещали кости. Но истязуемый кричал:

— Нет, я не знаю! Я ничего не знаю!.. И чем ужаснее становилась боль, тем громче и упорнеё он повторял:

— Не знаю!.. Не знаю!..

На рассвете пленника, который уже не мог стоять на ногах, выволокли во двор городской тюрьмы и обезглавили.

Он не предал своего капитана Штёртебекера, но предостеречь его тоже не смог.

Симон ван Утрехт осмотрел новую коггу и пушки. Он выразил удовлетворение отменно построенным кораблём, прочные борта и крепкий бушприт были незаменимы при абордажных схватках. Он убедился, что на невысоких, но прочных мачтах сделаны марсовые площадки, на которых могло разместиться немало стрелков. Выкрасить корабль он распорядился коричневой и серой краской, а нос, также как и узкую полоску выше ватерлинии, — белой. Судостроитель Христиан Дейк воскликнул:

— Тогда когга станет похожей на пегую корову!

Симон ван Утрехт хотел, чтобы корабль выглядел не только необычно, но и устрашающе. Когда Христиан Дейк отчитывался перед магистратом, ратсгеры решили свой орлог назвать «Пёстрая корова».