Зара улеглась на диван. Подняла голову Павла, чтобы положить ее на подушку, — и невольно отпрянула, глянув в его широко открытые глаза. Но дыхание у него было по-прежнему ровное, как у спящего. Зара снова склонилась над ним. Неподвижные, как у мертвого, белки. «Павел», — прошептала она. Он так же ровно дышал. Немигающие глаза смотрели сквозь нее. Мороз пополз по коже у Зары. Она уже и думать забыла про Стефа. Осторожно коснулась рукою щеки Чона. Попыталась прикрыть ему веки.

«Неужели теперь такбудет? — с тоской подумала Зара. — Ну да, муки совести, я читала об этом... Или он ее и в самом деле любил по-настоящему?.. И не может забыть? Но ее нет, она в земле, ее похоронили, и я была на похоронах... Интересно, сколько помнят мертвых? Не всю же жизнь. Сколько он может помнить о ней? Ведь Чон любит жизнь, имеет вкус к жизни. И долго ли я смогу выдержать это его состояние? Не могу же я быть ему пожизненной сиделкой. Нет, я не могу, это она могла бы, а я люблю движение, танец. Да, я хочу танцевать! Павел скован тоской, а я все равно хочу танцевать!..»

Зара заснула под утро, когда по саду уже забродил робкий свет. Проснулась в восьмом часу утра. Солнце уже вышло из-за деревьев, радостно щебетали птицы. Посмотрела на Чона, неподвижного, с полузакрытыми глазами. Хорошенько укрыв его, Зара скользнула с дивана и пошла на кухню — сварить себе кофе.

Наверху послышались шаги — это поднялся Стефан. Она не слышала, как он вернулся домой. Зара досадливо передернула плечом. Подумала о том, что ей предстоит неприятное объяснение с ним. Как это некстати! Стеф, раз уж он не убил их обоих сегодня ночью, наверняка станет уговаривать ее вернуться к нему. Чего доброго, заплачет. Зара с отвращением припомнила, как сильно задрожал Стефан, все поняв про них с Чоном. Слабый паренек, не осмелился поднять на них руку... Но ей надо это испытание выдержать с честью, подумала Зара, услышав шаги на лестнице. Она отперла кухню. Дверь тут же открылась. Зара отвернулась. Услышала как будто незнакомый голос за спиной:

— Доброе утро. Свари, пожалуйста, кофе и на мою долю.

Хлопнула дверь, на этот раз на улицу. Зара глянула на крыльцо. Стефан в тренировочном костюме с гантелями в руках прошел мимо нее, не глянув в окно кухни, и скрылся за углом дома.

Зара на цыпочках побежала в зал, отперла дверь веранды и осторожно глянула из дверного проема. В глубине сада Стефан энергично выжимал гантели. Зара прикрыла дверь и снова отправилась на кухню, немного успокоившись. Ну что ж, Стеф решил показать себя настоящим мужчиной, слава богу. Надолго ли его хватит? Объяснений все равно не избежать.

Зара почувствовала легкое разочарование. Еще вчера она была уверена в том, что он попытается ее убить. Это был бы жест достойный мужчины. Но Стефан решил ограничиться демонстрацией независимости. И отлично. Сама она не станет набиваться на выяснение отношений с ним.

Но вопреки только что принятому решению, заслышав шаги Стефана на лестнице, Зара вдруг подскочила к двери:

— Стеф!

Стефан приостановился, оглянулся. В полумраке сеней Зара успела разглядеть его лицо. Она ожидала увидеть на нем выражение злобы или сдержанной скорби, но лицо Стефана поразило ее своей безмятежностью. Оно было, казалось, обычным, но все же каким-то сильно изменившимся. Но в чем была перемена — Зара не могла понять. Никакого следа слез, перенесенных страданий, бессонной ночи. Только Стефан как будто постарел, хотя лицо его не избороздили морщины и цвет волос не переменился, как у Чона.

— Стеф!

— Да? — отозвался Стефан.

— Я сварила тебе кофе.

— Спасибо.

Лестница снова заскрипела под его ногами. Зара, удивленная тем, что он идет наверх, снова окликнула его:

— Стеф!

— Да?

Он снова обернулся и посмотрел на нее тем же выжидательным взглядом. Зара вдруг вспомнила, что стоит в ночной рубашке, и смутилась. Но тут же одернула себя, вспомнив, что Стефан видел ее сто раз в этой же ночнушке.

— Стеф, я могу поговорить с тобой? — умоляющим голосом произнесла Зара.

— Почему нет?

Мизансцена была для нее невыгодной. Стефан стоял на лестнице, а она была вынуждена смотреть на него снизу вверх. Да еще неприбранная, в ночной рубашке.

— Я виновата перед... всеми, Стеф. Прости меня.

— Не беспокойся.

Стефан снова сделал движение, чтобы уйти.

— Тебе принести наверх кофе?

— Не беспокойся, переоденусь и сам себе налью.

— Стеф!

— Слушаю. — Казалось, терпение его неистощимо.

— Стеф, я сознаю свою вину. — Голос у Зары зазвенел слезами. — Черт меня побери! Перед всеми виновата. Я ночь не спала. Моя вина растет, как вечерняя тень, и чтоб ее не чувствовать... словом, я не такая светлая, как ты думал, но и не такая черная, как ты считаешь сейчас.

— Я ничего не считаю, Зара, — ровным голосом возразил Стефан.

— Ударь меня, если хочешь. Можешь меня убить!

— Ну с какой это стати? — Стефан снова взялся рукой за перила.

— Что будешь делать, Стеф? — трепещущим голосом спросила Зара.

— Позавтракаю да отправлюсь в институт.

— Может, позавтракаешь с нами? — с надеждой предложила Зара.

— Благодарю, с удовольствием. Спущусь через полчаса.

Зара со вздохом вернулась на кухню.

Через полчаса Стефан, одетый в белую рубашку и джинсы, спустился в зал. Чон, набросив на себя махровый халат, угрюмо сидел за столом. Из магнитофона лилась какая-то стеклянная музыка. Стефан, поприветствовав его, уселся за стол и придвинул к себе тарелку гречневой каши.

— Масло закончилось, — извиняющимся тоном произнесла Зара. — Марианна перестала заботиться о нас.

— Ну что ж, — отозвался Стефан.

Чон исподлобья посмотрел на него, потом взял в руки свою тарелку и принялся языком слизывать с нее кашу.

— Перестань, — сказала ему Зара, — возьми ложку.

— Что — неприлично? Хорошо. Стеф, дай мне ложку.

— Я принесу, — заторопилась Зара.

Пока она бегала на кухню за приборами, Чон сказал Стефану:

— Прости, Стеф. Судьба! Честное слово, судьба как-то так повернулась...

— Не беспокойся, брат.

— Ну хорошо, что ты все правильно понял. Мы с Зарой хотим пожениться.

— Хорошо. Что это за музыка?

— Восьмая симфония Шостаковича, — отозвался Чон, немного оживившись. — В юности, когда кошки скребли на душе, я ставил эту пластинку. В унисон душе воют и воют эти чертовы скрипки. Странный мелодический рисунок... Словом, ничего, если мы поженимся?

— Ничего, — равнодушно бросил Стефан.

— Прости, я знаю, ты любил Зару.

— То было дело молодое, — оборвал его Стефан. — В молодости, брат, чего только с нами не происходит. Спасибо за завтрак, Зара. Мне пора.

Когда он ушел, Зара осторожно заметила:

— Какой-то он странный.

— Все мы какие-то странные, — дирижируя ложкой, отозвался Чон.

Глава 41

ЭКЗЕРСИС

Прошло два месяца. За это время Зара сильно переменилась, и Юрий Лобов не мог нарадоваться на нее. Она являлась на ежедневные утренние занятия раньше всех и уходила после того, как оканчивались репетиции тех сцен задуманного Юрием балета, в которых она не принимала участия. Юрий догадывался, что дома у нее происходило нечто такое, что и вызвало необычайное усердие к занятиям, которого прежде не наблюдалось, но вопросов не задавал.

Зара искала утешения в работе. Самостоятельной партии Юрий ей пока не предлагал, но она знала, что предложение скоро последует. Он готовил труппу, которая за последние полгода несколько расширилась, к конкурсу балетно-танцевальных ансамблей. Конкурс должен был состояться в октябре. С какой постановкой Юрий собирался выдвинуть свою труппу на конкурс, никто, кроме Зары, не знал. То есть Зара догадывалась, что это будет балет «Иосиф Прекрасный», который учитель Лобова Голейзовский в 1925 году поставил на сцене Большого театра, поскольку часть труппы репетировала «Еврейский танец» и «Египтянок» — номера, входившие в состав «Иосифа». Как только художники и декораторы заработали в мастерской по соседству с репетиционным залом, сооружая пирамиды с расходящимися по бокам лестницами, Зара поняла, что ее догадка верна и что не кто иной, как она, будет танцевать партию царицы Таиах, пытавшейся обольстить Иосифа.