Она чувствовала, что во всем этом есть какая-то неприятная тайна, но вот какая?..
Эту тайну, казалось, знали все, кроме нее и Стефана, ее, возможно, знала даже Терра, обожавшая детей, отца и Марианну, но недолюбливавшая мать. Собака слушалась ее, подчинялась ее приказам, но никогда, если ее впускали в залу, не ложилась возле ног Стасиной матери, не ласкалась к ней.
Эту тайну знал дом. Но он хранил ее, как шкатулка с секретом, в которой заточена некая драгоценность. И Стася не представляла, как подобраться к секретному замку и вообще где он находится.
Она привлекла к своим поискам брата.
В то время ей исполнилось двенадцать лет, Стефану восемь. И он во всем подчинялся Стасе, как старшей. Он чувствовал себя не менее заинтригованным. Раз Стася говорит, что в их семье есть какая-то тайна, значит, так оно и есть. А тайна — как коробка конфет, которую мама прячет от детей до наступления праздника. И ее необходимо раскрыть, хотя бы для того, чтобы узнать, какая в конфетах начинка, словом, стоит ли дожидаться праздника...
К тому времени Стеф прочитал всего Конан Дойла.
— Если есть тайна, — внушительно заметил он сестре, — то она лежит где-то сверху. Мы просто не можем ее заметить, потому что привыкли к ней, как к мебели. В одном рассказе про Шерлока Холмса сказано, что человек, решивший спрятать как следует какую-то важную вещь, просто положил ее на самое видное место...
Стася не согласилась с ним.
— На папином столе лежит всякая ерунда про нуклеиновые кислоты, справочники, рефераты, копирки. Тебе это, Стеф, известно не хуже меня...
Стефан с видом превосходства покачал головой.
— Пианино, — изрек он.
— Что — пианино? — не поняла Стася.
— Пианино, на котором никто в доме не играет. Ни мама, ни папа, ни даже Марианна, ни мы с тобой...
— Пианино, — задумчиво повторила Стася. — Но может, эта вещь досталась папе по наследству?
— А год выпуска? — с торжеством молвил Стеф.
— Пожалуй, ты прав. Его купили не так уж давно. Может, родители собирались учить нас музыке?
— Может, — хмыкнул Стефан, — тогда почему папа сердится, когда мы только входим в музыкальную комнату, а Марианна нам это разрешает, но всякий раз напоминает, чтобы мы не трогали инструмент при папе?..
— И что это все может означать?
— А то, что кто-то еще играл на этом пианино, тот, кого мы не знаем, — сделал вывод Стефан.
— Кто?
— Не знаю.
Стася глубоко задумалась.
— Хорошо. Тут твой Шерлок Холмс прав: пианино — это тайна, которая на поверхности. Но на этом пути мы с тобой ничего не найдем.
— Значит, надо попытаться открыть замки!
— Какие еще замки? — не поняла Стася.
Стеф, чувствуя себя старше на целое собрание сочинений Конан Дойла, снисходительно пояснил:
— Те, которые есть в доме.
Стася сочла, что он прав.
— Замок висит на двери чулана, — вспомнила она.
— Точно. Марианна уверяет, что там хранится отрава для мышей... Но лично я в это не верю. На кухне отличная мышеловка, в нее время от времени попадаются мышки. Значит, там что-то другое... Но это только один замок...
— А есть еще? — с интересом глядя на брата, спросила Стася.
— В письменном столе папа не запирает ящики... — многозначительно начал Стеф.
Стася так и подпрыгнула:
— Да! Но один всегда заперт, сбоку, самый маленький!
— Ты догадлива, — похвалил ее брат.
Тут они задумались: как открыть оба замка.
— Сначала надо найти ключ от чулана, — предложил Стефан. — Он большой. И скорее всего, хранится где-то на кухне...
Ключ от чулана обнаружили неожиданно легко, он висел на гвоздике над дверным косяком, его скрывала от глаз занавеска, только не на кухне, как предполагали дети, а в Терриной комнатке.
Выпустив собаку в сад — Терра всегда заливалась радостным лаем, когда слышала шаги отца или Марианны, — они с трудом открыли замок.
Брат и сестра ожидали увидеть... Нет, Они сами толком не знали, что ожидали увидеть! Может, пачки старых писем, из которых могла вынырнуть тайна, погребенная в недрах дома, может, альбомы с фотографиями, потому что дома их не было — снимки Стаси и Стефа были распиханы по всей библиотеке, их можно было обнаружить и в томике Гумилева, и в сочинениях Марселя Пруста, они хранились между собраниями сочинений, убранные в папку или просто так...
Но то, что увидели Стася и Стефан, оказалось для них полной неожиданностью...
На пыльных, затянутых по углам причудливой паутиной полках сидели в ряд куклы.
Куклы разных размеров, в разных уборах, резиновые пупсы и голубоволосые Мальвины, огромные, с роскошными ресницами «девочки» и «мальчики» в смешных панталонах, целлулоидные и тряпичные. Но самым странным было то, что каждая кукла имела свою пару, что в волосах обеих Мальвин было по совершенно одинаковому банту, тряпичные бабы, которые обычно надевают на чайник, красовались в одинаковых ситцевых юбках, целлулоидные куклы были наряжены в одинаковые комбинезоны.
Только двух самых больших кукол, одетых в изъеденные молью бальные наряды, можно было отличить друг от дружки — юбка одной из них была довольно небрежно залатана совершенно неподходящим по цвету клетчатым лоскутом...
Кукольное хранилище произвело на Стасю и Стефана тяжелое впечатление. Им пришла в голову мысль, что подобным образом поступают с игрушками умершего младенца — их ссылают подальше от глаз безутешных родителей на антресоли, чердаки, прячут в сараи, не решаясь выкинуть. Да, но они-то со Стефом живы!
— Ты помнишь этих кукол? — нарушил молчание Стефан.
Пока они хранили молчание, память Стаси пыталась облететь все свои владения, из глубин которых мерцал слабый свет узнавания. При звуках человеческого голоса она как будто ударилась о стену — и только клетчатый лоскут, как живое существо, пытался открыть замурованные двери. Но куда они вели?
Стася взяла в руки одну из красавиц и чуть не задохнулась от облака пыли.
— Нет, я не помню кукол, — покачала она головой. — Но вот этот лоскут... эта заплатка на платье мне ужасно знакома...
— Может, у тебя было клетчатое платье? — предположил Стеф.
— Ты видел мои детские снимки, на них я в других платьях... И все же было какое-то клетчатое платье... Кто его носил?..
Чулан брату и сестре открыть удалось, а вот ящик, сколько они ни старались, не поддавался. Ключи от него так и не нашлись. Стефан ковырялся в замке шпилькой, но замочек оказался хитрым и не желал выдать своего секрета. В тайну письменного стола Стася проникла только после гибели матери.
...О том, что в доме должно случиться какое-то страшное событие, Стасю предупредила Марианна, а Марианну — один из многочисленных кактусов, заботливо опекаемых ею на кухне.
Там, на специально заказанных Марианной полочках, обитала огромная коллекция кактусов, которую она собирала в течение многих лет.
Они зацветали вразнобой; сначала одни выбрасывали какие-то игольчатые, похожие на морозный узор цветки, потом другие разражались целыми соцветиями, позже раскрывались крохотные звездочки третьих, еще позже цветение подхватывали четвертые. Были и кактусы-«молчуны», как называла их Марианна, те, которые никогда не цвели. Среди них — один, про который Марианна говорила, что он все-таки цветет, только очень-очень редко. И вот — Стася первая это заметила — на нем появился плотный зеленый бутон с ярко-алым наконечником.
Марианна, увидев бутон, переменилась в лице.
— Что-то должно случиться в нашем доме, детка, — понизив голос, тревожно произнесла она. — Что-то ужасное...
— Почему? — с любопытством спросила Стася.
— Этот цветок... — Марианна коснулась пальцем бутона, осторожно, точно боялась уколоться. — Он — предвестник несчастья. Однажды... — Марианна осеклась.
— Что же случилось однажды? — подхватила Стася.
— А это не твое дело, — отрезала Марианна и, сколько Стася ни донимала ее вопросами, не проронила больше ни слова, замкнулась в себе.
