Рецензенты писали, что Лобов в этих постановках танцует не только всем своим телом, но каждой его клеточкой, пульсирующей ритмом и взрывчатой силой.

Это был не просто темперамент — а умная, победная борьба классической виртуозной формы с бьющей как лава, неуемной, страстной энергией танца.

И вместе с тем отмечали, что рисунок танца Лобова совершенно ясен, благороден и прозрачен, а пластика — изящная и в движении и в статике.

Юрий, совсем молодым, дебютировал в «Красном цветке», но с балета «Франческа да Римини» на музыку Чайковского его имя сделалось знаменитым.

После Паоло он шел от балета к балету, с пылкой юношеской энергией создавая все новые и новые образы, и вскоре сделался обладателем двух престижных международных премий — Вацлава Нижинского в Париже и золотой медали в Варне.

Казалось бы, чего ему недоставало?

Но Юрию больше всего хотелось поставить собственный балет. И вот мечта сбылась.

Не прошло и трех лет, как Лобов сделался общепризнанным балетмейстером. Его приглашали в разные театры страны, он ставил спектакли в Питере и в Киеве.

Лобов создал свою особую хореографию — орнаментальный сплав музыки, танца, пантомимы и акробатики; скульптурная лепка композиции его спектаклей сочеталась с графически точным танцевальным рисунком. Он сам сочинял движения или па с тем прихотливым своеобразием, на которое способна ответить музыке пластика выразительного человеческого тела.

Юрий тщательно изучал эпоху, о которой шла речь в либретто. Уклад жизни, обычаи, обряды, характер народа, бытовые танцы — ничто не должно было ускользнуть от его внимания. Его рабочий стол всегда был завален грудами книг, рисунками и копиями фресок и орнаментов, зрительно воссоздающих картину жизни людей интересующей его эпохи, нравы и манеры, бытовавшие в том или ином обществе.

С ним нелегко было работать всем, даже дирижеру. Что уж говорить об артистах!

Юрия не удовлетворяли движения вообще, а только в тончайшей разработке, в тысячах пластических нюансов.

Когда Зара начала заниматься в его студии экзерсисом — Юрий хотел сам воспитать нужных ему танцоров, — она сразу поняла, какой это адский труд.

После всех своих достижений в гимнастике и акробатике ей пришлось снова начать с изучения элементарных пяти позиций экзерсиса, усваивать плие, батманы, прыжки, аттитюды, арабески и другие элементы и фигуры классического танца.

Потом — знакомиться заново с основными типами поз — круазе, эфаше, осваивать все виды вращений.

Далее — стоять и танцевать на пуантах, вырабатывать апломб — чувство устойчивости.

Юрий то и дело покрикивал на нее:

— Забудь к чертовой бабушке свою гимнастику и акробатику! Позже их вспомнишь! Прыжок танцовщицы отличается от прыжка акробатки! Кроме элевации тут еще должен быть и баллон, искусство выдерживать в воздухе позу, взятую на земле! А то, как ты летаешь, — это цирковой трюк! Вперед, Зарема — звезда гарема!

Пушкинским образом Юрий первое время всегда украшал обращение к ней, Заре.

На занятиях ей всегда доставалось больше всех — если бы сторонний наблюдатель послушал, как ругает Лобов Зару, он пришел бы к выводу, что она — самая бездарная и тупая девочка во всей набранной им группе.

Но вся студия знала, что все как раз наоборот.

И когда Лобов кричал на Зару, что она тупица, рыночная торговка, а не артистка, что грации в ней как у слона, что с его стороны — чистая благотворительность возиться с такой идиоткой, это были всего лишь слова — Лобов поставил именно на нее, на Зарему.

Все знали, что он видит в ней будущую солистку своего будущего театра, что он надеется, как новый Пигмалион, изваять свою Галатею, что есть в этой девушке нечто, отвечающее пониманию Юрия об истинном искусстве, что он верит — именно ей суждено воплотить на сцене самые смелые его идеи.

Лобов мечтал о своем театре, в котором сочетались бы балет с акробатикой, гимнастика с пантомимой, музыка с вокалом. В этом театре он намеревался стать драматургом, либреттистом, музыкальным оператором и балетмейстером. И ему необходимы были молодые, свежие силы, доверчивые сердца, вдохновенные умы.

По части интеллекта, надо сказать, Зара не слишком устраивала Лобова.

Ее тело было гораздо выше, тоньше, вдохновеннее ума.

Оно понимало то, что ум, увы, не схватывал.

Уму недоставало самостоятельности, глубины и благородства, но пластика выражала и то, и другое, и третье.

Уму не хватало пытливости и артистизма — тело свидетельствовало о том, что все это имеется в существе Зары, но в дремотном, непроявленном состоянии.

И именно это отчетливо ощущаемое им противоречие делало Зару для Юрия загадочной и привлекательной.

Юрий вышел из ванной в Зарином коротком махровом халате. Мокрый ежик полуседых волос, голубые глаза на загорелом лице — он недавно вернулся из Гаваны — и обида, читавшаяся на нем, делали его похожим на мальчишку.

— Ты виделась с ним? — лениво поинтересовался он, но Зара, уже изучившая Лобова, услышала в его голосе досаду.

— Зачем тебе это? — сквозь зубы процедила она.

— Все-таки соперник, — неопределенно отозвался Лобов.

— Он тебе не соперник, — отрезала Зара. — Я люблю его.

Лобов плюхнулся в кресло напротив Зары.

— А уж это вовсе не обязательно мне докладывать, честное слово, — проговорил он.

— Ты спросил, я ответила... Знаешь что, Юра... — Зара, не стараясь прикрыть наготу, приподнялась на локте, глядя на Лобова сквозь гриву спутавшихся волос. — Ты бы женился на мне...

Досада на физиономии Лобова сменилась выражением крайнего удивления.

— Это еще зачем?

— Ведь я нужна тебе...

— Я еще больше нужен тебе, — мгновенно отреагировал Юрий. — Если бы я стал жениться на всех, кому нужен, то давно бы прослыл персидским шахом...

Зара раздраженно отбросила с лица волосы.

— Я серьезно говорю. Женись на мне.

— Да с какой стати? — продолжал удивляться Юрий. — С какой это радости я должен жениться на тебе, чучело ты гороховое! Ты любишь другого и имеешь наглость прямо говорить мне об этом, хотя, честное слово, зачем мне это знать? И опять же, если бы я стал жениться на каждой своей любовнице...

— Я не каждая, — гордо промолвила Зара. — И тебе это хорошо известно.

— Хорошо, не каждая... — согласился Юрий. — Но и я ведь не каждый... Тебе, дурочка моя, мужа надо поискать среди посредственности. Такой человек станет терпеть все твои выходки... Видно, Павел не такая уж серость, как ты считаешь, раз он до сих пор не женился на тебе...

— Я не говорила, что он серость...

— Нет, ты как-то упоминала, что в нем нет большого таланта, — напомнил ей Лобов. — А действительно, почему он не женился на тебе, раз такая любовь?.. Хотя, действительно, как можно жениться на тайфуне и вулкане...

— Он меня не любит, — завернувшись в простыню, мрачно сказала Зара.

— И я его понимаю, — серьезно ответил Лобов.

— Понимаешь? Почему? Неужели я не стою любви?

— Глупая ты девочка, — пожал плечами Лобов. — Ты прожила на свете больше двадцати лет и до сих пор не поняла, что суп отдельно, а мухи, как говорится, отдельно... Любить можно много всяких женщин, но женятся на одной. Ну какая из тебя, в самом деле, жена? Что ты умеешь делать? Разве ты умеешь любить?

— А что — нет? — многозначительно осведомилась Зара.

Юрий рассмеялся:

— Я не это имею в виду. Я имею в виду способность человека забывать себя ради другого. В тебе этого — ни на грош!

Зара покачала головой:

— Ты говоришь ерунду, Юра. Павел разлюбил мою сестру, которая этой способностью еще как обладала... она по натуре жертвенница. Она даже не красилась, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Неужели? — заинтересованно промолвил Лобов. — Твоя сестра так не похожа на тебя?

— Полная противоположность...

— Хотел бы я с ней познакомиться. Твой Павел просто молодой кретин, который в силу своей молодости не смог оценить такую женщину... Она красива?